The New York Times: Как демократия создала монстра

На модерации Отложенный 'Может ли что-либо подобное случиться снова?' Это первый вопрос, который приходит в голову любому, кто вспомнит, что ровно 75 лет назад к власти в Германии пришел Гитлер. В нынешнем мире, где так много трений и так мало стабильности, этот вопрос актуален как никогда.

Гитлер пришел к власти в демократическом государстве с высоколиберальной конституцией, разрушив демократию посредством свобод, предоставленных самой демократией. Демократия, установленная в 1919 году, была продуктом военного поражения Германии и последовавшей революции. Большая часть германской элиты - военные, крупные землевладельцы и промышленники - так ее и не приняла.

С самого начала существования новой демократии ее потрясали неразрешимые политические, социальные и культурные раздоры. Она пережила угрозы первых послевоенных лет и в 1924-1928 годах восстановила в стране некое подобие стабильности. Однако в 1929 году рухнул Уолл-стрит, с ним разрушилась экономика, а с экономикой - и демократия.

Нацисты набирали вес в народе столь же стремительно (на выборах в законодательные собрания в 1928 году - 2,6 процента; в 1930-м - 18,3 процента; в июле 1932-го - уже 37,4 процента), сколь стремительно росли гнев, разочарование и раздражение народа и сколь велика была вера в то, что Гитлер способен принести благополучие миллионам немцев. Люди думали, что демократия их подвела. Их страна была раздроблена, унижена и впала в нищету. Стране были нужны козлы отпущения.

Обратить гнев народа против евреев, представлявших в коллективном сознании воображаемую внешнюю угрозу в отношении Германии со стороны и международного капитализма, и большевизма, было легко. Внутри страны евреев обычно связывали с левой частью политического спектра - социалистами и коммунистами, которых Гитлер со своими последователи и обвинил в судьбе, постигшей Германию.

Итак, добрая треть немецкого электората в тот момент считала Гитлера хорошим вариантом поднятия страны с колен, восстановления гордости и спасения нации. В 1930 году управлять Германией без поддержки наци было уже практически невозможно. Но тогда электоральных побед нацистской партии хватало только на то, чтобы блокировать демократический процесс. Их не хватало для того, чтобы привести Гитлера к власти. Таким образом, с 1930 года германское государство находилось в тупике. Оболочка демократии еще сохранялась, но сама демократия была уже практически скорее мертва, чем жива.

Решение попытались найти антидемократические элиты. Это им не удалось: непримиримость Гитлера многим была не по нутру. Но в конце концов, не найдя никакого другого авторитарного решения, президент Пауль фон Гинденбург (Paul von Hindenburg) назначил Гитлера канцлером Германии - главой правительства. Это случилось 30 января 1933 года и привело к войне, ставшей катастрофой для Германии, Европы и всего мира в целом.

Те далекие события и сегодня отзываются гулким эхом. В Европе из-за увеличения объемов иммиграции большинство стран уже переживает определенное возрождение неофашистских и расистских движений. Не так давно сербский национализм, активно раздуваемый президентом Слободаном Милошевичем (Slobodan Milosevic), разжег на континенте пламя войны и этнических чисток.

Вот и сегодня ловкие политики по всему миру раз за разом доказывают, насколько легко манипулировать общественными настроениями и использовать демократические структуры для построения различных форм личного авторитарного правления. Президент России Владимир Путин, периодически показывая мускулы своей страны на международной арене, уже постепенно ведет ее в этом направлении. Показала явные авторитарные тенденции и Венесуэла при президенте Уго Чавесе (Hugo Chavez), хотя в данном случае они были хотя бы частично заблокированы в декабре, когда Чавес проиграл референдум по внесению поправок в Конституцию.

В Зимбабве президент Роберт Мугабе (Robert Mugabe) также превратил демократию в свою личную власть. В Пакистане демократия - не более чем ширма для правления армейской элиты, пусть даже президент Первез Мушарраф (Pervez Musharraf) и снял военную форму. Самый, наверное, тревожный в этом отношении случай - президент Ирана Махмуд Ахмадинежад (Mahmoud Ahmadinejad). В рамках плюралистической системы он своими популистскими заявлениями заставил Иран проводить опасную внешнюю политику, хотя формально он и сохраняет подчинение 'верховному лидеру' аятолле Али Хаменеи (Ali Khamenei).

Тем не менее, ни один из приведенных примеров нельзя использовать в качестве параллели для того, что случилось в 1933 году в Германии. Да, неофашистские движения в Европе могут терроризировать меньшинства, и им уже удалось разжечь в народе такие чувства по отношению к иммигрантам, что эти настроения начинают чувствовать на себе и основные политические партии. Однако неофашисты так и останутся на обочинах политики - если, конечно, не произойдет ничего совершенно непредвиденного вроде серьезной войны или, что не так невероятно, очередного разрушения экономической системы. Кроме того, ни одна из этих партий, как бы ни относиться к их внутриполитическим позициям, не может сегодня даже думать о подготовке войны или завоевательного похода, имеющего конечной целью установление мирового господства.

В самых разных странах существуют - и всегда будут существовать - самые ужасные формы авторитаризма, причем некоторые из них при поддержке демократических правительств. Однако ни по форме получения ими власти, ни по способам ее использования нынешние авторитарные правители не напоминают Гитлера. Между Первой и Второй мировыми войнами в Европе не было международных организаций и институтов - не было ни Организации Объединенных Наций, ни Европейского Союза, ни Всемирного банка, ни Международного валютного фонда, которые сегодня могут встать барьером на пути бедствия, подобного тому, что постигло в свое время Германию.

Более того, даже демократии, испытывающие давление, могут все же ставить некие препоны ползучему авторитаризму. Владимир Путин, судя по всему, на самом деле уйдет с президентского поста и не рискнет нарушать Конституцию (хотя на самом деле власть, скорее всего, останется в его руках). Уго Чавес тоже вынужден (хотя, вполне возможно, только пока) отказаться от намерения стать президентом пожизненно. И даже когда Гитлер уже был назначен канцлером, ему, чтобы начать разрушать последние остатки демократии и прокладывать дорогу к абсолютной власти, понадобился разразившийся месяц спустя пожар рейхстага.

К счастью, то, что произошло в Германии в 1933 году, останется в истории - как и последствия тех событий - уникальным по своей катастрофичности эпизодом. Но, тем не менее, мы должны помнить: предположение, что народ, разорванный на части войной, изнуренный лишениями и обжигаемый обидой за унижения, терпимые от воображаемого им иностранного вмешательства, обязательно выберет демократию - не более чем иллюзия. И еще эти события напоминают - тем, кому такое напоминание еще необходимо - о необходимости международного сотрудничества с тем, чтобы вовремя сдерживать бешеных собак мировой политики, пока у них еще недостаточно сил, чтобы кусаться.

Иэн Кершоу - преподаватель новейшей истории в Шеффилдском университете, автор книги 'Гитлер, германский народ и 'окончательное решение'' ('Hitler, the Germans and the Final Solution')