Как живут те, кто выиграл в Страсбургском суде у государства

Десятилетие этого страшного эпизода в Нижнем Новгороде наверняка мало кто вспомнит, хотя именно после него началась системная борьба с милицейскими пытками в России. В сентябре 1998 года двадцатидвухлетний Алексей Михеев выбросился из окна отделения милиции Ленинского района, не выдержав мучений электрическим током. Сломал позвоночник. Спустя семь лет Европейский суд по правам человека обязал Российскую Федерацию как государство-ответчик выплатить Михееву в качестве компенсации 250 тысяч евро. Эта сумма стала беспрецедентно большой в истории страсбургских решений по России. В прошлом году семья Михеевых получила от Министерства финансов всю сумму компенсации.

Динамо-машина

Ужас, в который тогда попал Алексей Михеев, словами передать невозможно, и не дай вам бог такого богатого воображения. Остается стиль скупой хронологии.

Из нее следует, что в сентябре 1998 года Алексей работал в спецполку дорожно-постовой службы. В один из вечеров он с другом Ильей Фроловым на машине Михеева решили съездить в Богородск. Там познакомились с двумя девушками, провели вечер, одна из девушек ушла, а другая поехала с друзьями в Нижний. Поздним вечером она попросила отвезти ее обратно, Алексей высадил ее на ближайшей автобусной остановке. Но домой девушка не вернулась, и Алексей Михеев оказался последним, кто ее видел.

Через три дня прямо со службы Алексея направили в Богородское ГОВД. Фролова туда уже доставили. Их допросили, отправили в камеру. На просьбу пригласить адвоката и сообщить родственникам не среагировали. Следующим утром приехал заместитель командира батальона ДПС, где служил Михеев, и заставил написать рапорт об увольнении — задним числом, естественно. Именно от него Алексей и узнал, что его подозревают в убийстве.

Далее — обыск квартиры и гаража Михеева без ордера и понятых, далее — три патрона, «найденных» в машине, причем лежали они на сиденье.

Следствию срочно нужны были обвиняемые, но никаких оснований задерживать Михеева и Фролова не нашлось. И тогда им предложили подписать протокол об административном правонарушении, которое якобы они совершили, мелко нахулиганив на вокзале города Богородска. Отказ подписать фальшивку тут же превращался бы в возбуждение уголовного дела против Михеева за хранение патронов — это тоже дали понять. Михеев и Фролов протокол подписали и автоматически, получив по пять суток, стали заложниками закручивающейся гайки машины следствия.

Все это время их по 10—12 часов в день допрашивали, принуждая сознаться в изнасиловании и убийстве пропавшей Марии Савельевой. Спустя пять суток Фролова отпустили, правда, ненадолго: через несколько часов опять пригласили в Ленинское РУВД в качестве свидетеля и тут же задержали за якобы совершенное им еще одно мелкое хулиганство. А Михеева по окончании срока ареста — под конвоем в отделение по подозрению в незаконном хранении оружия.

Сценарий «эффективного расследования» стремительно приближался к кульминации. В отделении Илью Фролова привели в кабинет, в котором находились: заместитель начальника УВД Нижегородской области Петр Сибирев и зампрокурора области Владимир Муравьев. Муравьев пообещал Фролову: если он не признается в убийстве, то его посадят в камеру к зэкам и объявят, что он сидит за изнасилование несовершеннолетней. Ныне уже даже детям не нужно объяснять смысл угрозы. Муравьев потребовал указать, где друзья зарыли труп. Илья называл вымышленное место.

Труп, естественно, не нашли, и тогда следствие взялось за Михеева. Следователь Иванников в ответ на очередные доводы Михеева о невиновности стал угрожать пытками. «Обещание» выполнили. В кабинете на 3-м этаже майор Кастерин подключил к ушам Михеева клеммы и включил ток, а майор Сомов держал бывшего коллегу за плечи. Ток подключали несколько раз — и Михеев «сознался» в убийстве. Но «эффективному следствию» нужно было место, где «зарыл труп». Обещали пытать опять. Михеев нарисовал им схему захоронения и заодно «сознался» еще в нескольких преступлениях.

Уставшие милиционеры ушли пить чай, а Алексей Михеев вскочил со стула и выбросился из окна, разбив головой стекло. Как позже он объяснял, в это мгновение он не вполне понимал, что делает. Упал на милицейский мотоцикл и сломал позвоночник.

В тот же день «убитая» им Мария Савельева вернулась домой.

Комитет и дело

Дело Михеева — это первое дело Комитета против пыток. Первое, самое долгое и трудоемкое. Семь лет назад мама Алексея Михеева, Людмила Николаевна, пришла в Нижегородское общество по правам человека с просьбой: «Помогите защитить ребенка». Сама вступить в этот бой она не смогла бы физически — на руках был абсолютно беспомощный и нуждающийся в ежечасном уходе сын. О том, что у нее нет никаких шансов судиться в одиночку, она поняла еще тогда, когда в первые дни после трагедии тщетно пыталась добиться, чтобы в истории болезни были зафиксированы ссадины около ушей — следы разрядов тока. Даже ссадины зафиксировать оказалось невозможно. А доказать, что сына пытали — это уже было за гранью ее представлений об отношениях с правосудием.

Прецедента подобного рода — а доказать правозащитники собирались не что иное, как применение пыток сотрудниками милиции, — в российской судебной практике не было. Был, правда, устоявшийся в русской речи фразеологизм — «выбивать показания». А любое явление по законам лингвистики сначала становится типическим для социума и только затем попадает в языковую среду. В России, что характерно, у большинства законопослушных граждан существительное «показания» ассоциируется исключительно с глаголом «выбивать». Чего о судах и прокуратуре не скажешь… Таким образом «дело Михеева» еще в отправной точке своего движения уже становилось политическим.

О том, что Комитет против пыток не имеет никаких шансов даже на ничью, Игорю Каляпину, председателю комитета, было внятно изложено одним из сотрудников прокуратуры еще в 2001 году: «Ваше дело никогда не дойдет до суда… потому что Михеев обвиняет в пытках заместителя прокурора области».

Но они ввязались. С ожесточением одержимых дилетантов, у которых с каждым поворотом «дела Михеева» появлялся опыт бесценный, потому что это был опыт отрицательный.

Общий срок разбирательства составил более семи лет. Расследование откровенно саботировалось, следователи уклонялись от сбора доказательств, допроса свидетелей, грубо нарушали процессуальные нормы, откровенно игнорировали права Михеева, искажали показания свидетелей в протоколах.

Прокурорские инстанции прекращали «дело Михеева» 26 раз.

Столкнувшись с «неэффективным следствием», Комитет в 2001 году подготовил и передал дело в Страсбург. Через три года Европейский суд официально уведомил Правительство России о том, что жалоба будет рассмотрена. Только после этого вмешалась генпрокуратура, и как следствие прокуратура Нижегородской области предъявила обвинения двум сотрудникам милиции — Сомову и Костерину, пыток которых не выдержал Михеев.

27 Января 2006 года судебная коллегия Нижегородского областного суда оставила без изменения обвинительный приговор, вынесенный Сомову и Костерину предыдущей инстанцией. А накануне этого долгожданного события Европейский суд по правам человека принял решение по делу «Михеев против Российской Федерации».

Итог — по 4 года колонии общего режима Сомову и Костерину, и 250 тысяч евро компенсации Михееву.

Жизнь после

Жизнь Алексею спасла телевизионная «популярность». Ганс Штенфильд — журналист из Норвегии — узнал о нем из передачи «Независимое расследование». К этому времени состояние Алексея было критическим — компрессионный перелом позвоночника, тяжелейший остомиелит бедренной кости, пролежни, нагноения… Перспектива вполне отчетлива, когда врачи сообщают: «Забирайте домой, мы сделали все, что могли».

Штенфильд трижды организовал Алексею лечение в госпитале «Улевал» в Осло, деньги собирала ассоциация норвежских полицейских (не российских). Первую инвалидную коляску прислал Владимир Габышев, продюсер, руководитель детских хоров.

«Если бы не люди, мы не выжили бы», — сказала мне полтора года назад Людмила Николаевна при нашей первой встрече. Ей пришлось оставить работу и стать сиделкой. Жили, пока Алексей не оформил пенсию, на какие-то мифические гроши. Все медикаменты, памперсы, салфетки, катетеры бесперебойно слал Штенфильд.

Они выжили вопреки и благодаря одновременно.

Первой реакцией соседей на известие о сумме компенсации было: «Да вы ж теперь миллионеры. Это ж надо, как повезло».

Незамысловатая циничность реакции тогда поразила Людмилу Николаевну… Но если разобраться, соседи в своем практическом взгляде были отчасти правы. Ситуация Алексея Михеева стала исключительной не только по жестокости трагедии, но и по бескорыстному и действенному участию множества людей. И по весомому материальному воплощению восторжествовавшей справедливости — бьют-то и пытают очень многих.

В ближнем круге Алексея Михеева спустя семь лет после оставались мама и телевизор.

Год после торжества справедливости

Я приехала в Нижний узнать, что изменилось. Адрес квартиры Михеевых на втором этаже дома без пандуса и лифта, остался прежним.

Людмила Николаевна меня не узнала, потому что: «Вы знаете, так много журналистов к нам ходят, просто бесконечно… И все эти вопросы про деньги…»

— И все-таки. Это действительно важно. Деньги вы получили?

— Вот и вы тоже. Да нет уже никаких денег…

— Как нет?

— Мы все за лечение отдали.

— Людмила Николаевна, но все лечение, вы сами рассказывали, оплачивали благотворители?

— Вот мы им деньги все и вернули. Всем интересны эти деньги. Не буду я ничего говорить. Денег много не бывает. Никогда. С чем мы остались? Вот это вопрос.

Пособие у меня по уходу было 50 рублей, потом стало 150, сейчас 500.

Вот государство посчитало, что на эти 500 рублей я должна ухаживать за сыном? А если меня не станет? У Алеши пенсия три тысячи, еще тысяча на лекарства и еще какие-то надбавки. Около семи получается. Вот мы на это вдвоем и живем. А как жить? Если один катетер ему 80 рублей стоит, а их семь в день нужно…

— И как вы находите деньги на катетеры?

— Ну вот Ганс помогает..

— По-прежнему?

— Да.

Разговор не клеился. Рассказывать про новую жизнь, обеспеченную страсбургским правосудием, Людмиле Николаевне не хотелось категорически.

Впрочем, и рассказывать ей было не о чем, потому что новую жизнь обустроить как-то не получилось.

Алексей, лежа на кровати, слушал разговор молча. А я еще раз попыталась расшевелить Людмилу Николаевну и уловить хоть малейший оптимизм в ее рассказе, но тщетно. В загроможденной мебелью и какими-то коробками комнате было тесно, душно и одновременно как-то пусто. В комнате не было жизни, несмотря на то, что центром ее был 32-летний привлекательный молодой мужчина. И невозможность его передвигаться совсем не оправдывала это хроническое затишье, в котором — я могла бы поспорить — давно никто не смеялся.

У кровати я увидела ортопедические ботинки, и Людмила Николаевна, перехватив мой взгляд, сказала: «Мы в обществе инвалидов на учете состоим. Вот получили ботинки и костыли. А чтобы их получить, пришлось ежегодное освидетельствование во ВТЭКе проходить — доказывать, что он ходить не может. Я в коридоре в обморок упала… Вы вот лучше напишите, что в суде наше дело опять заворачивают».

— Какое дело?

— Мы еще два года назад подали в суд на то, чтобы травму Алеши признали не бытовой, а производственной. Его же на пытки прямо в форме с работы забрали. Он при исполнении был. И если мы это докажем, то тогда его пенсия будет равна среднему заработку, а это — около 15 тысяч в месяц. Но здесь, в Нижнем, нам судья сказала, что мы все компенсации уже получили.

— А вы в суд сами подавали?

— Нет, я сама бы не справилась. Это Игорь Александрович (Каляпин — председатель Комитета против пыток. — Н. Ч.) все делает…

Разговор о будущем сына не получался. Потому что в последние 10 лет в координаты жизни семьи вписывалась только беда, инвалидность и брошенность, которую здесь тщательно оберегали. Даже от собственной победы. Ну, привыкли…

О решетках

Председатель Комитета против пыток Игорь Каляпин на мой вопрос о судьбе страсбургской компенсации Михееву ответил исчерпывающе: «Деньги получены, но не потрачены. Всю сумму мать Михеева с согласия сына положила на срочный вклад в Сбербанк…»

Ответ потряс, потому что сразу представилось, как даже на малую часть этих денег можно было бы пробить дверные проемы, чтобы проходила коляска и Алексей мог бы сам передвигаться по квартире. Можно было бы купить ему качественные ортопедические ботинки, и еще рисовались воображению, например, ноутбук… А на оставшуюся большую часть можно было бы купить квартиру и сдавать ее, чтобы вот как раз не считать деньги от пенсии до пенсии…

Страсбургское правосудие предоставило Михеевым справедливость пусть не высшую, но дающую шанс сделать жизнь достойной. Михеевы шанс положили под полтора процента годовых, как будто смертно испугавшись его масштабов — как бы чего не вышло… А Людмила Николаевна, спасая семейную финансовую тайну, с такой непосредственной легкостью фактически обвинила помогавших ей столько лет людей в отсутствии душевного порыва.

Игорь Каляпин, рассуждая об этой странной аберрации сознания, когда жажда нормальной жизни вдруг превращается в страх перед ней, рассказал о том, что он предлагал Михееву работу в Комитете. Алексей отказался.

Только — стоп. Неужели кто-то, кроме представителей проигравшей «системы», готов швырнуть камень в жизнь, у которой переломан позвоночник?

Хотя я, конечно, спросила у Каляпина, не чувствует ли он, что их трудная и долгая борьба обесценена таким отношением к победе. Он ответил, что долго думал об этом и все-таки пришел к выводу, что победа над системой остается безусловной. А то, что граждане, искалеченные этой системой, не способны эту победу принять, так это вопрос второй. Хотя, конечно, очень болезненный и не менее принципиальный. Но «дело Михеева» все же сломало предопределенность ментовской безнаказанности. Все последующие 84 подтвержденных расследованием Комитета эпизода пыток доказывать было трудно, но уже возможно.

Только вот насчет тотального изменения нравов в этой среде у Каляпина иллюзий нет. Во-первых, потому что у Комитета с годами становится все больше работы. А во-вторых… Один сотрудник того самого Ленинского РУВД, из окна которого выбросился Алексей, обронил как-то: «того, что случилось с Михеевым, больше никогда не повторится… потому что в окнах у нас поставили решетки».

P.S. А Илья Фролов теперь работает в милиции, свою карьеру он начинал в Ленинском РУВД — там, где над ним издевались.

Необходимое дополнение от автора

История Алексея Михеева при всей ее кажущейся уникальности совершенно типическая. В этом — весь ее тихий ужас. Тихий ужас тем и разрушителен, что не несет катарсиса, даже тогда, когда все заканчивается и приходит справедливость…

В обывательском сознании первая реакция на историю, я абсолютно уверена, предсказуема: «Жаль парня, продержался бы еще день у ментов — и не был бы инвалидом». И себя я поймала на той же мысли, логическое продолжение которой неизбежно приведет к выводу, что у нас нынешних гражданского будущего просто нет.

Покалеченные в профилактических целях ментами по делу и без, молодые организмы в подавляющем большинстве предпочитают втихую отлеживаться дома, приобретя в общении с «правоохранительными органами» опыт выживания формата: «надо учиться бегать быстрее, либо знать, кому платить».

Пишу про подавляющее большинство с абсолютной уверенностью, потому что дел, подобных делу Михеева, в Комитете против пыток находится в расследовании всего 201. Огромная цифра для одной правозащитной организации и ничтожно малая для всей пытаемой страны.

Победить обстоятельства или «систему» (это уж как посмотреть) можно лишь тогда, когда есть внутренняя готовность к победе. Иначе победа, скукоживаясь от невостребованности, становится похожей на поражение. Однако, настоящая жизнь в настоящей стране может начаться лишь тогда, когда количество личных побед перейдет, наконец, в их качество. Но нас этому не учили.

Исполнители десять лет спустя

Ниже перечислены все те, кто в «деле Михеева» принимал активное участие.

Сотрудники Богородского ГОВД

Дунаев (оперуполномоченный ОУР), Наумов К. (инспектор по розыску), Тюльченко И. (инспектор по розыску) — эти оперативники проводили обыски гаража и машины Михеева без протоколов, без понятых. Составили заведомо ложный протокол о совершении Михееевым административного правонарушения, сфальсифицировали рапорта о том, что Фролов и Михеев совершили мелкое хулиганство на вокзале Богородска. Дунаев и Тюльченко — на пенсии. Наумов — ныне остается в должности.

Сотрудники Ленинского РУВД

Иванников (начальник ОУР, избил Фролова, угрожал пыткой электротоком, угрожал пытками Михееву) — место нынешней работы неизвестно, но известно, что не осужден.

Костерин Н.А. (старший оперуполномоченный УУР КМ. Пытал электротоком Михеева) — осужден, отбывал наказание.

Сомов И.А. (оперуполномоченный УУР КМ, помогал в пытках Костерину) — осужден, отбывал наказание.

Сотрудники прокуратуры:

Богородского района:

Козлов (прокурор города Богородска, отказал адвокату Михеева во встрече с подзащитным) — вышел на пенсию по выслуге лет в 1998 г.

Благочиннов В. (и.о. прокурора г. Богородска, трижды выносил постановление об отказе в возбуждении уголовного дела) — продолжает работать в органах прокуратуры, должность точно не известна, известно, что к какой-либо ответственности не привлекался.

Ленинского района:

Сергеев П. (следователь, вынес 3 постановления о прекращении уголовного дела) — место нынешней работы неизвестно, известно, что к какой-либо ответственности не привлекался.

Мочанов А. (следователь, вынес одно постановление о прекращении уголовного дела) — место нынешней работы неизвестно, известно, что к какой-либо ответственности не привлекался.

Никитин Д. (следователь, вынес два постановления о прекращении уголовного дела) — место нынешней работы неизвестно, известно, что к какой-либо ответственности не привлекался.

Белов А.Е. (ст. следователь прокуратуры, вынес постановление о приостановлении предварительного следствия) — остался в должности.

Сотрудники прокуратуры Нижегородской области

Муравьев В.М. (зам. прокурора области, начальник СУ, ст. советник юстиции, полковник, угрожал Фролову, что посадит его в камеру вместе с туберкулезниками, отказал в предоставлении адвоката, проигнорировал заявление Михеева о пытках) — скоропостижно скончался в 2004 г., до этого оставался на прежней должности.

Бабичук Д. А. (ст. следователь прокуратуры области, дважды выносил постановление о прекращении уголовного дела), в настоящее время — ст. следователь по особо важным делам транспортной прокуратуры, ст. советник юстиции (полковник)

Дудник М. И. (следователь по особо важным делам, дважды выносил постановление о прекращении уголовного дела) — остался в должности, место службы в настоящее время неизвестно, известно, что к какой-либо ответственности не привлекался.

Смотраков И.Ю. (следователь по особо важным делам, вынес постановление о прекращении уголовного дела) — в настоящее время прокурор Нижегородской транспортной прокуратуры, ст. советник юстиции.

Демидов В. В. (прокурор Нижегородской области в период 2001—2006 гг., государственный советник юстиции, не обеспечил эффективное расследование по делу Михеева. Именно при нем в январе 2006 г. было вынесено решение Европейского суда по делу Михеева) — весной 2006 года президентом РФ В. Демидову было присвоено почетное звание заслуженного юриста РФ, в настоящее время — сотрудник Министерства юстиции РФ.

Сотрудники прокуратуры Павловского района

Яхъяев М.З. (ст. следователь Павловской прокуратуры, трижды выносил постановление о прекращении уголовного дела по факту фальсификации задержания Михеева и Фролова) — ныне зампрокурора г. Павлова.

Гусев М.Н. (следователь прокуратуры, дважды выносил постановление о прекращении уголовного дела по факту фальсификации задержания Михеева и Фролова) — остался в должности.

Сотрудники прокуратуры Нижнего Новгорода

Шапкин Д.А. (следователь Нижегородской городской прокуратуры, трижды выносил постановление об отказе в возбуждении уголовного дела) — ныне замначальника отдела по ОВД СУ СК при Прокуратуре РФ по Нижегородской области, ст. советник юстиции.

Денисов Л.В. (начальник следственного отдела прокуратуры г. Н. Новгорода, курировал «дело Михеева») — в настоящее время начальник отдела по ОВД СУ СК при прокуратуре Нижегородской области, ст. советник юстиции.