Есть ли жизнь в российской деревне

Правда, остались еще люди, живущие на земле и возделывающие ее по старинке. Их довольно много (50 процентов крестьян), но очевидно, что исчезновение этой социальной группы измеряется ближайшими десятилетиями. Последнее исследование ФОМа «Крестьянство. Грани образа» показывает: у нас формируются новые отношения с землей, новые экономические условия изменили вековой крестьянский уклад. О том, что ждет крестьянство завтра и как без него будет жить аграрная Россия, «Огонек» поговорил со Светланой КЛИМОВОЙ, ведущим специалистом ФОМа, автором многих исследований по проблемам крестьянства.

Кто же эти люди, которые называют себя сегодня крестьянами?

Когда мы только начинали исследование, у нас с коллегами был спор: какой признак станет главным при подтверждении людьми своей принадлежности к крестьянству. Они считали, что определяющей будет жизнь в деревне, а я — что труд на земле. Вот смотрите, станет сельский учитель называть себя крестьянином? Или, например, почтальон? Нет, конечно, хотя живут они в деревне. У них самоидентификация идет по профессии, и первый скажет: «Я учитель», а второй: «Я почтальон». При этом они вполне могут вести подсобное домашнее хозяйство, сажать огород. Это все равно недостаточное основание, чтобы считать себя крестьянином. А вот другой пример. Обеспеченный человек, владелец крупного куска земли, едет на джипе, джаз слушает. Останови его и спроси: «Ты кто по профессии?» — он без колебаний ответит: «Крестьянин». И будет иметь на это полное моральное и даже юридическое право. Потому что по нашему законодательству у него такой юридический статус: владелец крестьянско-фермерского хозяйства. Более того, я знаю одного главу сельскохозяйственного ведомства Краснодарского края, который тоже себя называет крестьянином. И причины очевидны: он занят вопросами землепользования, опять-таки его труд связан с землей. Так что это универсальный критерий причисления себя к крестьянской среде — труд на земле.

А вам не кажется, что здесь размывается традиционное представление о крестьянстве? Что мы сейчас говорим о фермерах и чиновниках, которые только по какой-то генетической памяти называют себя крестьянами?

«Традиционное представление» о крестьянине — это, очевидно, колхозник? Конечно, тогда размывание идет — и здесь есть проблема. В сельской среде происходят такие же социальные сдвиги, как и везде. Появляются новые типы крестьян: есть, например, небольшая группа крупных собственников — латифундистов, которые владеют тысячами гектаров земли. Возникли и мелкие собственники — фермеры. И наконец, есть группа наемных рабочих — молодых, здоровых, непьющих. Они составляют перспективную новую ветвь крестьянства, хотя их и немного — чуть меньше трети жителей села. Еще 20 процентов людей живут в селах, но работают не в сельском хозяйстве. А остальные — это те, кто к новым моделям приспособиться не сумел. И это большая часть — около половины сельчан, в основном пожилые люди. У них одна цель — выжить. Вообще крестьянство всегда считалось консервативной прослойкой людей, им тяжело воспринять новое. Знаю одно село, где колхоз уже давно не работает, правление закрыто, а местные мужички каждый день приходят к его дверям. Сядут, поговорят, выпьют и разойдутся. Они уже не могут жить иначе, вне этого ритуала.

Так, может быть, это и есть настоящие крестьяне, а те — новые — это все-таки фермеры?

Зачем противопоставлять? Не запретите же вы человеку, которого считаете фермером, называть себя крестьянином? Очевидно, понятие «крестьянство» ближе нашему человеку, чем какие-то новые наименования. Кроме того, у него уже нет негативной оценочности, которая была, скажем, вокруг слова «колхозник». Колхозник — он забитый, безнадежный, нищий, а слово «крестьянин» у многих россиян вызывает положительные ассоциации.

Может быть, потому, что оно напоминает о традиционной крестьянской культуре, народности? Что станет теперь с этой культурой?

Уже сейчас нет резкой границы между деревенской и городской культурами. Люди делятся уже не по социальному, а по имущественному признаку. Богатый городской человек будет очень похож на богатого сельского. И быт они строят соответственно. Видела, например, бедную пару пожилых крестьян. Они, чтобы себя прокормить, взяли четырех коров в кредит. А девать их некуда. Так эта пара перешла жить в курятник, а коров своих в дом пустила, потому что они — великая ценность. И радуются такому вот быту, считая его нормальным. А другой крестьянин построил у себя на участке целый офис, где факс без перебоя работает и шлет ему информацию о новых семенах, технике — обо всем, что в сельском хозяйстве пригодится. Эта информация помогает ему с прибылью выращивать урожай. И быт у него, пожалуй что, городской. Он, даже в гости позвав, не станет досыта кормить, а кофе предложит.

Значит, сегодня неоткуда взяться «шукшинским героям», маргиналам, которые существуют между двух культур?

Таких людей стало меньше. Прежде всего потому, что сельчане понимают: в больших городах их никто не ждет. Поэтому сразу в «концентрированную» городскую культуру они не окунаются. Обычно они едут в маленькие города, а там все почти то же самое. Сейчас вообще формируются интересные агломерации — сельско-городские. Идет взаимное перемешивание населения: люди из маленьких городов берут землю и начинают ее возделывать, а крестьяне посылают своих детей работать в город. И культурные границы стираются окончательно. Хотя между деревней и столицей все-таки есть серьезный, скорее, даже психологический барьер. Когда мы ездили опрашивать краснодарских крестьян, нас сопровождал один молодой человек. И ему было очень интересно: все ли в Москве так живут, как по телевизору показывают — по клубам ходят, в ресторанах сидят, словом, живут жизнью Ксюши Собчак. Я объяснила, что нет. И для него это было открытием. Поэтому многие молодые люди, приезжая из деревни в столицу, думают, что начнут здесь «красивую» жизнь. У них неадекватное впечатление от Москвы, сегодня это очевидно.

Но желание уехать в город и столицу все-таки остается?

Поменялась схема миграции. Теперь взрослый сельский житель, если на земле у него есть хоть какой-то способ прокормиться, не станет сломя голову ехать в Москву. Зато для него смыслом жизни становится вытолкнуть детей в город: дать им образование, а значит, возможность там остаться. Эта стратегия свойственна большинству крестьян старой закалки, близка она и наемным рабочим. Единственно, кто ею «не болеет», это зажиточные крестьяне-фермеры. Для них, наоборот, очень важно иметь побольше детей и оставить их на земле. Им нужно, чтобы кто-то продолжил их рисковое, но прибыльное дело. Поэтому я и считаю, что фермерство более благоприятная для крестьянства среда, чем крупные хозяйства, которые у нас сегодня насаждаются. Конечно, с фермерством много проблем: сложно налаживать инфраструктуру, сложно координироваться. Но, пообщавшись с крестьянами, могу сказать, что вечное положение наемного работника кажется многим ущербным, что несвойственно городскому населению. Мечта большинства крестьян — стать хозяевами, демиургами своих участков. Они очень трепетно относятся к своей земле и вряд ли ее покинут по доброй воле.

Как вы говорите, небольшая прослойка фермеров у нас уже появилась. Интересно, осмысливает ли она себя?

Прослойка появилась, но вряд ли она будет расширяться. Наше сельское хозяйство развивается по другому пути: создаются крупные хозяйства и туда нанимаются рабочие. Словом, работает старая схема — модернизированные колхозы и совхозы. А фермеры — они не разрушают крестьянскую культуру, а просто ее модернизируют. Например, те фермеры, с которыми нам приходилось встречаться, отлично владеют последней информацией, закупают иностранное оборудование, ездят на стажировки за границу. Но при этом по-прежнему главным ресурсом производства для них остается семья, по-прежнему хозяйство строится на взаимном доверии и связях между соседями, повсеместно используется бартер: ты — мне, я — тебе. Вспоминаю одного фермера, у которого не было сыновей, зато было пять дочек. Как, спрашивается, при таком раскладе вести хозяйство? А он не унывает, говорит, что оно и к лучшему: «Сыновья-то — они неизвестно какие получатся, а зятьев мы всегда выбрать сможем». И знаете, какой главный критерий выбора? Чтобы хотели остаться в деревне и жить крестьянским трудом. 

Вести с полей

Эволюция имиджа русского крестьянства в «Огоньке»

ПЕРИОД ИМПЕРИИ

«Крестьяне живо интересуются астрономией. Письмо одного из них, Н. Туманова, мы предлагаем читателю. «Я много читал астрономических книг, — пишет он, — и нашел, что все это чистая ложь и вместе с тем путаница человеческого ума. Доказывают, что Земля оторвалась от Солнца и стала вертеться вокруг Солнца, — это вранье. Что звезды мерцают от движения воздуха — это вранье. Всеми астрономами признано, что Луна окаменелая,—это тоже вранье… Солнце не что иное, как горящий газ, горящая сила, которая может расплавить какой угодно металл. Земля находится на притяжении Солнца под давлением двух атмосфер, теплой и холодной, что я могу доказать на практике». Это выражение «могу доказать на практике» — пестрит в письме Туманова, которое необходимо стилизовать, — до такой степени оно синтаксически чудовищно. Устройство же доказательного аппарата, по вычислению крестьянина Туманова, должно стоить всего… семь рублей». (1910 г.)

ДИКТАТУРА ПРОЛЕТАРИАТА
«На днях меня спросил комсомолец Федя Тарасов: почему кулаки и подкулачники стреляют в коммунистов и селькоров, а не в агрономов? Одной строчкой, одной фразой 19-летний Федя поднял на колоссальную высоту важнейшую проблему: когда агрономы наши станут в полном смысле слова общественниками? Когда они начнут поход против кулаков и темного отсталого крестьянства?» («Огонек», 1925 г.)

НЭП
«Если бы, следуя доброй традиции американских газетных работников, я в первый же день приезда в село Щербинино отправил бы корреспонденцию в Москву, она должна была бы свестись к следующему: «Председателя вика нашли пьяным под забором и с трудом протащили в дом. Секретарь волкома в пьяном виде сломал себе ребро. Милиция стреляет собак, а судья изнасиловал делегатку. Председатель месткома медицинских работников ворует дрова, а у квартирной хозяйки Мотрикиной — триппер». (1929 г.)

КОЛЛЕКТИВИЗАЦИЯ
«Под руководством партии колхозные массы борются за трудовую дисциплину, за честное и добросовестное отношение к коллективной работе. Борьба против остатков кулачества, подкулачников, против лодырей и прогульщиков приняла в колхозах массовый характер.

— Лентяи? Да, есть у нас тут один… До сих пор у него только 28 трудодней.
— Чем же он живет?
— Теперь-то мы его поприжали. Он заделался «парикмахером».

Председатель показывает в угол, где лежит объемистый узел, полный лучших пшеничных колосьев. «Парикмахер» настриг их, был пойман и теперь ответит по всей строгости закона…» (1934 г.)

ВОЕННЫЙ ПЕРИОД
«В дни немецкой оккупации колхоз был разграблен и опустошен фашистскими бандитами. Освобожденные из немецкой неволи колхозники радостно начали новую жизнь. И в прошлом году крестьяне собрали урожай, превышающий довоенный. Все стада были уничтожены немцами. Колхозница Катя Заулочная своими руками вырастила первый десяток телят, а сейчас под ее присмотром растет более полутора тысяч голов крупного рогатого скота». (1946 г.)

ОТТЕПЕЛЬ И ЗАСТОЙ
«Студентов можно встретить на комбайнах, где они работают копнильщиками, на очистке, погрузке и выгрузке зерна. Они являются организаторами культурной работы в подшефном колхозе, выпускают стенные газеты, выступают с концертами. Многие девушки, не отставая от товарищей на полевых работах, заботятся о быте селян, следят за чистотой, варят обед…» (1956 г.)

«Манера условного искусства во все времена была знакома русскому народу. Умелый человек стругнет три раза острым ножом, и смотришь — простая ручка деревянного ковша уж превратилась в лошадиную голову — изящную, выразительную, хотя и без скучных назойливых подробностей. Почему же, чтобы увидеть все это, нужно лезть в глубокие старинные сундуки, да еще предварительно ехать в Тотьму и Тарногу, окруженную полупроезжими лесами? Нам не хватает музеев русского крестьянства…» (1969 г.)

ПЕРЕСТРОЙКА
«Никакие деньги, что зарабатывает механизатор или простая доярка, не гарантируют им никаких благ. Автомобиль, путевки в санаторий, квартиры, хорошая мебель — все это находится в городе и предназначено для самих горожан. Общественность обеспокоена загруженностью женщин в быту. Но кто подумает о загруженности женщины в деревне? Мы качаем газ в Европу. По территории некоторых областей проходит по две-три нитки газопровода, а в селах, даже ближайших, ни одной газовой горелки… Если общество не восполнит хотя бы часть своего долга перед крестьянством, оно может окончательно загубить источник своего пропитания». (1988 г.)