Михайловский театр: откровения опального главного дирижера

В Михайловском театре продолжаются малые и большие войны, конфликты и скандалы – «новая метла», или фруктовый миллиардер Владимир Кехман активно осваивает роль генерального директора – в общем, театральный процесс в самом разгаре. После изгнания из театра Александра Сокурова , сопровождавшегося солидным резонансом в масс-медиа, настал черед художественного руководителя и главного дирижера Андрея Аниханова, занимавшего этот пост с 1992 года – правда, в последние два месяца по просьбе директора перешедшего на должность его заместителя по репертуару и планированию. Музыкант поделился с «Фонтанкой» своей версией произошедшего.

- Андрей, как разворачивались события? Официально вы оставили свой пост «по собственному желанию»… Вы сделали это под нажимом администрации?

– Да нет, никакого давления не было. Я высказался довольно определенно, это не понравилось. Просто постоянно звучащие слова постепенно складываются в какую-то критическую массу, и человек принимает решение. Никакой трагедии я для себя не вижу: все, что бы ни происходило, имеет как отрицательные, так и положительные стороны… Но есть профессия – главное дело жизни, и есть судьба театра, который в сердце с юных лет.

Вне всякого сомнения, все, что сделано в театре с материальной точки зрения, ремонт и обновление технической базы – это явление уникальное. Большое дело, на которое город наверняка еще долгие годы не мог бы найти средств.

Но есть и другая сторона вопроса: говоря просто, каждый из нас в жизни должен заниматься своим делом. Каждый имеет какие-то знания и опыт, полученные с детства и приобретенные в зрелом возрасте. Поэтому с определенного момента вещи, происходящие в нашем театре, меня начали… удивлять, так скажем. Ведь в исполнительском искусстве нет ничего сложнее музыкального театра! Здесь сходятся люди самых разных профессий: и те, кто поет, и те, кто танцует, и исполнители-инструменталисты, и дирижеры, и режиссёры, и художники-постановщики… Каждый труд имеет свою специфику, свои сложности, каждый важен в общем деле созидания спектакля. И когда появляется человек с большой энергией и большими способностями в своем деле и пытается даже не вникнуть в особенности каждой профессии, но – ни много ни мало! – руководить художественным процессом, мне это не кажется правильным.

Никто ведь не ограничивает полномочия генерального директора – это человек, которому доверено управление сложным организмом театра, всеми его процессами. Но это ведь не означает, что руководитель должен подменять творческих людей, настоящих профессионалов – которых, кстати, он же и пригласил на работу. В этом и заключается профессионализм настоящего руководителя.

- А что произошло с репертуаром оперной труппы, который с начала сезона внезапно «усох» до двух-трех названий?

– Это одна из многих вещей, о которых я говорил г-ну Кехману: нельзя мгновенно выкидывать из репертуара все «старые» спектакли. На подготовку хорошего спектакля (а не гастрольного показа «прокатной» или «секонд-хэнд» постановки с приглашенными артистами) уходит определенное время. Для полного обновления репертуара нужно минимум три-четыре года, ведь для качественного спектакля надо хорошо поработать хору, оркестру; артистам на спевках с дирижером и так далее. Как говорил один плохой персонаж из хорошего советского фильма, даже девять беременных женщин не родят ребенка за один месяц. Были у нас осенью совещания, были просмотры спектаклей с г-ном Кехманом и с г-жой Образцовой; и не могу сказать, чтобы Владимир Абрамович тогда не понимал ситуацию. Было решено, что в репертуаре остаются «старые» спектакли, десять оперных и десять балетных. Но затем что-то произошло: то ли «мнения со стороны», то ли какая-то конъюнктура – но если балет (как искусство, более доступное непосвященному и «приятное» для спонсоров) понес незначительные потери, то опера потеряла все, кроме «Травиаты», «Пиковой дамы» и «Евгения Онегина».
Наболевший вопрос - ценовая политика театра. В государственном (я подчеркиваю!) театре мы должны исходить из реалий общества, а наша публика – это интеллигентные люди: врачи, инженеры, учителя. Мы не раз говорили с Владимиром Абрамовичем о специфике театральной публики, о том, что значит своя публика для любого театра – но понимания, видимо, так и не нашли. Несколько спектаклей с «гастарбайтерами», конечно, продадутся и по немыслимым ценам – реклама, «гламур» и так далее. Но в «сухом остатке» – пустой зал на текущем репертуаре, от которого «отваживают» не только артистов, но и публику. Результат, впрочем, еще хуже: театр теряет не только свою публику, но и свою труппу (в которой должны развиваться свои, молодые и пока мало известные артисты), а также репертуар – основу и смысл существования любого музыкального театра.

- Андрей, а что конкретно привело к вашему уходу? Какой-то конфликт, после которого чаша терпения переполнилась?

– Нет, не было у меня с новым директором конфликтов (если не считать эпизода, когда он пытался объяснить, как после моей пятнадцатилетней практики я должен дирижировать «Лебединое озеро»). Беседовали мы с г-ном Кехманом достаточно много, в наших дискуссиях ему нравилась моя аргументированная позиция. Например, я всегда говорил о том, что помимо перемен необходима также и некая преемственность. Однако именно непредсказуемость стала теперь нормой жизни в Михайловском театре. Я понимаю, что в психологии и поведении каждого руководителя заложен определенный мотив – условно говоря, «до меня было плохо, а с моим приходом все стало хорошо». И главная проблема в такой схеме поведения - то, что порой бездумно уничтожается все подряд: и плохое, и хорошее. Ведь было и много хорошего: за последние двадцать лет, благодаря гастролям, театр приобрел определенную известность в мире – и опера, и балет, и оркестр. Были и интересные, оригинальные постановки; сохранялся академический подход к классике. Нельзя вот так просто прийти и сказать: все было ужасно, а теперь станет прекрасно. Таких чудес в театре не бывает; хор, оркестр, кордебалет – такие коллективы формируются годами, постепенно. Да, есть в любой труппе певцы сильные, есть и не очень – потому и исполняют партии второго или третьего положения, которые тоже кто-то должен петь! Важно максимально использовать творческий потенциал каждого.

- Кроме того, с некоторыми певцами – например, с драматическими тенорами – существуют проблемы во всех без исключения операх мира: от Ла Скала и Мет до Большого и Мариинки…

– Вот именно. Но чтобы это понимать, надо «быть в теме», что называется; хорошо знать специфику оперы. А не гнобить своего единственного оставшегося в театре Германа, судорожно искать другого исполнителя по всем театрам России – и, так и не найдя никого, снова бежать к тому, который, в конечном счете, и поет спектакль…

- Кстати, Германа при большом желании можно найти и в Петербурге…

– Но для этого надо быть не только компетентным, но и опытным в этой области человеком.

…О деятельности Владимира Кехмана в театре могут рассказать много историй из тех, что в девяностые годы составляли ядро анекдотов про «новых русских». С единственной разницей, что в случае с Владимиром Абрамовичем это не анекдоты, а быль. Некоторые из них Андрей Аниханов поведал, что называется, из первых рук, специально для читателей «Фонтанки».

– Когда прославленный Риккардо Мути приехал с концертным исполнением «Дон Паскуале», то на репетицию в концертный зал Мариинского театра пожаловал Владимир Кехман: он хотел провести переговоры с маэстро Мути о приглашении того в Михайловский театр. Переговоры закончились неудачей, но дело не в этом. В самом Михайловском в это время шла репетиция премьеры балета «Жизель». За пультом – дирижер Перунов, в яме – оркестр. В зале – худрук балета Фарух Рузиматов, другие работники балета, и так далее. И вдруг в зал буквально врываются какие-то люди и требуют… немедленно «вынуть» дирижерский пульт из оркестровой ямы. А дело в том, что во время ремонта театра был заказан и куплен новый дирижерский пульт – «точно такой же, как в Ковент Гарден». Почему, зачем? – оказалось, что г-ну Кехману не понравился тот пульт, что достался Риккардо Мути в концертном зале Мариинки, и он решил порадовать маэстро «своим». “Людей” уговаривали подождать хотя бы до перерыва.

«Как вы смеете препятствовать?! – возмущались “люди”. – Это пульт Владимира Абрамовича, он куплен им на свои собственные деньги!»

Непосвященным надо пояснить, что дирижерский пульт – это не просто нотный пюпитр, но некая инженерная конструкция, в которую входят и световое оборудование, и средства связи дирижера с «закулисьем». Как только оркестр доиграл последний номер перед перерывом, бригада монтеров буквально выдрала пульт из-под дирижера Перунова. Это сделал генеральный директор театра, в котором готовилась премьера – для того, чтобы услужить кому-то на стороне.

И таких историй – с некими «людьми» и понятием «за свои деньги» - в театре великое множество. Например, для отладки акустики в Михайловском театре был приглашен представитель фирмы “Nagata-Acoustics”, мировая знаменитость Язухиса Тойота (уже известный в Питере свой работой по «настройке» акустики в концертном зале Мариинки). Г-н Тойота действительно несравненно улучшил акустику в бывшем МАЛЕГОТе. Но… совсем недавно, на репетициях балета “Спартак”, «прозрачный» барьер оркестровой ямы с изящными балясинами наглухо зашили пластиком. Почему? – так приказал г-н Кехман. А что? – «не вы же платили Тойоте, а я!».

Но вершинным достижением «бананового миллиардера» на поприще руководства театром стал его опыт музыкального руководства труппой. После премьеры «Спартака» он спустился в оркестр и стал говорить, что вот в этом месте надо «добавить барабанов», а вот там – играть «не тихо, а громко».

- Это просто невероятно!

– К сожалению, это не анекдот. Музыканты, конечно, возмущались (правда, в кулуарах), но по городу все разнеслось мгновенно. Дело в том, что в любом деле есть профессионалы, которые овладевали своей профессией с раннего детства, на протяжении многих лет, и занимают в жизни свое место по праву. И не нужно пытаться их подменить собой! Ни деньги, ни энтузиазм человека, не накопившего даже реальных музыкальных впечатлений, не смогут заменить знаний и профессиональных навыков. Мы же и не думаем о том, чтобы давать Владимиру Абрамовичу советы, как руководить его компаниями – или, скажем, какие корабли и в какую страну направлять за бананами. Его деловые таланты, его предприимчивость и даже его благие намерения никто не ставит под сомнение. Но когда человек, который на балете «Сильфида» поворачивается ко мне и говорит: «Ах, какая музыка! А кто автор?..» – говоря образно, начинает учить людей играть на скрипке, петь и танцевать – то это, на мой взгляд, ведет к разрушению театра.

- Да… «если я, вместо того, чтобы оперировать каждый вечер, начну у себя в квартире петь хором, у меня настанет разруха»...

– Не только. Еще более важным, я думаю, является то, что подобная некомпетентность ведет к нарушению всяческих планов – и перспективных, и текущих. Для работы музыкального театра это катастрофа, потому что и постановки планируются на годы вперед – причем, это практика работы и контрактных, и репертуарных театров. Это ужасно для коллективов: хора, оркестра, солистов, которые должны должным образом подготовить спектакли; и это плохо для публики, которая теряет ориентиры: она уже не понимает, можно ли верить афише, состоится то, что заявлено пару месяцев назад, или нет.

- Очень хорошо зная многих артистов, я отмечал и другую деталь: если человеку сказать «Через два месяца ты будешь петь такую-то роль в таком-то спектакле», то он будет готовиться серьезно, истово и добросовестно. Но если тому же артисту сказать «Через два месяца ты, может быть, и споешь такую-то партию, но не в первом составе… а может, и не будешь!» – то человек сразу теряет мотивацию и относится к этому именно как к «может быть, когда-нибудь»…

– Именно об этом я и говорю! Когда нет четких планов, это ведет к тому, что артисты просто перестают понимать, чем им заниматься – а руководство при этом демонстрирует откровенно пренебрежительное отношение к людям. «А, подумаешь! Вчера пели-плясали это, завтра сделают другое» – такое отношение распространяется на всех: от оркестранта, хориста, артиста балета до самых известных деятелей культуры. Подумаешь, Левенталь! Эка невидаль – Сокуров! Люди работали, учили музыку, строили макеты, декорации… Да подумаешь, большое дело! «Я все куплю – сказало злато!». Такие вещи просто разъедают театр, как кислота.

- Лао-Цзы говорил: «Лучший правитель тот, о котором народ знает лишь то, что он существует. Несколько хуже те правители, которые требуют от народа их любить и возвышать. Еще хуже те правители, которых народ боится, и хуже всех те, которых народ презирает»…

– Удивление – пожалуй, главное чувство, которое я испытывал в этом сезоне. Поначалу оно было исключительно со знаком «плюс»: этот удивительный ремонт, надежды на поступательное развитие. Затем знак начал меняться: я все больше задавался вопросом, зачем талантливый управленец начинает, как бы помягче сказать, все более беспардонно вторгаться в творческие сферы работы театра – где даже сама приглашённая им на должность художественного руководителя оперы авторитетнейшая Елена Образцова для него – не указ.

Вы спросили про обиду: нет, еще раз скажу – обиды у меня нет. Но есть удивление или недоумение по поводу всего происходящего. Умный человек не может обо всем этом не задумываться. Как бы ни рвался на сцену директор театра, на сцену и в оркестровую яму все равно выходят люди-профессионалы. И неуважение к ним ведет к разрушению театра. Невозможно «руководить» игрой человека на скрипке, если ты сам с пяти-семи лет не держал инструмент в руках, а потом еще долгие годы овладевал профессией. Нельзя пригласить маститого дирижера, а потом не заплатить ему за выступление только лишь потому, что на взгляд менеджера тот «плохо дирижировал»: даже если на спектакле у кого-то что-то не заладилось, контрактные взаимоотношения – это закон, они должны быть понятны даже фруктовому бизнесмену. А неуважение к приглашенным артистам, чей огромный вклад в отечественную культуру признается даже их оппонентами, я считаю недопустимым для театра, который является академическим и как государственное учреждение культуры представляет то самое государство. Это позорит академический театр.

- Забавно было слышать в новостях слова Владимира Кехмана, что «он в Петербурге для Сокурова сделал больше кого-либо другого», учитывая тот факт, что когда Сокуров уже снимал кино, Кехман еще ходил в школу в Куйбышеве…

– Мой уход из театра ускорили последние события в связи с упразднением постановки «Орестеи» – в знак солидарности с Александром Николаевичем Сокуровым, с которым обошлись просто грубо и непорядочно как в деловом, так и в человеческом плане. Ведь мы сделали уже достаточно много для этого проекта в творческом плане. Следующий этап включал в себя корректировку сметы на постановку и начало режиссерских репетиций. Но все смешалось… планы, деньги, общественные проблемы, организационная неразбериха.
Нельзя учить певцов, как им петь, дирижеров – как им дирижировать, а мастеров режиссуры – как им ставить. Умеешь петь, дирижировать, ставить? – добро пожаловать на сцену.

- Судя по всему, это событие - не за горами…

– Некоторое время я просто ждал, надеясь, что перехлесты в работе нового директора – это просто «болезнь роста»…

- Насколько я понимаю, ваш уход был достаточно внезапным: вы не готовили себе «запасных аэродромов», путей отхода и так далее. Каковы теперь ваши планы?

– Решение было быстрым, но внутренне обдуманным. У меня есть свои контракты; есть разные задумки, творческие планы. Я открыт любому сотрудничеству. Хочется верить, что за уже двадцатилетнюю творческую деятельность заслужил определенное человеческое и профессиональное доверие многих людей.

- Как к факту вашего ухода отнесся Комитет по культуре?

– Комитет решительно никак ни к чему не отнесся, поскольку переживает свои собственные проблемы: там сменилось руководство, и пройдет какое-то время, прежде чем комитет приступит к нормальной работе и выработает свои взгляды на происходящее в государственных учреждениях культуры – каким, напомню, и является Михайловский театр.

Кирилл Веселаго