Что происходит с литературой молодых?

Проект «Писатель недели» продолжался с июля по сентябрь. За это время его героями успели стать великодержавный националист Александр Проханов и пермский патриот Алексей Иванов, респектабельные либералы Василий Аксенов и Людмила Улицкая и ультралиберальная Марина Палей, буддист-нонконформист Виктор Пелевин и Сергей Шаргунов с Ольгой Славниковой, чьи истинные убеждения для меня до сих пор неясны.

Читатель наверняка заметит: все герои «Писателя недели» принадлежат к старшему и среднему поколениям. Самыми юными оказались Алексей Иванов (ему под сорок), Сергей Шаргунов (под тридцать).

Свежая кровь

Почему же не даю молодым дорогу? Разве не нужна нашей литературе свежая кровь?

Может быть, их не знает читатель? Не признает критика? Игнорируют жюри престижных премий?

Но у лауреата «Нацбеста» и «Ясной Поляны» Захара Прилепина читателей больше, чем у Марины Палей. Денис Гуцко пару лет назад получил «Букер», а критики уже несколько лет буквально носят на руках Романа Сенчина, Ирину Мамаеву, Дмитрия Новикова, Аркадия Бабченко, Александра Карасева.

Может быть, молодые писатели плохо пишут?

Отнюдь. Мы ведь не о творчестве Ирины Денежкиной говорим, чей графоманский опус, наделав много шума, канул-таки в небытие. Названные писатели уже стали постоянными авторами «Нового мира», «Знамени», «Октября» или «Дружбы народов». Публикация в авторитетном «толстяке» до сих пор служит чем-то вроде знака качества. По крайней мере доподлинно известно, что редакции «толстяков», в отличие от книжных издательств, оценивают произведения не по «коммерческому потенциалу». Это последние цитадели вкуса, бастионы серьезной литературы. Денежкины и Робски не пройдут там «фейсконтроль».

Наверное, никогда еще в истории русской литературы молодые писатели не получали таких преференций, как в наше время. Молодой писатель окружен вниманием и заботой. Премия «Дебют» и липкинский Форум молодых писателей, разнообразные конкурсы молодых поэтов, молодых детских писателей, молодых прозаиков призваны поддержать «молодое дарование», принести ему первые, пусть и не очень большие, деньги, привлечь внимание критиков, редакторов, издателей и, надеюсь, не в последнюю очередь – читателей.

Усилия оказались не напрасны. С 2000 года в русскую литературу и в самом деле вошло поколение молодых прозаиков, поэтов, критиков. «Толстые» журналы распахнули перед ними свои двери.

Денис Гуцко и Дмитрий Новиков считаются мастерами рассказа, жанра трудного, элитарного. Роман Сенчин стал ведущим автором «Знамени» и «Нового мира» наряду с Маканиным, Гандлевским, Иличевским. Словом, в нашей «серьезной» литературе (она же «качественная», она же «толстожурнальная») налицо смена поколений.

В чем же дело? В обманутой надежде.

Революции не будет

Я очень люблю читать передовицы Александра Проханова. Они яркие, талантливые, неполиткорректные и безумно революционные:

«Над Рублевским шоссе… пролетела птица с пурпурными крыльями и снесла яйцо. В этом яйце вызревает птенец революции. Четвертая Русская Революция вырвется, как шаровая молния, помчится над Рублевкой, сметая «мерседесы» и «вольво». И тогда встанет в лугах за Москвой-рекой огненный Ангел. Утопая по колено в цветах, направит на обитель нечестивцев испепеляющий взор» (Александр Проханов. Город золотых унитазов).

Я могу со спокойной душой наслаждаться экзотическим чтивом, потому что уверен: за этим знаменосцем нет армии. Он одинок. Огненный Ангел не прилетит, рублевским особнякам ничто не угрожает. Даже для самого слабенького бунта нужна какая-никакая общественная сила, а ее у наших революционеров-ветеранов нет.

Проханов может сколько угодно говорить о красной коннице, русском прорыве, пятой империи; Марина Палей бороться с «русским свинством» всеми доступными литератору средствами; Василий Аксенов восхвалять опального олигарха. Ни малейшей угрозы они не представляют, расслабьтесь, за ними ведь никого.

Еще недавно шестидесятники, писатели и критики, приветствовали поколение Прилепина – Шаргунова. Когда Шаргунов провозгласил «новый реализм», Захар Прилепин вслед за «чеченской прозой» написал роман о нацболах, Денис Гуцко едва ли не впервые привлек внимание к судьбе русских в Закавказье, казалось, что начинается революция в литературе. Возвращались актуальность и публицистичность, по которым успели соскучиться критики, от державника Владимира Бондаренко до либералов Евгения Ермолина и Андрея Немзера. Казалось, что новички вернут серьезной литературе и читателя, и высокий общественный статус.

Надежды на «молодую смену» не оправдались. Хорошие писатели появились, но революцию делать не стали. Дмитрий Новиков художественно, сочно, со вкусом описывает рыбалку и пьянку. Денис Гуцко словом (см. его статью в журнале «Вопросы литературы») и делом (творчеством) пропагандирует «чистое искусство». Ирина Мамаева честно пыталась нести навязанное ей бремя «новой деревенской прозы», но не выдержала и сбилась-таки на банальную, зато близкую и понятную дамскую прозу. Олег Зайончковский воспевает благополучную и сытую жизнь подмосковного Миргорода.

Революционным, боевым настроем в поколении 30-летних отличаются только три писателя: Сергей Шаргунов, Захар Прилепин и Герман Садулаев.

Но Садулаев в одиночку весны не сделает, а Шаргунов уже лет пять как не может преодолеть творческий кризис, от его революционных призывов остались одни воспоминания.

Крутой нацбол Захар Прилепин пишет совсем не революционную психологическую прозу. Даже его нашумевший «Санькя» – роман не о революционной молодежи, а, скорее, о жизни честного, не лишенного совести молодого человека в циничном мире буржуазной России.

Прилепин не романтичен, зато дальновиден и мудр. Он хорошо знает соотношение сил, потому и не зовет на баррикады:

«Санькя» – эпитафия тому революционному пути изменений, который я и мои товарищи когда-то исповедовали.

В книге расставлены все те вешки и красные флажки, за которые ни в коем случае заходить не стоит».

Но если 30-летние хоть недолго, да скрипели кожей, бряцали оружием и кое-кого даже успели перепугать, то писатели помладше вовсе аполитичны и прагматичны. Молодой и талантливый прозаик Игорь Савельев на встрече с Путиным заговорил о госзаказе, чем поверг в ужас либералов-нонконформистов. А между тем это был глас поколения.

Последней надеждой наших почтенных оппозиционеров-нонконформистов была юная Наталья Ключарева, успевшая прославиться (в узких либеральных кругах) сумбурным, но очень «смелым» романом о каком-то непонятном революционном выступлении. Но и здесь читатели обманулись. Сама Ключарева объяснила, что ничего такого в виду не имела, а, наоборот, призывала не лезть на рожон и делать добрые дела.

Молодых писателей больше всего интересуют собственные психологические проблемы, взаимоотношения с миром, жизнь души. Наш молодежный мейнстрим представлен главным образом автопсихологической прозой.

Пять лет назад лидером молодой литературы считался веселый «революционер» Сергей Шаргунов. Теперь самой значительной фигурой поколения видится мне мрачный «обыватель» Роман Сенчин. Это писатель нашего времени. Сумерки культуры порождают своих героев.

В сумерках

Ругать и стыдить наших молодых писателей вряд ли стоит. Они всего лишь часть своего поколения, и, полагаю, лучшая часть, сливки. Впрочем, поколений-то два.

Тридцатилетние застали последние годы советской власти, с их очередями и талонами, и пережили безвременье 90-х. Их исторический опыт богаче, они знают больше. Это живое и еще не вполне утратившее боевой дух поколение.

Двадцатилетние выросли уже в свободной России. Первое поколение, не знающее, что такое советская власть, агитпроп, цензура, госзаказ, дефицит.

Тем удивительнее их поведение. Двадцатилетние – в большинстве своем идеальные подчиненные. Офисные рабы. Поспорить с начальником в их глазах – безумный акт, наравне с суицидом. Если вы интересуетесь политическими новостями, на вас посмотрят как на ненормального. Не приведи господь высказать при них свои политические взгляды (все равно, проправительственные или оппозиционные). Вас сочтут провокатором или дурачком. Поколение Премудрых пискарей.

Их бесполезно звать «к топору». Их не разбудят звуки «Варшавянки».

Еще недавно я смеялся над «тамарисковым комсомолом» Василия Аксенова, над его олигархами, распевавшими советские песни в роскошном дворце на побережье Бискайского залива:

Главное, ребята, сердцем не стареть,

Песню, что придумали, до конца допеть.

В дальний путь собрались мы,

А в этот край таежный

Только самолетом можно долететь.

Смешно? Смешно! Но в шестидесятниках все-таки жив последний советский романтизм.

Романтизм 20-летних ограничивается толкинистскими ролевыми играми или клубами исторического реконструирования.

Раз или два в год яппи облачаются в картонные доспехи, берут в руки деревянные мечи, чтобы изображать каких-нибудь эльфов, гномов или даже викингов. На время игры собственное имя они меняют на ник.

«Ник» – ключевое понятие. Только под ником яппи обретает свободу. Под ником он превращается в средневекового рыцаря или средиземского тролля, под ником же обретает смелость и, выходя на какой-нибудь форум, материт известных писателей, политиков, артистов или ученых. Ник – это свобода без ответственности.

Откуда же они такие взялись? Все просто – других не осталось.

Времена бунтарей и поэтов прошли. Наступила эпоха золотой посредственности, предпоследний этап развития общества. Лев Гумилев назвал ее инерционной фазой: господством гармоничного человека, обывателя.

Весь ХХ век Россия избавлялась от излишка пассионарности.

Наши пассионарии погибли под Каховкой и на Перекопе, во время Тамбовского и Сибирского восстаний. Позднее их младшие современники и потомки умирали в пыточных камерах Лубянки и на Колыме, в мясорубке Сталинградской битвы и на Зееловских высотах.

Лучшие сражаются в первых рядах, там же и гибнут:

Да. В дальнюю область,

В заоблачный плес

Ушел мой приятель.

И песню унес.

К началу XXI века стало тихо. Великие потрясения нам теперь не грозят. Лимит на революции, слава богу, исчерпан. Обыватель не ставит перед собой великих целей. Его заботит насущное: взять ипотеку, купить приличную машину, найти хорошего репетитора для детей. Все, что нельзя съесть, выпить, использовать, – для него непонятно.

Инерционная фаза – золотая осень цивилизации. Наверное, у нас впереди счастливое будущее. Мы будем жить в просторных коттеджах и даунхаусах, ездить на хороших машинах, покупать хорошие вещи, отдыхать на лучших курортах мира.

Может быть, у нас еще будет очень хорошая литература. Я верю, что появятся у нас еще новый Бродский и новый Юрий Казаков, новый Трифонов и даже новый Шукшин. А вот нового Павла Когана не будет уже никогда, и новых Светлова, Кульчицкого, Нарбута, Николая Гумилева не будет.

Если же нам захочется чего-то экзотического, мы развернем первую полосу газеты «Завтра», посмеиваясь, прочтем очередную передовицу безумного старика, который на восьмом десятке все еще твердит что-то о красной коннице и красном смысле. Как маскарадные одежды будем надевать иногда футболки с Че Геварой или с интернациональным гербом Советского Союза. Почему бы обывателю и не подурачиться, не поиграть? И уж абсолютной ахинеей покажутся нам слова старой песни, такой понятной, такой естественной лет семьдесят назад:

Я хату покинул,

Пошел воевать,

Чтоб землю в Гренаде

Крестьянам отдать.

Прощайте, родные!

Прощайте, семья!

Гренада, Гренада,

Гренада моя!

Сергей Беляков