Кто победит в противостоянии Европы и ислама?

В древних соборах Европы летом не протолкнуться. Но жужжащая, как пчелиный рой, толпа – вовсе не прихожане, а туристы. И забота у них другая – полюбоваться на великое прошлое континента и по возможности запечатлеть его в цифровом виде для домашнего пользования. В короткие часы мессы ряды деревянных скамей опоясывают веревочкой с просьбой сохранять тишину, но они редко оказываются заполнены. В мечетях же картина совсем другая, туристов здесь нет – здания в основном новые, и любоваться особо нечем, – но людей и без них хватает. И все они самозабвенно общаются с Аллахом.

Если это простое наблюдение помножить на статистику (к 2050 году число мусульман в Европе составит 40 миллионов, то есть 15% населения), то мечта радикальных сторонников ислама покажется вполне реальной. А мечтают они о том, что Европа рано или поздно станет частью глобальной «Земли ислама» (Дар-аль-Ислам).

Однако подобное развитие событий совсем не очевидно. На пути исламского фундаментализма встает его христианский аналог.

«Исламская угроза» естественным образом умножает ряды христианских радикалов. Крепкая вера по одну стороны баррикады усиливает ее по другую.

Многие социологи отмечают, что в наше время самыми быстрыми темпами растут конфессии, которые четко определяют свои взгляды и непримиримы к чужим. Это повсеместное явление. Растет надежда, что харизматические протестантские церкви в Европе станут щитом против исламского радикализма. Да, больше половины британцев признаются, что они никогда не ходят в церковь, но в одном только молитвенном доме пятидесятников в лондонском районе Кингсуэй каждое воскресение собираются до 12 тысяч прихожан. Они и им подобные и помешают исламизации Европы.

Не менее сильный враг противостоит исламу и на другом фланге.

Это воинственные радикалы-секуляристы. Они готовы без устали оборонять ценности Просвещения от религиозного фанатизма.

Один из самых ярких лозунгов нынешних наследников Вольтера и Дидро – «демократия против теократии» – принадлежит 12 интеллектуалам, подписавшим в 2006 году коллективный манифест против «исламского тоталитаризма». Среди них неутомимый автор «Сатанинских стихов» Салман Рушди и французский философ Бернар-Анри Леви. В экстремальных условиях «карикатурных войн» этот простой призыв собрал много сторонников. Правда, сражаясь за незыблемость отделения церкви от государства, радикалы от светскости замахиваются и на христианство. Они осуждают не только посягательство ислама на либеральные ценности, но и вмешательство консервативного христианства в общественную жизнь. Не удивительно, что «агрессивный секуляризм» вызывает опаску у самого папы римского.

Столь разные идеалы мешают христианским и светским радикалам найти общий язык в противостоянии «исламской угрозе». Как это ни парадоксально, его легче найти христианским и мусульманским фундаменталистам.

Те, кто защищают аборты, гомосексуализм и предаются кощунству, равно ненавистны стражам устоев, в какого бы бога те ни верили. Общая ненависть объединяет.

Уже сейчас христианские радикалы с завистью говорят о том, как яростно мусульмане отстаивают свои идеалы от святотатцев, и призывают следовать их примеру. Если неприязнь к общему противнику дойдет до точки кипения, она пересилит религиозные различия. Следующий шаг – совместные акции протеста. В европейской истории случались и более диковинные союзы.

Значит ли это, что мы можем стать свидетелями тектонических сдвигов, когда европейские защитники веры и безверия окончательно переругаются между собой и ислам без сопротивления утвердится на континенте? Вряд ли. В противодействии незваному пришельцу основную роль, как ни странно, могут сыграть те, кто достаточно равнодушны к религии самой по себе. Конечно, Европа подрастеряла веру в Бога, но веру в свою культуру во всем ее феерическом многообразии – вовсе нет.

Немалое число европейцев, столкнувшись с «мусульманским пуританизмом», начинают с тоской вспоминать о богатой и изощренной христианской культуре прошлого. Они не то чтобы возвращаются к вере, но прощаться с порожденным ею культурным богатством вовсе не хотят.

Все чаще раздаются голоса «христианских агностиков», которые одновременно признаются и в своем неверии, и в тех высоких чувствах, которые порождают в них христианские храмы и обряды.

Британская журналистка Бел Муни объясняет в «Таймс», почему она, потеряв веру в 18 лет, участвовала в сборе средств на реставрацию англиканского храма Святого Стефана в Бате: «Я просто люблю это здание и считаю его символом двух тысячелетий веры, который виден из любого места в городе. В такой век, как наш, мы нуждаемся в подобных символах». Подозреваю, что многие туристы, которые вроде бы бесцельно бродят по величественным храмам с камерами наперевес, согласятся с этими словами. И вряд ли смогут безразлично наблюдать, как эти символы предаются забвению.

Но главный барьер, который возникает на пути ислама в Европе, даже не это «христианство без веры», а современная западная цивилизация во всей своей безжалостной красе.

Обманчиво толерантная, она позволяет исламу сохранять экзотическую форму, но исподволь выхолащивает его содержание.

Недавно мне довелось убедиться, что именно этот противник может оказаться ему не по плечу.

В вагоне поезда Париж – Марсель моей соседкой оказалась женщина, одетая в мусульманский платок, в котором оставалась лишь узкая прорезь для глаз. Из такой бойницы любой взгляд бьет наповал. Пояс шахидки мерещился уже под глухим балахоном. Но женщина выпростала из под него наманикюренные пальчики и достала из сумки роман Бегбедера «Романтический эгоист». Мне полегчало. Вскоре из сумки раздался залихватский рингтон, и соседка, ловко прижав мобильник к закутанной голове, начала обсуждать с неведомой товаркой, какие хиджабы шикарней – от Hermes или от Жана-Поля Готье.

Борис Фаликов