Как цивилизовывали народы Севера

Недавно мой приятель вернулся с Ямала, где принимал участие в съемках фильма о жизни ямальских ненцев. Снимает этот фильм, рабочее название которого «Йенома», ненецкий кинорежиссер Анастасия Лапсуй. Фильм повествует о трагической странице в истории ненцев — принудительном «оцивилизовывании», которое с середины 50-х годов прошлого века начал осуществлять Советский Союз в отношении северных народов. Сразу оговорюсь, что политика, осуществлявшаяся в отношении советских северян мало чем отличалась от такой же политики, проводимой властями Канады и США. В центре событий фильма — маленькая девочка Неко, последняя из рода Вэрра.

Вымирание родов и северных культур отмечается всеми этнографами, которые описывают северные народы. Практически все ученые отмечают, что главный удар по культурам нанесла система всеобщего принудительного образования. Детей ненцев, тунгусов, эвенков, чукчей, нивхов и других народов, ведших кочевой образ жизни, принудительно помещали в интернаты, в которых их учили на русском языке. Дети могли видеться с родителями только во время каникул. В основе такой концепции отношения к детям тундровиков, помимо всякой идеологической ерунды о Красном Севере, лежали два важных соображения: первое — средняя продолжительность во всем мире жизни явным образом корелирует с уровнем образования, второе — детская смертность в условиях тундры крайне высока, а раз так, то для блага детей необходимо создать лучшие, по сравнению с тундрой, условия выживания. Иными словами, устроители систем интернатов исходили из исключительно благородных задач.

Если считать увеличение численности населения государственной задачей, то можно считать, что она была выполнена. По данным переписей количество людей, относивших себя к северным народам, действительно выросло по сравнению с дореволюционным периодом, однако и до революции оно тоже росло. Что в этом процессе сыграло большую роль — всеобщее среднее образование или изобретение антибиотиков, сказать сложно. Однако, не смотря на фактическое увеличение численности населения, этнографы почему-то бьют тревогу и говорят об исчезновении родов и кочевых культур. Как представляется, дело тут в принудительной ассимиляции, которая за тридцать лет шла очень жестко и семимильными шагами. Сам по себе процесс естественной ассимиляции (как северных народов между собой, так и северян с русскими) шел и раньше, но он не наносил такого мощного ущерба северным культурам.

С середины 50-х детей тундровиков начали принудительно отбирать (а в некоторых случаях и отлавливать) и отделять их от родителей. Специфическое представление о кочевых народах как о людях, находившихся на низшей стадии развития по сравнению с «цивилизаторами», позволяло последним не особенно задумываться о границах частной жизни детей, о том, что для полноценного развития ребенка ему необходимо общение с родителями, а для нормальной социальной адаптации — плотное ежедневное соприкосновение с реалиями того круга людей, в котором ребенку предстоит жить. В интернатах дети проходили обряды инициации. Любопытно, что учителя рационализировали свои по существу обрядовые действия доводами необходимости соблюдения гигиены и сохранения здоровья детей. Первоклашек вели в баню (тундровики действительно не моются, душ и ванну им заменяет одежда), отбирали там национальную одежду и взамен давали европейское платье, стригли наголо (чтобы не было вшей), затем меняли имена на русские (для облегчения коммуникации с учителями), а потом запрещали говорить даже между собой на родном языке (чтобы быстрее выучились говорить «по-человечески») .

При этом педагогов ни капельки не смущал, например, тот факт, что дети, одетые в «цивильное» платье, мерзли и чаще болели. Контакты с родителями были строго ограничены как в силу естественных причин (родители кочуют), так и из соображений профилактики вирусных заболеваний.

Прожив в таком режиме восемь лет к ряду, молодые люди, вполне естественно, теряли связь с родственниками, а привыкнув к городской жизни, и не могли адаптироваться к условиям тундры. Отсюда берет свое начало фактическое умирание традиционных способов ведения хозяйства, в частности, оленеводства. Из этого же корня, как представляется, вырастает проблема вымирание родов: просто дети переставали ощущать себя частью рода и жить по его законам.

Едва ли не исключением в этой печальной истории выглядят ямальские ненцы, 78% из них до сих пор говорит на родном языке, примерно половина продолжает кочевать (чего достаточно для сохранения культуры). Как представляется, большую роль в этом сыграла форма кочевой жизни, которую вели ямальские ненцы. Если грубо обобщать, то таких форм две: одна — когда оленеводы кочуют с семей, другая — когда семейные яранги ставятся на более долгий срок в одном месте, а мужчины путешествуют без жен и детей. Наибольший урон понесли как раз те народы, которые кочевали первым способом. Просто из соображений комфорта женщины предпочитали оставаться в поселках (а в поселках детей отбирали с года и помещали на «семидневку» в ясли). В то время как ямальские ненцы кочевали по тундре семьями и дети до семи лет находились в семьях. Кроме того, на лето они забирали своих детей из интернатов и не оставляли их в поселках, а отвозили в тундру, где за короткий срок пытались привить основные навыки жизни в кочевых условиях. И видимо, это сработало. Максимально сохраняя частную жизнь, ямальские ненцы сохранили свою культуру. При этом очевидно, что в жестких условиях кочевья здоровье маленьких детей подвергается большей опасности и от одной мысли о том, в каких условиях там живут дети, у любого сотрудника органов опеки волосы должны вставать дыбом.

История о последней в роду Вэрра девочке — это в некотором роде история о фундаментальном противоречии цивилизаторского подхода (органической частью которого является идея безопасности) и частной жизни. На сегодняшний день вроде бы уже общим местом стала мысль, что систему образования кочевых народов надо кардинально менять в сторону ее индивидуализации. Однако эта история ставит ряд вопросов, на которые у меня, по крайней мере, на данный момент, ответов нет. Во-первых, роль государства в данном случае мне не кажется однозначно отрицательной, в конце концов, история колонизации индейцев, которая проходила с минимальным участием государства, закончилась еще печальнее. Во-вторых, имеет ли право на существование само «бремя белого человека», насколько мерки современной европейской цивилизации могут быть признаны безусловно положительными? В-третьих, является ли самобытная культура ценностью, когда ее поддержание строится на высокой детской смертности?