Кремль стал могильщиком порочной системы международных отношений?

Признание Россией независимости Абхазии и Южной Осетии выходит далеко за рамки кризиса, который разворачивается с начала августа. Речь уже не о Грузии и ее вожде. Ставка резко возросла.

Можно предположить несколько причин того, что заставило Кремль столь резко обострить игру и отказаться от сценариев, обсуждавшихся еще неделю назад.

Во-первых, российское руководство, как и подавляющее большинство российского общества, откровенно шокировано масштабом и единодушием поддержки, которую получил на Западе Михаил Саакашвили. Москва искренне не понимает, как Европа и США могли столь дружно встать на сторону человека, виновного в военных преступлениях и поправшего все то, о чем не устает твердить «цивилизованный мир».

Пожалуй, никогда еще конфликт восприятий не был столь острым, как теперь.

Россия усматривает в позиции Запада даже не двойные стандарты, а неприкрытый цинизм, выходящий за рамки нормальной политической практики.

Эта эмоциональная атмосфера и ощущение того, что с западными столицами просто «бессмысленно разговаривать», безусловно, сделали позицию Москвы более радикальной.

Во-вторых, стало понятно: политически закрепить то, чего достигли военным путем, не удается. Действия России не встретили понимания в мире (не только западном), и в Совете Безопасности ООН Москва столкнулась с консолидированным неприятием российских попыток включить в резолюцию Совбеза «шесть принципов» в наиболее выгодной для себя трактовке.

Подтверждение территориальной целостности Грузии оказалось, по сути, необходимым условием прохождения документа, который мог бы запустить «косовский» сценарий, то есть то самое «начало международной дискуссии о статусе». Собственно, когда в 1999 году принимали резолюцию 1244, остановившую войну НАТО против Белграда, именно по настоянию России в ней зафиксировали приверженность территориальной целостности Югославии, хотя уже тогда мало кто сомневался в необратимости отторжения Косова.

Согласиться на подобную модель сейчас Москва не захотела, опасаясь, очевидно, что вслед за этой уступкой Запад «отожмет» Россию еще дальше, обессмыслив военные достижения. К тому же под серьезным вопросом оказался миротворческий статус российских военных – Саакашвили удалось превратить Россию в сторону конфликта и убедить в этом мир.

В-третьих, свою роль, скорее всего, сыграл и внутренний фактор. В общественной атмосфере, которая создалась вокруг этой войны, было сложно идти на дипломатические уступки и объяснять их населению даже при наличии контролируемого телевидения.

Короче говоря, ощущение того, что у России в очередной раз отнимут победу, которая небезосновательно считается одержанной по полному моральному и военно-политическому праву, заставило резко перевернуть доску.

Создается впечатление, что решение о признании было принято для того, чтобы отрезать себе пути к отступлению и тем самым сделать ситуацию с Абхазией и Южной Осетией необратимой.

Это не свидетельствует об уверенности в себе, но означает готовность пойти на большой риск. Понятно, что отменить вынесенный вердикт можно теперь только на условиях полной и безоговорочной капитуляции.

Были ли использованы все дипломатические возможности и хитроумные обходные маневры? Не были. Хотела ли Россия всерьез их использовать? До какого-то момента – да, но быстро пришла к выводу о бесперспективности такого пути. Нежелание Запада позволить России одержать стратегическую победу и тем самым заявить право на собственную сферу интересов стало несомненным.

Тем более что США крайне уязвлены тем, что оказались не в состоянии защитить своего союзника – это очень обидный прокол для сверхдержавы. Москва же сочла невозможным идти на попятную – даже с сохранением лица, чего можно было добиться.

Как бы то ни было, начался новый этап. Россия решительно развернула курс, отказавшись от попыток получить внешнюю легитимацию своих шагов, да и вообще действовать в правовых рамках. Ставка делается только на собственные силы (больше полагаться не на кого) и на то, что соседние страны серьезно задумаются, кто настоящий «босс» в этом регионе. А если на постсоветском пространстве маятник качнется в сторону России, то вопрос о новых правилах международной игры, в разработке которых Москва будет равноправным участником, перейдет в разряд практических.

На карту поставлена состоятельность всех институтов, имеющих отношение к европейской политике и безопасности: НАТО, ОБСЕ, Европейского союза, Совета Европы. Их бурная реакция предсказуема, вопрос в том, способны ли они предпринять что-то конкретное. Опыт предшествующих лет заставляет ответить на этот вопрос отрицательно – деградация всех организаций началась давно и явно прогрессировала. Правда, демарш России может послужить катализатором объединения, по крайней мере, на какой-то период. Тогда Москва окажется в плотном кольце недружественных (если не просто враждебных) структур, каждая из которых внесет свой посильный вклад в изоляцию и давление.

Но стопроцентной уверенности, что это случится, нет. Слишком активно расшатывалось с 1990-х годов трансатлантическое единство, очень уж запутались все отношения в рамках традиционных альянсов. Спору нет, наличие общего врага всегда помогало консолидации, собственно, именно благодаря советской угрозе ЕС и НАТО добились впечатляющих успехов во второй половине прошлого века. Однако в отличие от эпохи холодной войны мир сегодня совершенно иной, и содержание международной политики не исчерпывается конфронтацией двух блоков.

Дмитрий Медведев заявил, что перспектива холодной войны Кремль не пугает – «мы жили в разных условиях, проживем и так». Президент не вполне корректен. «В разных условиях» жила, вообще-то, другая страна – на порядок более мощная и в военном, и в политическом смысле.

И, кстати говоря, этих «разных условий» в итоге не пережила. Если смотреть на потенциал современной России и сравнивать ее с совокупным потенциалом Запада, то ни одного шанса на успех в противостоянии нет.

Однако ситуация на планете такова, что трудно прогнозировать результат конфликта в стиле холодной войны. Глобализация – не красивое слово, а реальность мировой политики и экономики. И чем более развита страна, тем прочнее паутина самых разнообразных зависимостей, в которой она находится. Главная сложность Америки заключается в том, что на ней слишком много самых разных обязательств, отказаться от которых она не может, поскольку отступление на одном участке может повлечь негативные процессы на других. Россия рассчитывает именно на это.

Запад с трудом адаптируется к реалиям XXI века – смещению международного политико-экономического баланса в сторону растущих держав третьего мира. Система стала намного более многомерной, и последствия шагов носят нелинейный характер, в отличие от того, что было четверть века назад.

России это, безусловно, тоже касается, тем более что ее инструментарий ограничен. Москва начала крайне рискованную игру с очень высокими ставками. И победа, и поражение в ней обещают быть сокрушительными.

Федор Лукьянов