Сколько у России еще будет таких своих \"11 сентября\"?

На модерации Отложенный

Говоря о попытке грузинских военных вернуть самопровозглашенный регион Южная Осетия под контроль Грузии, российский президент Дмитрий Медведев отметил: 'Мир изменился, и мне пришло в голову, что для России 8 августа 2008 года - это почти как 11 сентября 2001-го для Соединенных Штатов Америки'. И чтобы никто не сомневался, он добавил: 'Это сравнение абсолютно точное, во всяком случае, применительно к российским реалиям'.

Хотя такая мысль 'пришла в голову' Медведеву только 12 сентября, то есть месяц спустя после незаконной оккупации грузинских территорий Россией 14 августа - через неделю после начала кризиса, заместитель российского премьер-министра Сергей Иванов уже упоминал ранее эту дату, заявив: 'Я могу вам напомнить - 11 сентября, реакция была схожей'.

Это было странное и неожиданное заявление, поскольку многие люди считали, что у России уже было свое 11 сентября, когда чеченские террористы 1 сентября 2004 года захватили в школе североосетинского города Беслана заложников. Та трагедия закончилась гибелью 300 с лишним человек, половина из них - дети. Тогда президент Владимир Путин выступил с речью, в которой он, как и Медведев, говорил о 'меняющемся мире'. А затем президент, воспользовавшись этими событиями, отменил выборы местных губернаторов и начал ставить на эти посты кремлевских назначенцев.

Сколько же у российского государства таких 11 сентября, которые оно будет эксплуатировать в своих целях? Для Америки одного было более чем достаточно.

Наверное, стоит задуматься над тем, что такие заявления говорят о восприятии Россией существующих реалий. Если 8 августа стало для России 11 сентября, то демократически избранный грузинский президент Михаил Саакашвили это примерно то же, что и саудовский злобный супертеррорист Усама бен Ладен. Маленький кавказский городок Цхинвали с населением примерно в 30000 человек, о котором до той битвы почти никто не слышал, каким-то образом смог сравниться по значимости с огромным 8-миллионным мегаполисом Нью-Йорком (а может быть, Медведев имел в виду Пентагон?). Плохо оснащенная и недостаточно подготовленная армия Грузии стала символом четырех угнанных самолетов, которые использовали в качестве ракет. И что самое важное, та угроза, которую представляли собой исламские экстремисты, и которую они реализовали в одном из крупнейших в мире финансовых, культурных и общественных центров, каким-то образом стала сопоставима с угрозой, прочувствованной Россией в момент грузинского наступления.

В этой последней мысли есть определенная логика. Америка была потрясена и напугана изобретательностью террористов и масштабом терактов против 'башен-близнецов'. Россия тоже боится той поддержки Запада, которая вдохновила Саакашвили на такие самоуверенные (пусть и ошибочные) действия.

В отличие от России, Соединенным Штатам не пришлось выбирать историческое событие для своего 11 сентября. В Америке 11 сентября часто сравнивают с Перл-Харбором. С точки зрения внезапности нападения это событие, как ни парадоксально, больше походит на российское 8 августа. Нападение на Перл-Харбор было ударом по военной базе, которая, вне всяких сомнений, находилась на американской земле. Точно так же, теракт 11 сентября был осуществлен против мирного населения на американской земле.



Если Россия считает возможным сравнивать два этих события, то отсюда следует, что она считает Южную Осетию российской землей. И тут-то мы подходим к сути вопроса. Еще задолго до военных действий между Россией и Грузией - на всем протяжении 12-летней истории напряженности и 12 месяцев провокационных вторжений России в воздушное пространство Грузии и приграничных инцидентов Москва считала Южную Осетию своей собственностью.

Таким образом, если Москва в ходе боев полагала, что регион, который весь мир считает суверенной грузинской территорией, на самом деле является частью России, то почему она вдруг изображает из себя жертву в этом конфликте?

Одна причина - это подавляющая негативная реакция средств массовой информации на то, что они посчитали несоразмерным ответом России. Западные СМИ критикуют путинский режим с того момента, как стало ясно, что он активно ограничивает свободы и проводит централизацию власти. Россия вторглась в Грузию, а затем не только оккупировала ее, но и осталась на захваченных рубежах вопреки условиям соглашения о прекращении огня и выводе войск, которое было заключено при посредничестве Франции. Она также выступила в роли защитницы югоосетинских мародеров, которые грабили и жгли грузинские деревни в Южной Осетии, убивая тех, кто не спрятался и не убежал. Западная пресса отреагировала на это резким осуждением, что вполне соответствовало ее восприятию действий России.

Путин называет свободную прессу 'пропагандистской машиной так называемого Запада'. Это после того, как он взял телевидение и газеты России под контроль государства - государства, которое печально известно убийствами журналистов в мирное время. Однако более показательно то, что Россия не пустила западные СМИ в Южную Осетию, где они могли наблюдать разрушения в грузинских деревнях. Если единая критическая реакция очень отличающихся друг от друга Европы и Америки и может служить доказательством существования такой 'пропагандистской машины', то отказ России пустить в зону конфликта журналистов можно рассматривать только как ее страх перед этой машиной, которая способна отыскать там нечто нелицеприятное.

Есть и еще одна причина, по которой России необходимо разыгрывать из себя жертву - хотя Медведев безо всякого стеснения и с неуважением использует события 11 сентября для достижения собственных целей. Речь идет о том, что несмотря на угрожающие позы и жестокую ответную реакцию, Россия боится и действительно чувствует опасность. Россия считает, что интересы Запада входят в противоречие с ее собственными интересами, которые Медведев пообещал 'отстаивать'.

Но если одним из интересов является стабильность, то здесь налицо какое-то неустранимое и, может быть, даже упрямо неправильное восприятие. Если бы Грузия являлась членом НАТО, Саакашвили ни за что не смог бы доказать Западу необходимость той войны, которая Западу была не нужна. А Грузия ни за что не напала бы на Южную Осетию. России, однако, труднее признать то, что если бы Грузия была в НАТО, Москве пришлось бы крепко задуматься, прежде чем начинать свои приграничные провокации. В основе всего этого кризиса лежит один важный фактор: Россия задумываться об этом не намерена.

Давид Стромберг