Биологические корни социального поведения

Почему люди поступают так, а не иначе?.. Почему они любят то, а не другое? А, главное, почему мы иногда вдруг совершаем поступки, которых сами от себя не ожидали? А потом мучаемся, мучаемся… Большинство ответов на эти вопросы лежит вовсе не в области подсознательного, а гораздо дальше – в таких глубинах мозга, которые достались нам чуть ли не от ящеров. И отвечает на эти вопросы этология – наука об инстинктивном поведении животных. Сегодня у нас в гостях известный этолог, доктор биологических наук Виктор Дольник.

- Виктор Рафаилович, человек настолько привык работать корой головного мозга и думать, будто все его движения и поступки – от логики, что Кант, например, очень сильно заморочился проблемой нравственного закона внутри нас. Откуда он, типа, взялся, если не от бога? Или моральное поведение все-таки заложено в нас природой?

- Если вы не поставили в компьютер нужную программу, вы не получите нужной функции. Так же работает и человек: есть программа – есть поведение. Нет программы – нет поведения. Биологическая программа называется инстинктом. Именно инстинктами и определяется наше поведение и весь наш социум.
Вот пример. Большинство животных не ест тухлятины. Запах тухлятины кажется им омерзительным. Эволюция выработала этот инстинкт для защиты от заражения. А у нашего вида осталась атавистическая любовь к тухлому и гнилому:  эскимосы любят копанку - гнилое мясо, причем, нарочно его закапывают и ждут, когда начнет гнить, после чего выкапывают и едят; китайцы кушают тухлые яйца; французы - заплесневелый сыр… Как человеку удалось преодолеть естественную программу нелюбви к тухлятине? С помощью другой программы, сохранившейся в глубинах мозга и помогающей преодолеть омерзение. Когда-то наш вид был видом падальщиков. Мы – потомки трупоедов. Наши предки, которые вышли из лесов в саванну, поначалу не могли тягаться с местными хищниками в добыче мыса, поэтому пробавлялись падалью. Никакой настоящий хищник пищу с запахом гнили есть не будет, только падальщик. Или бывший падальщик, как homo sapiens, например.

Или, скажем, почему все дети любят качели? Если вы посадите в качели ягненка или медвежонка и начнете раскачивать, они страшно перепугаются. А наши детеныши смеются. Фаза полета вызывает у них инстинктивный восторг, счастливое замирание. Видели, как дети хохочут, когда их подбрасывают и ловят? Почему? Да потому что наши далекие предки прыгали по деревьям, и в глубинах мозга до сих пор осталась программа брахиации - перелета с ветки на ветку. Поэтому детям так часто снится полет.  Между прочим, программе брахиации  примерно 25 миллионов лет – и до сих пор проявляет себя!

- А почему все маленькие дети любят строить шалаши, залазить под стол, накрытый одеялом?

- Потому что у приматов есть врожденные программы по строительству гнезда. Причем, подобных - чисто обезьяньих - программ в нас очень много. Вы видели, как в моменты испуга маленькие обезьянки вцепляются в маму? Это срабатывает инстинкт – самки обезьян носят на себе детенышей. Наш вид давно потерял свою шерсть. А программа в глубинах мозга осталась. И потому испуганные дети в ужасе хватаются за мамину юбку. «Хвататься за мамину юбку,» – это даже в поговорки вошло. «Рвать на себе волосы» - оттуда же: в критических ситуациях у человека срабатывает инстинктивная древняя программа «вцепиться в шерсть», и он вцепляется – в ту шерсть, которая ближе.

Теперь что касается морали. Действительно ли она дана нам Богом или мораль вообще свойственна животному миру? Еще Лоренц писал, что мораль есть практически у всех животных. Причем, чем лучше вооружено животное, чем сильнее инстинктивные запреты на применение этого оружия против особей своего вида - схватки между самцами практически никогда не заканчиваются смертью, стоит одному зверю показать, что он сдается, агрессия второго тут же утихает. Именно из животной морали выросла мораль человеческая... Да и религия тоже. В основе любой религии лежит ритуальность, а животные – существа удивительно склонные к ритуальности. Ритуальность, то есть способность к повторению разученных движений ни что иное, как приспособительный механизм: если зверь случайно совершил ряд действий, которые принесли ему удачу, он эту последовательность действий запомнит и будет повторять, даже если она совершенно бессмысленна!

Порой обычаи животных просто потрясаю. Знаете, почему древние египтяне считали павианов священными животными? Потому что ранним утром вожак стаи взбирается на пригорок, поворачивает к солнцу, поднимает руки и начинает кланяться. Приматы любят солнце. Поэтому совершенно неудивительно, что практически у всех народов Солнце считалось главным божеством.

Чем хорош инстинкт? Тем, что он действует напрямую, минуя разум. А человеку потом остается только ломать голову и пытаться объяснить самому себе: почему же я так поступил? Он даже не догадывается, какая древняя программа в нем автоматически сработала. Иногда он думает, что Бог его так надоумил поступить, иногда – что черт под руку подтолкнул. А на самом деле – инстинкт сработал.

- Вы можете с точки зрения этологии объяснить великую демографическую загадку – почему в постиндустриальном обществе цивилизованные люди практически прекратили размножаться?

- Легко! У многих видов – и человек тут не исключение – повышение поголовья выше критической черты запускает хитрые депопуляционные механизмы. Например, если особям какого-то вида становится тесно, возрастает внутривидовая агрессивность, нервозность, растет депрессивность. А нервные и депрессивные особи плохо размножаются – им просто не до сексу. Посмотрите на наши города с их скученностью. Демографы ломают головы, как поднять рождаемость, и почему она упала. А как ей не упасть, если у нас перед глазами постоянно мелькают особи нашего вида. Мелькают, мелькают, мелькают… Плотность населения в городах тысячекратно превышает видовые пределы! В таких условиях люди рожают по одному, максимум по два ребенка.

Если спросить супругов, почему у них одно чадо, они, конечно, попробуют это объяснить. Но на самом деле бессмысленно даже пытаться объяснять это словами: язык инстинктов слов не знает, инстинкт просто срабатывает и все: бац - и два ребенка кажется вполне достаточным. Большие города с точки зрения этолога – это черные дыры для населения. Люди приезжают сюда, а через одно-два поколения прекращают активное размножение.

При популяционном перепроизводстве у многих видов ослабевают врожденные программы не вторгаться на чужую территорию, количество «нарушений границы» растет лавинообразно, начинаются внутривидовые «гражданские войны». Бывают и другие реакции на перенаселенность. Если вдруг случается переизбыток саранчи, она снимается с места и летит тучей, куда глаза глядят. Лемминги толпами бегут незнамо куда, преодолевая даже большие реки и глубокие рвы – просто по трупам первых идут следующие. То же самое происходит с муравьями, они текут рекой, все сжирая на своем пути. То же самое было и у людей – орды кочевников, словно саранча, докатывались до Европы. И противостоять им было тогда также невозможно, как противостоять муравьиной лаве. Привязанность человека к месту, где он вырос – чисто животное чувство. Оно характерно для всех территориальных животных. С самого детства у всех приматов происходит запечатление своего ареала обитания на всю оставшуюся жизнь. Это крайне необходимая вещь, которая позволяет, во-первых, не потеряться, а во-вторых, отчаянно защищать свою «родину» от захватчиков. Защита своей родины, своей стадной территории – священный долг любого павиана.

Знаете, как воюют павианы и другие обезьяны, живущие в саванне? Я говорю про саванну, потому что наши предки тоже обитали в саванне… Если возникает пограничный конфликт, два войска павианов выстраиваются друг перед другом. Конфликт между стадами может разрешиться всеобщей бойней, а может схваткой двух самых сильных особей. У нашего вида этот «звериный обычай» оставался еще долго – выходили два богатыря и бились друг с другом. Как Пересвет и Челубей… Есть и еще один важный момент – приматы воюют детьми. - Что вы имеете в виду? - У приматов – геронтократия, то есть руководит стаей старший вожак, а воюют только молодые самцы. Причем, это чисто видовой признак, у других видов все не так, там воюют взрослые особи. Только обезьяны бросают в бой молодняк. А вожак сидит на пригорке и смотрит за битвой. Эта видовая особенность осталась и у нас: по сей день в армию призывает детей: исполнилось мальчишке 18 лет - одевай форму. Любопытно бывает наблюдать встречу двух обезьяньих стад на границе их территорий.

Два войска павианов выстраиваются друг перед другом в шеренгу, вожаки выходят вперед и сближаются. Если граница никем не нарушена и никакого конфликта нет, они пожимают друг другу руки, обнимаются. А уже за вожаками могут обняться и подчиненные. Заметьте, когда наши президенты прилетают в гости друг к другу, они видят, что их на границе встречают не барышни в национальных одеждах, а почетный караул. Это не столько даже обычай, сколько видовой признак. Причем, по всем обезьяньим правилам сначала жмут руки друг другу доминантные самцы, то есть президенты, а уж потом всякая шелупонь поменьше – свита, министры... - Ну, хорошо, а каковы животные корни искусства? - Обезьяньи пошумелки. Все знают, что обезьяны – очень шумные и эмоциональные млекопитающие. У них есть песни дождя, например, - при наступлении сезона дождей, вся стая собирается вместе и начинает ритмично хлопать, хором кричать, обезьяны кружатся, стучат палками по пустотелым деревьям. Наши человеческие концерты – просто слегка видоизмененная форма видового поведения приматов, когда особи собираются вместе, чтобы вместе послушать ритмизованные звуки. Это доставляет им такое же чисто обезьянье удовольствие.

- А любовь, воспетая поэтами? Есть ли она у животных? - Если бы ее не было в животном мире, откуда бы она взялась у нас?.. У высших видов одной самке трудно вырастить потомство, нужна помощь. Что может заставить самца помогать самке выращивать потомство, носить им пищу в пасти или клювике? Эмоциональная привязанность! - Почему для всех нормальных зверей секс – вещь естественная, публичная, а для нашего вида – постыдная, связанная с чувством смущения, стремлением уединиться? Львы и собаки не уединяются для секса. - Дело в том, что у приматов самец при спаривании подходит к самке сзади. И самка, сигнализируя о готовности к коитусу, нагибается и демонстрирует самцу свою задницу. Так вот, эта поза очень похожа на позу подчинения и признания вины. Когда вожак наказывает провинившегося самца, тот кланяется в три погибели, опускает голову, всячески принижаясь в размерах и показывая всем видом, что полностью признает свою неправоту. В ответ доминант подходит сзади и изображает с провинившимся самцом символический половой акт. При этом тот испытывает сильное унижение – ведь его таким образом как бы приравняли к самкам, а самки – самые низшие звенья в иерархической пирамиде стаи.

- Прямо как в тюрьме. Не зря опущенных там женскими кличками называют… - Потому что в тюрьме люди по своему дикому положению очень близки к животной стае… Кстати, обратите внимание на человеческие ругательства. Практически у всех народов и на всех языках мужчины угрожая друг другу, обещают совершить с противником анальный коитус. Ясно, что эта чисто символическая угроза, которая никогда не будет приведена в исполнение, есть ни что иное, как семантическая форма древних обезьяньих привычек… Так вот, вставая в позу коитуса, похожую на позу признания вины, самка как бы унижается в глазах окружающих. Именно поэтому многие обезьянки прячутся от глаз соплеменников во время коитуса – чтобы не дай бог не подумали, будто она провинилась, и самец ее наказывает. - С вами поговорил – как меду напился…