Что лучше: еретик или равнодушный?

Скажу сразу: я не компетентен обсуждать «казус Диомида». Более того, я считаю, что обсуждать тут ничего не нужно.

Это может показаться странным: зачем же тогда писать. К сожалению, время сейчас такое, что вещи, которые должны быть понятны без слов, нужно объяснять внятно. Поэтому я и написал эту статью.

Должен ещё оговориться, что некоторые формулировки, в статье имеющиеся — не мои. Потому что этот текст появился в результате личной беседы с неким человеком, безусловно умным и мной уважаемым (несмотря на различие в убеждениях, причём почти во всех), который и предложил мне эту публикацию. Но все основные мысли, конечно, мои собственные, хотя они тоже не оригинальны. Я думаю, многие разумные люди мыслят об этих вещах так же, как и я, просто не всегда у них хватает смелости высказать это.

К сожалению, здоровый консерватизм у нас всегда робок, его тихий голос легко заглушается хором революционеров и подпевающим ему хором мракобесов. Я надеюсь только на то, что даже тихий голос может быть услышан.

* * *

Начну издалека. Любое сколько-нибудь развитое духовное учение имеет не один, но два лика. В язычестве это называлось «религией жрецов» и «религией профанов». Жрецы имели иные представления о предмете своего культа, чем простой народ. Более того, истинные положения учения скрывались от непосвящённых. Причиной тому было то, что жрецы знали о тёмной природе божеств, которым поклонялись, но скрывали это знание от простецов.

В Богооткровенной религии Христа такое разделение тоже существует. Но виной ему не злокозненность священников: самые великие тайны христианской теологии открыты всем, то, что ранее сообщалось на ухо, христианство возвестило с кровлей домов.

Виной тому несовершенство и повреждённость самой человеческой природы.

Человек не может знать всего, и глубокие познания в какой бы то ни было науке всегда остаются уделом немногих. Всякое знание добывается, поддерживается и распространяется усилиями специалистов, профессионалов. С другой стороны, плодами знания пользуются все — и через это имеют некие о нём представления.

Таким образом, во всех областях жизни можно обнаружить знание профессионалов — и его вульгаризованный образ в массовом сознании.

В некоторых случаях на это можно не обращать внимания. Математикам или физикам безразлично, что думают об их науке простые обыватели. Впрочем, всё-таки желательно, чтобы они не путали математику с колдовством и не жгли математиков на кострах.

Чрезмерное почтение этой науке тоже ни к лицу. Лучше всего, если все твёрдо усвоят: математика — полезная, но сложная наука, которой занимаются оторванные от жизни чудаки. О самих же математических проблемах обывателю не нужно знать вообще ничего, ибо не его ума дело. Впрочем, если он заинтересуется ими и прочтёт несколько популярных книжек, вреда тоже не случится. Не случится вреда и в том случае, если в популярной книжке перепутают Фалеса с Пифагором, а интеграл с дифференциалом. Досужее любопытство профана никак не отразится ни на математике, ни на народном благополучии.

Иначе дело обстоит в других областях.

Например, биологические и медицинские знания нужны не только профессиональным медикам, но и массам. Каждый цивилизованный человек должен иметь представление о биологии и медицине — может быть, упрощённое сравнительно с последними достижениями этих наук, но в своей сути не ложное. Искажённые и нелепые мнения в таких вопросах наносят колоссальный ущерб людям, а также и самой медицине, так как часть ответственности за ущерб здоровью населения volens nolens ложится и на неё самое.

Потому-то врачи видят свой долг не только в лечении больных, но и в просветительской работе. Больше того: уровень медицинских и биологических знаний среднего человека прямо указывает на уровень развития общества.

Например, во всякой истинно цивилизованной стране каждый школьник должен иметь представление о причинах болезней, владеет необходимыми гигиеническими навыками, умеет наложить простую повязку, и помнит номера телефонов служб спасения. Эти службы спасения, в свою очередь, должны работать как должно, то есть быстро, надёжно и незаметно.

Напротив того, в какой-нибудь отсталой стране «третьего мира» в центре столицы могут возвышаться роскошные корпуса клиник и научных институтов, оснащённые самым современным оборудованием. Но при всём том простое население верит в то, что болезни происходят от колдовства и злых духов, не знает начатков гигиены, а все болезни лечит заговорами, прижиганиями и просроченными таблетками анальгина, завезёнными в страну какими-нибудь жуликами под видом панацеи.

То же касается и знания о предметах божественных и нравственных.

С одной стороны, существует высокая теология, то есть исследование сущности Божества, учение об исполнении заповедей Божьих, то есть мораль, есть также особая наука о правильном устроении Церкви, и иное подобное. Без непрестанных и систематических изысканий такого рода религия вырождается, превращается в примитивный культ и в конце концов уступает место другой, более развитой религии — как это и случилось с язычеством.

Но при этом крайне важна и «низовая», «народная» религиозность. Более того, она-то, по сути, является наиважнейшей, ибо от неё зависит спасение многих. Церковь существует не для церковных властей, а наоборот, они поставлены Богом служить Церкви и церковному народу. Они — лекари духовных немощей и хворей народных.

Но именно поэтому их собственные убеждения не так уж и важны. Во что верят философы и князья церкви — не более интересно, чем болезни врачей. Разумеется, «врачу — исцелись сам», но даже больной врач может лечить. И даже так: если биолог или медик привьёт себе какую-нибудь опасную болезнь, чтобы получить ценные клинические данные, это считается допустимым и даже похвальным деянием. Если же он будет проводить эксперименты на других людях, как доктор Менгеле, он преступник законов Божеских и человеческих.

Точно так же, высокоумный теолог, усомнившийся в истинности Писания и Предания и впавший в ересь, но не выносящий свои взгляды вовне церковных стен, рискует только собой и собственным спасением. Его изыскания могут даже пойти во благо: опасное уклонение будет распознано заранее и от него сыщутся средства. И уклонившийся, быть может (нам не дано этого знать), получит прощение свыше: по молитвам духовно здорового церковного народа.

Но если клир и князья Церкви останутся тверды в вере, а в церковном народе распространится какая-нибудь опасная зараза, то даже самое искреннее благочестие начальников выйдет им же в осуждение: зная истину, они не смогли или не захотели дать её тем, кто в ней нуждается, а это страшнейший грех.

И если уж выбирать из двух зол, то лучше патриарх-еретик и еретичествующий клир, тем не менее твёрдо ведущий церковный корабль в надлежащем направлении, чем верный до последней буквы православный, облечённый духовной властью и безучастно смотрящий, как вверенная его попечению паства дружно устремляется к безверию и нечестию.

Особенно страшно, когда названный грех совершается сознательно, в видах угождения тем или иным мирским силам, или, того хуже, по внутренним причинам.

Чтобы понять, как это возможно, вообразим себе дикую страну, в которой врачи, вместо того, чтобы просвещать население, насаждают суеверия, поощряют людей к самолечению, рассказывают им сказки о духах и колдовстве, а себя выставляют могучими шаманами и кудесниками. В разговорах с коллегами из просвещённых стран они оправдывают свой образ действий тем, что их паства слишком темна, чтобы принять правду о болезнях, и что они таким образом укрепляют свой авторитет.

Но чего стоит такой авторитет, если он погружает людей во мрак?

Именно этот упрёк хочется адресовать так называемым «ревнителям благочестия», сейчас нашедших себе вождя в виде пресловутого епископа Диомида.

Нет никаких сомнений, что оглашаемые Диомидом взгляды являют собой пример крайнего мракобесия. Нет сомнений и в том, что сам Диомид их, скорее всего, не придерживается, во всяком случае в столь крайних формах. Это некая игра на публику.

Увы, игра эта опасная. Причём опасная именно в России.

К сожалению, российскому, и особенно русскому, обществу свойственно впадание в нездоровую религиозную экзальтацию, исканию какой-то безумной Правды с Большой Буквы. Либо же атеизм, упадочничество. У нас почти нет приличной, спокойной, но глубокой религиозности, которая отличает общества более здоровые. Нет, я не имею в виду католическую и протестантскую религиозность, хотя и у католиков, и у протестантов можно многому поучиться. Но, например, очень хорошее впечатление производит православная Греция, где православие совершенно лишено этого изуверско-губительного духа. Это религия, объединяющая общество, но не склоняющая её адептов к отказу от земных радостей, технического прогресса (борьба с сотовыми телефонами там невозможна), и прочему бреду. Люди, склонные к фанатизму, которые и там есть, мягко, но решительно вытесняются в определенные ниши, своего рода духовные острова. Воцерковлённые люди поймут, о чём я говорю. Но, замечу, эти «острова духа» должны оставаться островами, а не пытаться осуществлять экспансию фанатизма вовне. Это не нужно.

Ревнители «чистоты Православия» должны сделать выбор. Или удаляться от мiра вовсе, всерьёз — или жить в мiру, принимая как должное его реалии, и стараясь лишь облагородить и одухотворить их изнутри, не вступая с ними в конфликт. Римские христиане были лучшими гражданами Империи, и не только не подрывали её (как пишут советские учебники), но своими молитвами, как и своим послушанием её законам, продлили её существование сверх положенной империям меры. Напротив, советское общество пало до времени именно по причине своего богоборчества, христоборчества, и особенно изведения самого духа христианского послушания.

Об этом предмете стоит сказать подробнее. Я глубоко убеждён, что лишь христианин, особенно православный христианин, может быть воистину послушен властям и нести бремена обязанностей, не впадая при это ни в унизительное и подлое раболепство, ни в разрушительный бунт. Добродетель смирения — чисто христианская добродетель. Язычники и атеисты не понимают её, так как, будучи лишены самых корней смирения, принимают её именно за раболепие. Нет, христианин — человек свободный, и притом смиренный. Свободный же язычник или атеист — это или бунтующий разрушитель, или покорный, забитый раб. Третье состояние, то есть состояние деятельного смирения, ему недоступно в принципе.

Именно так — свободно, но безропотно, — несли свои обязанности все сословия традиционной Руси, пока Пётр не разрушил эту гармонию. Начавшееся с той поры вырождение привело к безумию двух революций и большевистской агонии. Поэтому воцерковление русского народа и восстановление исторических оснований России есть, в сущности, одна и та же задача — и в этом традиционалисты правы. Неправы они только в том, что понимают её не по-христиански. Прежде всего потому, что допускают и даже требуют чего-то не от самих себя (что они обязаны делать, как христиане), но от Церкви (чего делать никто не смеет).

Именно поэтому совершенно недопустимы в Церкви документы наподобие пресловутого «Обращения» Диомида.

Оно опасно именно тем, что является почти полным собранием различных суеверий и толков, бродящих в среде околоцерковного люда. Начиная от опостылевших «экуменизма» и «сергианства», которые давно уже должны быть закрыты для обсуждения за неактуальностью, и кончая крайне опасными утверждениями про иудаизм, которые недопустимы в современном обществе и просто опасны. Церковь должна быть приемлемой для современного общества, нравится это отдельным личностям или нет.

Да, мы все знаем, что Русская Православная Церковь больна многими болезнями. Но следует признать и то, что публичное обсуждение этих болезней, вынесение их за пределы очень узкого круга духовно компетентных людей, абсолютно недопустимо.

Что бы там ни было, публичность здесь губительна. Глупое, до отвращение безответственное мнение, согласно которому духовные вопросы, да и вообще какие бы то ни было вопросы, затрагивающие серьёзные интересы, подлежат «гласному обсуждению», должно быть изжито. Советский Союз погиб от «гласности». Но и любая страна, любой народ, любая организация, — абсолютно любая! — допустившая открытое обсуждение своих проблем посторонними (не говоря уже о врагах), всегда гибнет.

Это вечный закон самой природы.

Бесстыдное обнажение собственных язв ведёт не к очищению ран, а к их загрязнению. На отверстые раны и струпья слетаются навозные мухи и заносят новую заразу. Гной и черви — вот что заводится там, где повреждения выставляются напоказ. Пристойное молчание, сокрытие проблем, недопущение их обсуждения публичными и досужими людьми — это не какая-то «нечестность» или «трусость», нет, это духовная антисептика, абсолютно необходимое (хотя и далеко, далеко не достаточное!) условие излечения. Конечно, на этом нельзя останавливаться, а надо действовать и решать проблемы. Просто замалчивание даёт лишь рецедив болезни. Но это всё равно как просто бинтование язв не даёт излечения. Нужны и притирания, и мази, и уколы, и, может быть, хирургия. Простая перевязка не исцеляет, разве что в самых простых случаях. Но она необходима! И всякий срывающий бинты — не врач, и врачевствовать не вправе, ибо он не знает начал медицины.

Диомид сорвал бинты с ран Церкви. Он был причиной того, что бесстыдно вывалилось на страницы газет, на людской суд, на позорище.

И даже если он в чём-то, условно говоря, прав (хотя и это не так: он предлагает простые и неверные объяснения сложных и неоднозначных вещей и процессов, о которых нельзя судить поспешно), он неправ уже в том, что теперь через отверстые раны в организм Церкви проникнет новая зараза.

Я не осуждаю, впрочем, Диомида и его последователей, и не испытываю к ним никакой злобы. Я всего лишь призываю: давайте будем бережнее относиться к тому, что не нами создано, и вообще не руками человеческими. А ведь Церковь — это Тело Христово.