Почему первые лица государства говорят, как уголовники?

Раньше этим у нас выделялся лишь Владимир Владимирович – в смысле, сочной речью, отдельные выражения которой, даже если не подвергались адекватному переводу на иностранные языки, вмиг обеспечивали цитируемость вне страны, а внутри лишний раз подчеркивали крутизну нашего национального лидера. Всякий раз пресса восторженно подхватывала очередной перл, мусолила его, всячески смаковала, обыгрывала в производных шутках и выражениях. Постепенно стало как-то принято объяснять-разъяснять даже самую сложную политику именно что в перлах, соответствующие сочные «пятиминутки ненависти» стали специально включать в программу «Время» в исполнении известных журналистов-публицистов.

И чем меньше становилось у отечественной политики внутреннего содержания, тем больше прирученные масс-медиа придавали внимания внешним, в том числе словесным, эффектам.

Уйдя с президентского поста, Владимир Владимирович нисколько не оставил нас своими лексическим новациями. К примеру, в недавнем интервью CNN он обогатил политический лексикон словосочетанием «наложить в штаны» применительно к ведущему телеканала Fox News, который пытался не дать высказаться со своей версией (не совпадающей с официальной американской) произошедшего в Южной Осетии 12-летней девочке, случайно оказавшейся очевидицей событий – начала грузинской атаки на Цхинвали. «Наложить в штаны» должно было стать, по версии нашего премьер-министра, ярким отвлекающим маневром со стороны ведущего. А тот всего лишь включил в самый ответственный момент рассказа рекламу.

Постепенно и как-то незаметно то, что изначально было персональным политическим стилем одного российского политика (а каждый политик имеет право на собственный политический стиль, не так ли?), превратилось в моду, а потом в тотальный политический стиль правящего класса в целом, которому каждый следует в меру собственной языковой раскованности (скажем так).

Прочим действующим политическим персонажам, конечно, далеко до Владимира Владимировича, но они усиленно тянутся. Дмитртй Анатольевич тоже стал тянуться, причем с первых же дней президентства, но из его уст это звучит порой как-то несколько натянуто. Видно, что это он так нарочно старается, так же, как было в свое время видно, как трудно Виктору Степановичу Черномырдину «фильтровать» матерщину, оттого и говорил он так коряво.

Постоянный представитель России при ООН Виталий Чуркин, который во время российско-грузинской пятидневной войны вообще работал не покладая языка (и, надо сказать, ряд его выступлений действительно носили яркий характер), отчаявшись снискать хотя бы какую-то поддержку действиям России, признавшей независимость Абхазии и Южной Осетии, приравнял членов американской делегации к «инопланетянам».

А его непосредственный начальник министр иностранных дел Сергей Лавров через некоторое время публично заподозрил французского коллегу Кушнера, а вместе с ним, видимо, и еще ряд европейских министров в том, что они обладают не вполне здоровым воображением. На этом фоне постпред России в ЕС Чижов, суть выступления которого перед европейской прессой сводилась к тезису, что, мол, слабо вам против нас санкции ввести (не совсем понятно, к чему это наш дипломат так задирался), смотрелся просто-таки идеалом политкорректности.

Оно, конечно, Александр Македонский был великим полководцем, но зачем же стулья ломать? – говаривал известный персонаж Гоголя.

Конечно, когда оказываешься чуть ли не в полной дипломатической изоляции, чуть ли не против всего мира, то нервы действительно могут не выдержать. Опять же, переходя на язык дворовой лексики (причем ею начинают увлеченно пользоваться даже те политики, которые раньше в вульгаризмах замечены не были), можно тем самым не только подбодрить самих себя на дальнейшие смелости, но и предстать более имманентным даже самому захудалому российском забулдыге. Расширится, так сказать, социальная база, всякая там разная легитимация, власть и народ как бы сольются в едином лексическом экстазе на необъятных просторах официальной пропаганды, что, разумеется, гораздо проще, чем рассуждать о всяких там сложнопроизносимых юридических нормах.

С другой стороны, в смысле со стороны окружающего нас мира, понимание такой лексики вряд ли обнаружит себя, что, в свою очередь, сильно затруднит процесс дальнейшей коммуникации с этим самым внешним миром: там как-то не привыкли «ботать» промеж собой на фене дворовой шпаны, хотя, конечно, во время всяческих избирательных кампаний порой позволяют себе некоторые резкости. Все же вульгарная лексика – она скорее отталкивает, ослабляет силу аргументов, высказываемых в такой форме. Таки аргументы часто перестают воспринимать. «Ботая по фене», трудно доказывать свою юридическую правоту, а мы и так не шибко сильны в том, чтобы толково объяснить миру мотивацию и логику своих действий, даром что платим дорогостоящим западным пиар-компаниям немереные деньги. Грузинская история это, кстати, хорошо показала: даже когда мы чувствуем себя правыми в том, что делаем, слов для объяснения нам порой явно не хватает. Как-то подрастеряли, видимо, по пути, пока боролись за упрощение собственной внутренней жизни под простую, как палка, вертикаль понятий.

Георгий Бовт