Российская победа в Осетии была непропорционально убедительной?

Российская операция по принуждению Грузии к миру оказалась наиболее успешной военно-политической акцией России за всю постсоветскую историю.

Скорость и масштаб поражения Грузии — вот чего Запад не может простить России прежде всего. Никто, похоже, не ожидал, что Москва не будет особо думать и колебаться, а стремительно разгромит грузинскую армию. Для этого российским военным хватило, по сути, одних суток.

А ведь это была армия, натасканная американскими инструкторами, вооруженная буквально всей Восточной Европой, частично обстрелянная в Ираке. Армия государства, которое уже практически считали достойным членства в НАТО. И вдруг такой конфуз.

Понятно, что грузины по натуре своей не вояки, и все же — очень неприятно. Особенно на фоне тупика в Афганистане и Ираке, который наглядно свидетельствует, что реальная эффективность западных армий далека от лучших образцов. Неприятно еще и потому, что стало очевидно: подвернись хороший повод, та же 58−я армия за неделю-другую разнесла бы армии всех трех прибалтийских республик. И вряд ли у союзников по НАТО возникло бы реальное желание их спасать. Привычная аргументация, что в России-де нет ничего, кроме углеводородов, разваливается на глазах — конечно, обидно.

Впрочем, Запад не был бы Западом, если бы не продолжил — и с еще более важным видом — поучать Россию. Как же, ведь Россия отступила, не стала оккупировать Грузию. Стало быть, испугалась западного остракизма. Тот факт, что вешать себе на шею эту «бывшую жемчужину империи» (по выражению британского Economist) Россия желанием не горит, видимо, выходит за рамки современного западного понимания.

Для понимания военной обстановки в Южной Осетии стоит уточнить несколько обстоятельств. Российская армия, как и руководство страны, разумеется, не исключали возможности войны в Южной Осетии. Собственно говоря, 58−я армия готовилась к конфликту на протяжении последних четырех лет, регулярно проводя учения и устраивая ротацию батальонов 19−й мотострелковой дивизии в составе миротворческого контингента с целью изучения будущего театра военных действий. И тем не менее нынешняя кампания стала до некоторой степени неожиданностью для военных и политиков.

Очевидно, что разведка сработала плохо. Правда, по некоторым сведениям, решение о начале военной операции принималось столь узким окружением Михаила Саакашвили и было столь внезапным, что заранее узнать о нем было невозможно.

Другим и, пожалуй, наиболее тяжелым для ура-патриотов обстоятельством станет понимание того, что военная победа российской 58−й армии была запрограммирована — при условии того, что она вообще попадет в Южную Осетию. Ее противник не обладал целыми сегментами стратегически важных вооружений, прежде всего в сфере авиации, ПВО и дальнобойных ракетных систем, без которых сколько-нибудь успешное противостояние невозможно.

Война началась в ночь с 7−го на 8 августа с массированного артиллерийского налета. Перестрелки и огневые налеты разной степени интенсивности регулярно происходили на протяжении двух недель перед вторжением, поэтому сам факт обстрела Цхинвали не являлся достаточным поводом для введения российских войск.

Затем по военным каналам и по оперативной связи ФСБ начала поступать информация о вторжении грузинских войск на территорию Южной Осетии. Наступающая группировка, по данным российских военных, состояла из двух пехотных бригад (по некоторым данным, 2−я и часть 1−й пехотной бригады грузинской армии, усиленные резервистами), которые насчитывали примерно 7,5–8 тыс. человек при 100 единицах бронетехники. Пехоту поддерживали огнем артиллерийские подразделения пехотных бригад и два дивизиона артиллерийской бригады грузинской армии, имевших около 100 стволов артиллерии и 20–25 реактивных систем залпового огня типа «Град». Стоит отметить, что постоянным местом дислокации большей части войск был город Гори.

Уже ночью начались бои в самом Цхинвали, по некоторым данным, в город вошел усиленный батальон 2−й пехотной бригады армии Грузии, при поддержке танков. Основной удар приняли на себя осетинские ополченцы, что, впрочем, и неудивительно, поскольку армия Южной Осетии в основном состоит из ополченцев. Точнее, большая часть мужского населения Южной Осетии имеет дома оружие и в случае угрозы прибывает с ним на место сбора. Таким образом формируются боевые подразделения. Ночной штурм застал югоосетинских бойцов врасплох.

Ночные и утренние бои 8 августа носили спорадический характер, однако даже такое сопротивление наносило серьезные потери атакующим. Более того, подготовка по американскому образцу сыграла злую шутку с грузинским военным и политическим руководством. Американская тактическая схема уменьшения собственных потерь, при которой любое сопротивление подавляется огнем артиллерии и авиации, привела к ударам по жилым кварталам Цхинвали. Вызывая артиллерийскую поддержку для подавления одиночного стрелка и получая ее, грузинские войска тем самым били по мирному населению. Эти удары, в свою очередь, позволили российским СМИ уже наутро говорить о геноциде осетинского населения, транслируя кадры разрушенных зданий.

Тому, что грузинская армия использовала артиллерию для непосредственной поддержки наступающей пехоты, российские миротворцы из 135−го полка 19−й мотострелковой дивизии обязаны столь малыми потерями — 12 бойцов. Грузинские подразделения явно не собирались их уничтожать, скорее вели по ним беспокоящий огонь с целью удержания в расположении части.

Активные боевые действия в Цхинвали продолжались в течение всей ночи и утра 8 августа. Уже к 14.00 того же дня грузинские войска начали отход из города. Причем некоторые наблюдатели отмечают, что выход грузинских войск был массовым. К 17.00 в югоосетинской столице оставались отдельные очаги сопротивления, в основном это были потерявшиеся бойцы и отколовшиеся мелкие группы, которые периодически поддерживала грузинская артиллерия.

В это же время в город вошли две первые, усиленные танками, батальонные группы 58−й армии, которые вели бой в отрыве от основных сил армии. Остальные силы находились в непосредственной близости от Цхинвали, но в город не входили. В общей сложности на 8 августа группировка российских войск в Южной Осетии состояла из 4 тыс. человек, более 100 единиц бронетехники, ее поддерживали не менее 100 единиц ствольной артиллерии и более 20 систем залпового огня, из которых половина — тяжелые системы типа «Смерч» и «Ураган».

Российская артиллерийская группировка имела ограниченные задачи. К примеру, системы залпового огня выпускали в одном залпе не более четырех ракет (при возможных 16). Такая деликатность военных объясняется опасением получить жертвы среди мирного населения, причем не только осетинского, но и грузинского.

По другой версии, невысокая интенсивность артиллерийского огня объясняется отсутствием целей для стрельбы, поскольку грузинские войска отошли, не дожидаясь массированных ударов. В остальные дни российские войска продолжали наращивать войсковую группировку, в Цхинвали были переброшены подразделения 19−й мотострелковой дивизии 58−й армии. Они состояли из 693−го мотострелкового полка и 135−го мотострелкового полка (без 2−го батальона, который выполнял миротворческие функции и был блокирован в Цхинвали), ВДВ, а также нескольких батальонов спецназа ГРУ.

Впрочем, дальше арьергардных боев и столкновений с мелкими диверсионными группами дело не шло. Скорее всего, поэтому удалось избежать больших жертв среди наступающих подразделений. На момент подписания этого номера в печать, по официальным данным, они составляли 74 человека убитыми, 171 ранеными и 19 пропавшими без вести. Если учесть, что с обеих сторон действовало несколько тысяч бойцов при поддержке тяжелой артиллерии и танков, цифры потерь действительно невелики.

Простота наземной операции компенсировалась напряженной обстановкой в воздухе. Российская авиация наносила штурмовые удары, как по территории Южной Осетии, так и по грузинским военным объектам. При этом было потеряно четыре самолета, три из которых — штурмовики Су-25, а один — стратегический бомбардировщик Ту-22М3.

Но и эти потери можно признать вполне умеренными, поскольку командование авиации столкнулось с серьезными трудностями при подавлении грузинской ПВО и с просчетами разведки.

На момент начала боевых действий ПВО Грузии насчитывала несколько старых советских зенитно-ракетных комплексов С-125 «Нева». Кроме того, на их вооружении оказался приобретенный на Украине комплекс С-200, который, впрочем, давно не является вершиной зенитной техники, а также несколько комплексов ближней ПВО и ПЗРК «Игла». Отсталость грузинской ПВО компенсировалась поступлением информации из-за рубежа. Ситуацию с потерей самолетов, по мнению ряда офицеров Генштаба, выглядит следующим образом.

Самой уязвимой частью зенитной системы является радар, который в работающем состоянии может быть легко обнаружен и уничтожен. В Грузии мы столкнулись с тем, что радары молчали. Подавить зенитные батареи до того, как они начнут стрелять, было невозможно. Возникает вопрос: каким образом грузинские ПВО, не включая радаров, знали о российских самолетах и успешно их сбивали?

«По нашей информации, Грузия получила от американцев систему раннего предупреждения о воздушном нападении и управления зенитными средствами “Скайвотчер”, которая была интегрирована в систему получения информации от американских средств слежения. По нашим данным, она обслуживалась иностранными специалистами. Грузинская ПВО не нуждалась в использовании собственных радаров, а получала информацию из сторонних источников, недоступных для уничтожения», — сказал «Эксперту» офицер Главного разведывательного управления Генштаба.

В такой обстановке зенитные батареи засекались в тот момент, когда радар подсвечивал цель, или непосредственно после пуска ракеты. Поэтому каждый элемент грузинской ПВО уничтожался лишь после очередной потери российских ВВС.

Собеседники «Эксперта», объяснив сложности обнаружения и уничтожения средств ПВО, не смогли вразумительно ответить на вопрос, что делал над грузинской территорией стратегический бомбардировщик. По официальной версии, Ту-22 производил разведку территории Грузии. Выбор самолета выглядит как минимум неудачно. Стратегические бомбардировщики не предназначены для работы над полем боя, тем более при неподавленной системе ПВО. В худшем случае их удел — поиск авианосцев в Мировом океане, в лучшем — удар с дистанции в несколько сотен, а то и тысяч километров от ближайшей точки ПВО.

Действия штаба ВВС выглядят еще более нелепыми, если учесть, что в распоряжении командования находились несколько звеньев более дешевых и к тому же более маневренных разведчиков в истребительном и штурмовом исполнении.

После этой войны остался привкус недосказанности, точнее, нелепости происшедшего. Для ведения успешных боевых действий в Южной Осетии грузинским войскам нужно было выполнить всего одно действие — перекрыть Рокский тоннель, который является единственным коридором между Южной Осетией и Россией. Его необходимо закрыть хотя бы на несколько дней, в противном случае ввод российских войск, а соответственно, и проигрыш кампании становился неизбежностью. Численность и вооружение 58−й армии не оставляют грузинским вооруженным силам и тени шанса на победу (см. таблицу). Но, начав войну, грузинская сторона всерьез не пыталась закупорить тоннель, хотя такие возможности, по мнению российских военных, у нее были — например, за счет удара «Градами» по южному порталу тоннеля.

Многие наблюдатели говорят, что грузинские войска начали покидать Цхинвали еще до того, как туда вошли российские войска. К тому же Грузия добровольно оставила город Гори, являющийся стратегическим транспортным узлом и крупнейшей военной базой. По сути, захват российскими войсками Гори делит Грузию пополам, так что добровольный отход войск кажется тем более странным.

Возможно, грузины просто испугались, возможно, не готовились к обороне в условиях массированного наступления российской армии, а возможно, старались втянуть ее в долговременные бои на территории Грузии (что довольно трудно представить, помня искренний испуг Михаила Саакашвили в первые дни войны). Как бы то ни было, операцию в Южной Осетии можно признать наиболее удачной российской военно-политической акцией за последние пятнадцать лет. Потому что ни одна из гипотетических стратегических целей грузинского командования достигнута не была.

Несмотря на учитываемую возможность столкновения, нынешний российско-грузинский конфликт стал неожиданностью для всех сторон. В том числе для его непосредственных участников. Буквально с первых часов вступления российской армии в Южную Осетию стало очевидно, что для Грузии это сюрприз.

Основной расчет Саакашвили, судя по всему, состоял в том, что Россия испугается реакции США, а потому не сможет отреагировать быстро, если вообще захочет делать это. А после завершения операции у России и вовсе почти не будет возможности что-либо предпринять.

Для России грузинский демарш, несмотря на ее быструю реакцию, также оказался внезапным. Теперь, основываясь на решительности наших действий, Запад упрекает Москву в заранее спланированной агрессии и ожидании малейшего повода для ее реализации. Между тем сам факт того, что Саакашвили решился на подобную ситуацию, говорит о том, у России не было специальной заготовки на эту войну. Ощущение ее возможности было, но намерения воевать не было.

Если восстанавливать хронологию, то можно предположить следующее.

Американский зондаж показал, что российское политическое сообщество не горит желанием воевать за осетин. Из чего был сделан вывод, что масштабное и активное участие России маловероятно.

Затем кто-то из американских чиновников (в западных СМИ уже упоминают Кондолизу Райс, прилетавшую на переговоры в Тбилиси в июле) намекнул Саакашвили, что, по данным США, Россия не настроена воевать. А США в случае чего не дадут грузин в обиду. Саакашвили этого было достаточно, чтобы сделать вывод, что быстрая победа даст ему карт-бланш, а американцы выдали ему достаточно публичных авансов, чтобы не оставить его один на один с Россией и не потерять лицо.

Американцев же вполне устраивало, чтобы Саакашвили начал действовать, по сути, на свой страх и риск.

Просчет американцев и грузин состоял в том, что Россия, несмотря на свое нежелание воевать, была морально готова к тому, что ей придется это сделать. Было точно неизвестно, где именно и когда произойдет столкновение. Но понимание того, что подобный открытый конфликт становится неизбежным, уже сформировалось.

Ощущение сжимаемого вокруг России кольца возникло еще в конце 90−х — с первой волной расширения НАТО на восток и войной в Югославии. Параллельно на дипломатическом уровне Россию убеждали в том, что она должна открыться для Запада, как это сделали другие страны советского блока, и демократизироваться по их образцу.

После конфликта вокруг Калининграда и разочарования Запада в прозападной ориентации Путина летом 2002 года давление стало стремительно нарастать. Нежелание России расстаться со своим суверенитетом было воспринято Западом как сигнал для кампании по подавлению.

В 2003 году при помощи американцев в Грузии произошла революция роз и к власти пришло отчаянно антироссийское правительство Саакашвили.

В 2004 году восемь восточноевропейских стран вступили в Евросоюз, оставшиеся присоединились в НАТО, и в том же году произошла еще одна цветная революция — на Украине, где к власти пришел Виктор Ющенко.

По мере роста российской экономики риторика Запада в адрес Москвы становилась все более жесткой. Основные европейские медиа с завидной регулярностью стали писать статьи-страшилки о возрождающемся в России тоталитарном строе с имперскими замашками и о желании России возродить Советский Союз и захватить Восточную Европу. Польша, Прибалтика, Грузия и Украина кричали о растущей российской угрозе и изо всех сил стравливали Россию со странами «старой» Европы.

Пошли разговоры о возможном вступлении Грузии и Украины в НАТО, а также об установке системы ПРО в странах Восточной Европы. Россия заявила свое категорическое несогласие и с тем и с другим планом, но Запад считал, что после стольких лет непротивления Россия вряд ли решится на серьезное противодействие.

Мюнхенская речь Владимира Путина (февраль 2007−го) для многих западных лидеров стала откровением. Российский президент столь жестко критиковал политику Запада в отношении России, что после этого всерьез заговорили о возрождении холодной войны. Тем не менее Запад продолжал свою линию. В январе вопреки позиции России была признана независимость Косово. Особенно напряженной ситуация стала после того, как Россия возобновила полеты стратегической авиации и заявила о приостановлении действия Договора об обычных вооруженных силах в Европе.

Но Вашингтону все еще было неясно, что стоит за риторикой Москвы и насколько серьезны ее намерения. Мораторий по ДОВСЕ раздосадовал Запад, но встревожил не слишком — в военные возможности России там никто всерьез не верил. Ни у американцев, ни у европейцев к этому моменту не было никакого представления о том, насколько боеспособной является наша армия.

Откровенно говоря, даже сама Россия на тот момент не представляла пределов своей дееспособности. Делая заявление о выходе из ДОВСЕ, Москва понимала, что вслед за этим со стороны Запада почти наверняка последует тест на зрелость, и если он будет не пройден (если Россия не решится или не сможет противостоять брошенному вызову), то Россию дожмут.

Поэтому, когда сегодня Запад «упрекает» Россию в ее подготовленности к войне, он не лукавит.

Именно нашу боеспособность они и хотели выяснить, но получили слишком неприятный результат. Отсюда непрерывные обвинения в непропорциональном применении силы.

Теперь, конечно, Россию упрекают в том, что она недостаточно ясно давала понять о своей готовности воевать. Но, может быть, все дело в том, что на Западе недостаточно внимательно прислушивались к словам России?

Когда Грузия вошла в Осетию, очень многие россияне испытали колоссальное напряжение. Россия молчала, и в какой-то момент появилось ощущение, что мы сдали осетин. Информация о нашем участии в конфликте принесла большое облегчение, хотя и не окончательное. Да, мы еще можем решиться, но по-прежнему непонятно, в состоянии ли мы чему-нибудь противостоять.

Только на второй день стало окончательно ясно, что Россия, проведя далеко не идеальную военную операцию, все-таки смогла достичь поставленной цели. Хорошо поняли это и на Западе. Реакцию, впрочем, это вызвало разную.

Англосаксонский истеблишмент открыто заговорил о возродившемся российском империализме и милитаризме. Наша остаточная дееспособность привела их в такую ярость, что даже одно из самых уважаемых интеллектуальных мировых изданий, британский еженедельник Economist, договорился до абсурдных по своему цинизму вещей.

«Его (Саакашвили) рискованное мероприятие в Южной Осетии было глупым и, вероятно, преступным. Но, в отличие от господина Путина, он вел свою страну в широком демократическом направлении, обуздывал коррупцию и достиг быстрого экономического роста, основанного, в отличие от России, не на высоких ценах на энергоносители», — пишет журнал, обосновывая утверждение о виновности России.

В это не хочется верить, но выходит так, будто Economist утверждает, что Запад готов подписаться под преступлением, если оно совершается прозападным и якобы (!) демократическим лидером (на Западе мало у кого остались иллюзии относительно демократичности Саакашвили; впрочем, из контекста понятно, что степень демократичности определяется исключительно подконтрольностью США).

Тот факт, что Запад наконец назвал вещи своими именами, значительно облегчает для России дальнейшую полемику с заокеанскими коллегами. Запад признал, что Россия не устраивает его не из-за недостатка демократии, а как самостоятельный растущий центр силы.

Англосаксы призывают остановить нас и изолировать: исключить из «большой восьмерки», не принимать в ВТО и ОЭСР, не давать виз, заблокировать счета, не давать работать нашим компаниям в Европе, не покупать наших энергоносителей.

Любопытно, что большинство рекомендаций направленно на ограничение наших взаимоотношений с Евросоюзом. Именно его компаниям рекомендуется не работать с нами и не покупать у нас газ и нефть. Говоря о необходимой изоляции России, США и Великобритания хотели бы, чтобы все общение с внешним миром Россия осуществляла через Вашингтон, который таким образом получил бы контроль и над той и над другой стороной, как это отчасти было в годы холодной войны.

Между тем континентальная Западная Европа из разразившегося кризиса сделала несколько иные выводы. Франция и Германия, несмотря на членство в НАТО, не спешат вторить Белому дому и называть Россию агрессором. Ни Николя Саркози, ни Ангела Меркель не сделали ни одного резкого официального заявления, а их окружение в кулуарах говорило и о поддержке российской стороны. Скорее, они наглядно убедились в том, к каким результатам приводит политика стравливания, проводимая на континенте Соединенными Штатами.

Насторожились даже недавно бесновавшиеся восточноевропейские страны. Словакия поддержала Россию. Чехия, недавно подписавшая договор об установке радара для ПРО, осудила действия Грузии. Даже Эстония решила несколько снизить градус своих антироссийских выступлений.

Убеждая ЕС в том, что Россия представляет для нее опасность, и размещая свои базы на традиционной зоне ее влияния, США преследуют свои собственные интересы, повышающие градус напряженности на континенте и гипотетически ведущие к войне. Для ЕС осетинский кризис — это серьезный сигнал к тому, что Россию полезнее и безопаснее встраивать в общеевропейское пространство, чем изолировать и подавлять.

Разумеется, этот конфликт не дал Западу исчерпывающего представления о пределах российской мощи. Так что, по всей видимости, испытание может повториться, причем на более серьезном уровне. Вероятно, теперь принципиальное значение получит вопрос о принятии Украины в НАТО (возможно, в сочетании с посылкой, скажем, польско-украино-литовского миротворческого контингента в Грузию).

Увы, история показывает, что США в своей экспансии сами по себе не остановятся, им непременно нужно встретить достойный силовой отпор.

Но вернемся к Грузии. Обещание Дмитрия Медведева признать любое решение Абхазии и Южной Осетии по их статусу и гарантировать это решение в мире, могло бы означать, что Россия уже считает их независимыми государствами. Если бы не то соображение, что «любое решение» вряд ли будет принято без предварительного и очень тщательного обсуждения с Москвой. Раз при таких условиях решение «хотим быть независимыми» еще не объявлено, значит, Москва не спешит. И имеет к тому некоторые основания.

Признать Абхазию и Южную Осетию дело нехитрое. После развязанной Грузией войны такой шаг вполне ожидаем, причем он не многое добавит в набор тех претензий, которые нам уже предъявляет Запад. Но одностороннее признание не решит почти никаких проблем двух непризнанных республик.

В лучшем случае оно позволит вывести из серой зоны наши экономические, политические и прочие контакты с ними (что и так несложно сделать, приняв постановление правительства во исполнение известных поручений президента правительству от 16 апреля этого года о расширении сотрудничества с двумя республиками) и укрепить гарантии их безопасности (де-факто уже крайне широкие). И это все. Но военная угроза со стороны Тбилиси для Абхазии и Южной Осетии сохранится. Международное сообщество по-прежнему будет их «не замечать», а обстановка вокруг них останется тревожной без особой надежды на нормализацию.

Если Грузию все-таки в будущем примут в НАТО, нельзя считать невероятным повтор событий 8 августа, но уже в куда более опасных для России обстоятельствах. Не говоря о том, что судьба Северного Кипра, признанного одной Турцией, милитаризованного и бедного, это не то, о чем могли бы мечтать жители Абхазии и Южной Осетии.

Когда Владимир Путин, еще будучи президентом, обещал, что Москва не будет «обезьянничать», то есть копировать действия Запада в отношении Косово, это могло показаться простой дипломатической уловкой: признавать в ответ Абхазию с Южной Осетией Россия не хотела, но и молчать было нельзя. Но была в этом и другая сторона. Высокий внешнеполитический статус России держится во многом на членстве в Совете Безопасности ООН. Ослабление механизмов ООН — снижение статуса. А появление в мире группы стран, находящихся вне Объединенных Наций, — пусть несамостоятельных и слабых, — это удар по ООН. Москва не хочет наносить такой удар собственными руками.

Поэтому, если уж ставить целью игры и главной стратегией урегулирования признание Абхазии и Южной Осетии в качестве независимых государств, — это должно быть полноценное признание. Как минимум столь же легитимное, как признание Косово, как максимум — с принятием обеих республик в ООН.

На практике для этого нужно, чтобы на независимый статус двух республик согласились одна или несколько стран — членов НАТО. А потом можно поторговаться с американцами: мы соглашаемся признать Косово и принять его в ООН (для этого требуется рекомендация Совета Безопасности) в обмен на аналогичное их решение в отношении бывших автономий Грузинской ССР.

Есть ли на это шансы? Некоторые есть. Не зря же Николя Саркози согласился с включением в документ об урегулировании конфликта пункта о «международном обсуждении будущего статуса Абхазии и Южной Осетии» (эта формулировка была изменена по требованию Михаила Саакашвили). Да и слова турецкого премьера Реджепа Тайипа Эрдогана о солидарности с Россией, сказанные им Дмитрию Медведеву, — тоже важный знак.

Дело не только в Северном Кипре. У Турции — при хороших отношениях с Грузией — имеются интересы и в Абхазии. Турецкие предприниматели, например, построили один из лучших отелей в Сухуми.

Выбор у Москвы не очень широк. Заставить абхазов и осетин вернуться под власть Грузии и раньше было затруднительно, теперь это вовсе невозможно. Оставить все как есть означает смириться с постоянной напряженностью у собственных границ и перспективой конфликта с Западом. Одностороннее признание дает почти тот же результат. Так что надо стремиться к тому, чтобы Абхазия и Южная Осетия были признаны миром в качестве независимых государств, пусть эта игра обещает затянуться на годы.

Соединенные Штаты категорически отстаивают территориальную целостность Грузии в границах Грузинской ССР. С ними согласна и канцлер Германии Ангела Меркель, которая после встречи с Дмитрием Медведевым в Сочи сказала, что «исходным пунктом для политического урегулирования должна стать территориальная целостность Грузии».

Михаил Саакашвили после нескольких дней паники вновь в своей тарелке: он рассказывает, что США вот-вот возьмут под охрану грузинские морские порты и аэродромы (Вашингтон тут же это опровергает) и обещает «выдворить российские силы за пределы Грузии».

Президент Грузии ждет, что Москва, выиграв войну, проиграет мир и сдастся под напором западной дипломатии. Идеальный для него результат — уход российских войск из Абхазии и Южной Осетии и появление на их месте международных миротворческих сил. Вопрос в том, достаточно ли у грузинского президента времени для ожидания.

Михаил Саакашвили мастер представлять поражение как победу. В понедельник 11 августа грузинские военные объявили, что они оставили город Гори. Уже в среду на митинге перед зданием парламента в Тбилиси президент рассуждал о происходящем, как о большом успехе: «Мы маленькая страна, у нас маленькая армия, но мы нанесли большие потери российской армии. Они пытались уничтожить нас, но они получили 400 трупов, 21 уничтоженный самолет, которые были сбиты примитивными средствами».

Уровень поддержки президента в грузинском обществе очень высок, что естественно для военного времени. Оппозиционные политики публично его поддержали: кандидат от объединенной оппозиции на последних президентских выборах Леван Гачечиладзе заявил, что никто, кроме грузин, не будет управлять Грузией, а экс-министр обороны Ираклий Окруашвили, получивший политическое убежище во Франции сказал, что готов вернуться в Грузию и воевать в Цхинвали рядовым. Саакашвили в ответ на митинге заявил, что «готов простить обиды», правда, потом Окруашвили в Грузию не пустил.

Впрочем, такое завидное единение не может продолжаться долго. Армия, которую несколько лет готовили инструкторы НАТО и которая съедает четверть бюджета Грузии, проиграла не только в Южной Осетии и Абхазии, но и оставила страну практически беззащитной на тот случай, если бы российские войска начали наступление на Гори и Зугдиди.

США, на которые делал ставку Саакашвили, Грузию не защитили. Абхазия и Южная Осетия потеряны. Гибель мирных граждан Грузии из-за российских авиаударов по Гори сделали свой вклад в сплочение грузинского общества вокруг президента. Но факт остается фактом — Саакашвили привел свою страну к катастрофе.

И в Грузии это осознают, как только схлынет волна понятных патриотических чувств.

Оппозиция обязательно воспользуется своим новым шансом. Financial Times уже процитировала Левана Гачечиладзе, сказавшего, что оппозиция должна требовать скорейшего проведения досрочных выборов, поскольку руководство страны утратило доверие народа. Правда, он тут же взял свои слова назад, заявив: «До тех пор пока на территории Грузии будут стоять российские войска, речи о политическом сопротивлении нынешним властям быть не может».

Соратник Гачечиладзе по Объединенной оппозиции Каха Кукава был, если верить FT, еще более резок: «Саакашвили несет персональную ответственность за начало войны, в которой мы не могли победить». Кукава пообещал массовые акции с требованием отставки правительства после того, как ситуация в Грузии стабилизируется.

Кстати, и сведения о том, что Окруашвили отказано во въезде в Грузию, распространила его партия — вполне политический жест.

Грузия стоит перед угрозой внутриполитического кризиса. Гораздо более серьезного, чем тот, что был осенью прошлого года. Тогда стоял вопрос о власти Михаила Саакашвили. Сейчас — о судьбе государственности как таковой. Третья проигранная война с мятежными автономиями ставит страну на грань краха и грозит похоронить те успехи в укреплении государства, которых добился Михаил Саакашвили.

Например, неизвестно, как себя поведут армянское и азербайджанское меньшинства, компактно проживающие в Грузии (регионы Самцхе-Джавахети и Квемо-Картли). В конце июля в Ахалкалаки, административном центре региона Самцхе-Джавахети, произошел взрыв у дома начальника городской полиции. Позже при попытке задержать одного из армянских активистов был смертельно ранен сотрудник полиции.

А в Квемо-Картли только недавно был улажен конфликт, связанный с тем, что директорами школ в населенных азербайджанцами районах власти назначали людей, не владеющих азербайджанским языком. Здесь возможна цепная реакция — давление властей на организации нацменьшинств усилится, а их требования будут становиться радикальнее.

США и их союзники отстаивают территориальную целостность Грузии. Вопрос в том, сможет ли столь же твердо ее отстаивать сама Грузия.

Южная Осетия и Абхазия вступают в полосу неопределенности. Российские войска обеспечивают их безопасность, но прежние юридические гарантии безопасности, как бы ни были они несовершенны, разрушены. Грузия объявила о выходе из СНГ и о своем решении денонсировать Московское соглашение о прекращении огня и разъединении сил от 14 мая 1994 года, по которому в Абхазии находятся российские миротворцы.

Дагомысское соглашение от 24 июня 1992 года, которое определяет принципы урегулирования грузино-осетинского конфликта, формально вроде бы действует, но фактически уничтожено. Некоторые российские официальные лица уже заявляют, что грузинские миротворцы в Южную Осетию не вернутся. К тому, возможно, есть определенные основания, но наличие грузинского миротворческого батальона в зоне конфликта — это одно из принципиальных условий Дагомысского соглашения.

Обсуждение перспектив ввода международных миротворческих сил в зоны конфликтов уже начато, и Россия волей-неволей в нем участвует. Ближайшая задача дипломатов — определить и зафиксировать новый формат миротворческих операций в непризнанных республиках. И то, что это стоит в повестке дня, — пожалуй, единственный успех Михаила Саакашвили.

Подписав «план Саркози», Москва согласилась с тем, что по крайней мере часть войск из Южной Осетии и Абхазии ей придется вывести. Открытым остается вопрос о том, сколько сил она сможет оставить на их территории.

Положение Абхазии в этом смысле проще. Если Россия сократит свое военное присутствие здесь до того уровня, который указывается в Московском соглашении о прекращении огня (2,5–3 тыс. человек), этого будет достаточно — конечно, если сохранятся условия для развертывания более крупной группировки.

С Южной Осетией сложнее — до начала войны здесь находилось всего около тысячи российских военнослужащих (по 500 человек в российском и североосетинском миротворческом батальоне). Как показала практика, этого недостаточно для предотвращения военной операции со стороны Грузии.

В подписанном Дмитрием Медведевым документе есть еще пункт о возвращении грузинских войск в места их постоянной дислокации. Это буквально означает, что должна быть восстановлена военная база в Гори, которую, судя по смутным известиям из Грузии, основательно «демилитаризировали» российские войска. Эта база была создана Михаилом Саакашвили специально для операции в Южной Осетии.

Конечно, положение дел в Южной Осетии после войны поменялось радикально. Военная инфраструктура, которую создали в грузинских анклавах на территории республики МВД и Минобороны Грузии, уничтожена, контроль Тбилиси над этими анклавами утерян. Но в остальном у Михаила Саакашвили есть шанс отыграть все назад — если в дипломатическом противостоянии с Россией его поддержат США и страны ЕС. А они пока поддерживают.

Пока неизвестно, какие предложения по новому формату миротворческой операции есть у России, если они вообще сформулированы. Рискнем только предположить, что Москва будет настаивать на том, чтобы, во-первых, увеличить свой миротворческий контингент, наделить его правом использовать более мощные, чем раньше, вооружения, установить контроль над воздушным пространством непризнанных республик, а во-вторых, сохранить зону безопасности на собственно грузинской территории вдоль абхазской границы и создать такую зону вокруг Южной Осетии.

Возможно, такие условия покажутся западным партнерам чрезмерными. Что ж, у России еще остается возможность стукнуть кулаком по столу. То есть в одностороннем порядке признать независимость обеих республик и заключить с ними соглашения о гарантиях безопасности. Опыт последних дней показывает, что ничего нам за это не будет. Просто хотелось как лучше.