Что происходит в Чечне?

На модерации Отложенный

Похищения военных, нападения на разведчиков, обстрелы мирных сел, конфликты силовиков, нелегальные тюрьмы, нераскрытые преступления, произвол вооруженных людей и система организованной безнаказанности — вот реалии современной Чечни. Ситуация в республике, безусловно, улучшилась по сравнению с тем, что творилось во время войны. Но при ближайшем рассмотрении видно, что нормального порядка там нет и никто не стремится его установить.

Если соотнести с численностью населения Чечни количество исчезнувших там за годы “второй войны” людей, окажется, что на каждые десять тысяч там исчезло больше народу, чем было расстреляно в Советском Союзе за годы Большого террора в 37—38-м годах.

Это данные Правозащитного центра “Мемориал”, который собирает информацию о нарушениях прав человека в Чечне с начала войны и по сегодняшний день. В республике работают четыре приемных “Мемориала”. Правозащитники ходят по судам, по тюрьмам, ищут “исчезнувших”. И пишут свою “Хронику”, пытаясь отследить все события, связанные с нарушением прав человека.

Какой видят сегодня правозащитники Чечню? Что там на самом деле происходит? Мы попросили рассказать об этом Александра ЧЕРКАСОВА, члена правления общества “Мемориал”.

— По поводу ситуации в Чечне бытуют два мнения. Тот, кто прилежно смотрит телевизор, считает, что там все хорошо. Тот, кто телевизору не доверяет, уверен, что там война и жить невозможно. Где правда?
— Если сравнивать Чечню последних месяцев с соседними республиками, то там не только внешне, но и по ощущениям — лучше и безопаснее. Основные дороги — лучше, обочины вычищены, деревья покрашены... Реально восстанавливается Грозный, сделан большой рывок в строительстве жилья. Хотя его все равно не хватает. Но это уже проблемы не войны, а мирной жизни, восстановления.

Что касается войны, то статистика нападений и покушений за прошлый год показывает, что по Ингушетии таких событий немногим меньше, чем в Чечне, хотя населения там втрое меньше.

— Значит, в Чечне действительно тишь, гладь и божья благодать?

— Со стороны так может показаться. Но начинаешь разбираться с сообщениями, которые оттуда приходят, — они доступны всем в новостях, — выясняются интересные детали этой благодати.

Возьмем, к примеру, сообщение января: в районе села Чишки похищен солдат — проводились “спецмероприятия”, и один спецназовец из районной комендатуры был похищен. “Спецмероприятия” в лесу — зачем? Потому что двумя неделями раньше из леса обстреляли машину из временной оперативной группы МВД по Шатойскому району, ехавшую с гор на Ханкалу, — ранены двое милиционеров из Липецкой области. На равнине такие временные группы и отделы давно ликвидированы, а в горах они, оказывается, еще остались, и несут там службу милиционеры из Центральной России. Написано: они ехали на Ханкалу за провизией и дровами. Но Шатойский район — сплошной лес, почему не заготовляют дрова прямо на месте?..

— Потому что ходить в лес — опасно для жизни милиционера.

— Да, и это кое-что говорит нам о реальной ситуации, верно ведь?
Другое январское сообщение: обстреляно из тяжелых гаубиц село Гехи, 26 домов повреждено. Ошибка наводчика: собирались стрелять в сторону Бамута — попали по Гехам. Чем провинился Бамут? Накануне недалеко от этого села было столкновение между разведгруппой 10-й отдельной бригады спецназа ГРУ и боевиками, у спецназовцев — погибший, трое раненых. Вот по этим боевикам вели огонь.
Это тоже кое-что говорит о реальной ситуации.

— У вас есть данные о количестве боевиков в горах?

— Нет — как их посчитаешь? Чеченские власти говорят о десятках, федеральные силовики — о многих сотнях. В прошлом году многие чеченские официальные лица говорили, что молодые люди — человек полтораста — ушли “в лес” и “в горы”. Мы просто видим, что столкновения продолжаются, но их гораздо меньше, чем раньше, и они, как правило, происходят не там, где живут люди, — не на равнине, а в горах.

— Из Москвы кажется, что война с боевиками ушла далеко на задний план. Главные события сейчас развиваются на другом фронте — там, где воюют друг с другом Герои России, Рамзан Кадыров и Сулим Ямадаев. В чем причины этого конфликта?

— У нас немного иная “оптика” — она сфокусирована не на “политике”, московской или грозненской, а на том, как в этих условиях, при любых властях, живут люди.

Замечу только, что когда возникает очередной подобный конфликт, становятся достоянием гласности и получают официальное подтверждение важные сведения о нарушениях прав человека, о преступлениях и о тех, кто в этих преступлениях повинен. Сейчас, например, я был очень рад услышать от Кадырова, что вся ответственность за беспредел, учиненный в июне 2005 года в станице Бороздиновской, лежит на батальоне “Восток”.

И так было известно, что “зачищал” Бороздиновскую батальон “Восток”: убили старика, одиннадцать жителей “исчезли”. Был, правда, суд, и одного офицера “Востока” осудили условно. Суд решил, что вначале в станицу вошло подразделение “Востока”, провели “зачистку”, но никого не убили, а потом, вслед за ними, туда вошли неизвестные боевики, и они-то учинили злодеяния…

Теперь, когда возник конфликт между Кадыровым и Ямадаевым, президент Чечни прямо сказал, как было дело.

— Вы не думаете, что как только конфликт с Ямадаевым разрешится, Кадыров тут же забудет про Бороздиновскую?

— Когда борьба за власть заканчивается, расследование, как правило, приостанавливается.

В 2006 году у Кадырова возник конфликт с группой ФСБ “Горец”, было объявлено, что ее командир Мовлади Байсаров виновен в похищении и убийстве семьи Мусаевых: сам расстрелял из “винтореза”. Но все было представлено так, будто он один их похищал, конвоировал, держал где-то, расстреливал, закапывал… 18 ноября 2006 года Байсарова расстреляли в Москве, на Ленинском проспекте. Расследование прекратилось. Хотя было очевидно, что в этом убийстве кроме него участвовали еще десятки людей.

— После смерти Байсарова они перешли на службу в МВД Чечни и не понесли никакого наказания. Сейчас ситуация повторяется. Говорят, что 200 человек из “Востока” уже перешли в МВД Чечни. Но если Ямадаева обвиняют в страшных преступлениях, то его бойцы тоже к ним причастны, и прежде чем принимать их на службу в МВД, надо все-таки провести расследование, разобраться с ними. Не один же Ямадаев во всем виноват?

— Разумеется, не один. Но не сомневаюсь: Ямадаевы окажутся главными и единственными виновниками. О преступлениях против человечности вспоминают, когда их можно использовать как аргумент в такой вот “политической борьбе” — не только в Чечне, но и во всей России. В Москве власти ведут себя точно так же. Чечня — часть России. Там — то же, что здесь, только с некоторой спецификой.

— Конфликт Кадырова и Ямадаева обращает на себя внимание, поскольку в нем участвуют первые лица республики. Но в Чечне наверняка происходит множество подобных конфликтов на гораздо более низких уровнях. У вас есть о них сведения?

— Тут тоже всё как в остальной России. Силовики борются друг с другом, и в ходе этих конфликтов мы нередко многое узнаем…

К примеру, 18 сентября 2007 года в Грозном похитили двух ингушей — двух Магомедов Аушевых. Их родственники развили такую активность, что в ночь на 20-е Магомедов освободили — буквально в последнюю минуту.

Как рассказал один из тамошних силовиков, их уже везли “расстреливать со сникерсами”. “Сникерсы” — это тротиловые шашки, которые кладут на тело, чтобы опознаваемых останков не осталось. Такой вот профессиональный сленг…

Началось следствие, которое обнаружило нелегальную тюрьму в милиции в селе Гойты. Аушевы подтвердили, что их держали именно здесь.

Вся эта история — равно как и факт существования нелегальной тюрьмы в сельской милиции — никак не должна была стать достоянием гласности. Произошло это потому, что расследование “толкал” замминистра ВД Чечни Аламбек Ясаев — бывший полевой командир, бывший командир милицейского полка имени Ахмада Кадырова.

Он в это время плел интригу против другой группировки из ближнего окружения Кадырова Рамзана. Люди из той группировки как раз и похитили Аушевых — родственники утверждают, что по заданию ингушского начальства. А Ясаев копал против них, чтобы показать себя более лояльным: “Они, мол, работают не на вас, а на ингушей — обратите внимание, товарищ президент”.

Но в октябре 2007 года Ясаев провалился, был водворен в казенный дом, покаялся, теперь где-то скрывается вместе с родственниками. И следствие по делу о похищении Аушевых прекратилось.

— Так чья же это оказалась тюрьма? Кто ей “крышу держал” из чеченского руководства?

— После падения Ясаева следствие зависло, поэтому ничего не известно.

— Несколько лет назад похищения людей в Чечне были настолько частым явлением, что к ним относились как к данности. Сейчас их количество уменьшилось или стоит на прежнем уровне?

— Сначала оно постепенно сокращалось, а в начале 2007-го резко упало. Сейчас в Чечне меньше похищают, чем в Ингушетии.

— Чем вы это объясняете?

— “Контртеррористическая операция” по идее подразумевает точечность, избирательность, хирургическую точность. На деле все было иначе: сначала массированные неизбирательные бомбардировки и обстрелы, потом — масштабные “зачистки” и массовые задержания людей. В первые годы войны в Чечне активно работали российские силовики, пытались выявить боевиков и пособников, увозили в незаконные “секретные тюрьмы” — в частности, на Ханкалу, — выбивали показания. Потом эти люди “исчезали”. Иногда находили их тела. А родственникам всюду говорили: “Мы такого не задерживали, ничего не знаем”. Тактика “эскадронов смерти”.

Году в 2003-м “зачистки” пошли на убыль, а федералы начали передавать функции “контртеррора” местным структурам, состоящим из этнических чеченцев, — Кадырову, Ямадаеву, Какиеву, Байсарову…

Неизбирательное насилие становилось избирательным, более “точечным”, хотя и не более законным. Меньше народу стало исчезать, больше — возвращаться домой. Меньше насилия — меньше потенциальных мстителей.
Нельзя сказать, что федеральные силовики были от этого в восторге: в 2006—2007 годах оперативно-розыскное бюро (ОРБ-2) и прокуратура довели до суда дела сотрудников кадыровских структур — “Антитеррористического центра” и полка ППС. Несколько десятков человек были осуждены за то, что фабриковали дела о терроризме ради карьерного роста: похищали кого-нибудь, убивали и объявляли, что он террорист. Или похищали, чтобы получить выкуп…

После этого процесса Кадыров приказал своим силовикам “прекратить оперативную деятельность” — и количество похищений резко, в разы, уменьшилось. Одновременно он начал атаку на другую структуру, которая пользовалась теми же самыми методами, — ОРБ-2. Полемика между ОРБ-2 и Кадыровым шла о том, “кто нарушает права человека”. Летом 2007-го руководство ОРБ-2 сменилось. Сейчас сообщения о пытках оттуда уже не поступают. Случилось все это через несколько месяцев после того, как была убита Анна Политковская, семь лет писавшая в своих статьях о похищениях и пытках в Чечне.

— Сколько всего людей исчезло в Чечне за “вторую войну”?

— Полных данных нет ни у кого. Мы считаем — от 3 до 5 тысяч. В нашей “Хронике насилия” было около двух тысяч таких случаев. Но теперь мы имеем сведения о более чем трех тысячах “исчезнувших”.

— Сколько человек осуждено по обвинению в похищении людей?

— До недавнего времени был один — нижневартовский опер Сергей Лапин, служивший в Октябрьском временном отделе внутренних дел. Сейчас есть еще один осужденный из “кадыровцев”. На тысячи исчезнувших — всего два дела, доведенные до конца.

— Почему так мало?

— На Кавказе создана система организованной безнаказанности. Она делает расследование тех эпизодов, когда люди исчезли по вине российских спецслужб, практически невозможным.

Но и в других случаях следственные органы делают далеко не все, что могут. Недавно, например, был осужден на 15 лет Ризван Эльбиев, начальник Особого отдела Департамента госбезопасности Чеченской Республики Ичкерия, который зимой 1995—1996 годов курировал СИЗО ДГБ в Старом Ачхое. Там погибли — были расстреляны, забиты на допросах, просто умерли от голода — по крайней мере 55 человек, известные поименно. Задержанный весной 2006-го Эльбиев в сентябре оказался в ОРБ-2. Его пытали так, что он практически лишился зрения и неизвестно как выжил. С него требовали заведомо ложные показания на Ахмеда Закаева, а отнюдь не местоположение могил, где похоронены расстрелянные им пленные.

Не он один чинил расправы. В СИЗО ДГБ “трудились” десятки людей. Кто-то из них сейчас, возможно, несет службу в каких-то силовых структурах Чечни. Их не привлекли к ответственности.

— Можете назвать конкретных людей, которые совершали насилие в отношении наших военных, но не понесли за это никакого наказания?

— У Ямадаева, когда тот был в лидерах местной “Единой России”, охранником был Абу Арсанукаев, бывший начальник охраны Дудаева. По той работе к нему есть немало вопросов. Есть свидетели того, как 31 декабря 1994 года Абу уводил из подвала грозненского Рескома лейтенанта Мочалина. Потом в развалинах нашли его тело. Расстреляли за то, что, попав в плен, слишком смело разговаривал.

— Но ведь такие люди, как Арсанукаев, наверняка амнистированы?

— Амнистии у нас были устроены так, что настоящие боевики попасть под них не могли: по закону нельзя амнистировать того, кто “посягал на жизнь сотрудника правоохранительных органов”. Их можно амнистировать только по недогляду. Или под чьи-то “личные гарантии”. Если возникают такие “гарантии” — неважно чьи, — появляются нерегулярные структуры, основанные на личной зависимости бойцов от руководителя своего отряда.

— Нерегулярные формирования, война кланов за власть, нарушения прав человека, убогое правосудие, фактическое отсутствие расследований преступлений и наказаний виновных… Какие еще больные места у сегодняшней Чечни?

— Если соотнести число “исчезнувших” за последние годы людей с численностью населения республики, окажется, что в относительном выражении — на каждые десять тысяч жителей — там исчезло больше народу, чем было расстреляно в Советском Союзе в годы Большого террора, в 37—38-м годах.

Потом наступил 39-й год, пришло послабление и облегчение. Этот период Чечня переживает сейчас.

Но инерция страха остается надолго.

Надо пытаться наказать виновных. Надо пытаться найти “исчезнувших”. По крайней мере, надо назвать их всех поименно.