Борис Березовский: Ельцин попросил меня встретиться с Путиным и спросить,готов ли он стать Президентом России

На модерации Отложенный Борис БЕРЕЗОВСКИЙ: «Коржаков утверждает, что я просил его убить Кобзона, Гусинского и Лужкова? Почему же он не сообщил куда следует, почему тут же у себя в кабинете не арестовал? Вот и за убийством Листьева не я стою — Коржаков: это он один из организаторов страшного злодеяния»

 

Восемь лет назад началось активное противостояние одиозного олигарха российской власти  

 

 

Когда несколько лет назад один журналист поинтересовался у президента России Путина, что он думает о Березовском, тот сделал удивленные глаза: «А кто это?», однако тем из российскоподданных, кто политической амнезией не страдает, забыть опального олигарха в обозримом будущем вряд ли удастся.

Вплоть до начала ХХI века Борис Абрамович Березовский (он же Береза, Платон Еленин и БАБ) был в коридорах власти едва ли не самой заметной фигурой — его системный подход к проблемам, тренированный ум, а также щедро приправленное азартом и авантюризмом неуемное честолюбие пришлись в Кремле ко двору.

В 2001 году журнал «Форбс» называл Березовского одним из самых богатых людей в России и оценивал его состояние в три миллиарда долларов. Помимо телекомпаний ОРТ, ТВ-6 и издательского дома «Коммерсант», Борис Абрамович владел активами «Сибнефти», КРАЗа, Ачинского глиноземного комбината, Братского и Новокузнецкого алюминиевых заводов и многим-многим другим, ну а еще он любил цитировать академика Сахарова, который на вопрос: «В чем смысл жизни?» — ответил: «В экспансии»...

Сам Березовский свою жизнь делит на три этапа. В советское время он был частью системы, «плотью от плоти граждан усталых» со всеми положенными атрибутами: партбилетом (который, кстати, никогда не сжигал и не рвал), общественными нагрузками, записью «русский» в соответствующей графе паспорта, машиной (одной на двоих с приятелем) и голубой мечтой о Нобелевской премии.

Когда в 89-м году в его академическом институте перестали платить зарплату, он принял нетривиальное решение уйти из науки и занялся бизнесом — тогда еще по привычке это называли «спекуляцией». Сначала, по его словам, мечтал заработать миллион, потом — 10, и так, пока не спохватился, что идеи и капитал надобно защищать...

Вскоре Березовский пошел во власть, для затравки профинансировав издание книги Ельцина, — так начался в его жизни второй этап. Борис Абрамович занимал внушительные должности заместителя секретаря Совета безопасности России и председателя Исполнительного секретариата СНГ, вместе с Ельциным сдерживал натиск Лужкова и Примакова...

2000 год — точка отсчета этапа третьего: с тех пор Березовский противостоит власти. Ныне он для нее — демон в человечьем обличье, злой гений современной России. Он говорит президенту то, что больше никто не смеет сказать, и после каждого его выпада Кремль наносит ответный удар. ОРТ показало Путина, катающегося на водных лыжах в то время, как затонул «Курск», — против Березовского открыли старое уголовное дело, неугомонный олигарх открывает собственное расследование взрывов жилых домов на Каширском шоссе — появилось еще одно дело. Когда новоявленный оппозиционер заинтересовался трагедией на Дубровке, в Англию, где ему предоставили политическое убежище, был направлен запрос об экстрадиции, а рядовым гражданам карманные СМИ объяснили: если Березовский критикует Путина, все дело в нем, вражине, да и вообще, ежели кто-то против — это продажный агент империализма, и разговор с ними короткий...

Между прочим, превращение из влиятельного миллиардера в борца с режимом и пламенного революционера дорого Борису Абрамовичу обошлось, и не только в том смысле, что в теперешней России отвращение к его фамилии и имени-отчеству стало символом патриотизма — по мнению экспертов, за эти годы состояние Березовского уменьшилось в несколько раз. Лондонскому изгнаннику бы угомониться, ведь капиталы любят тишину и спокойствие, а он создает Фонд гражданских свобод, финансирует российскую оппозицию... Вот и накликал на свою голову...

Аккурат к выборам в Госдуму российский суд показал, что строг, но справедлив: рассмотрев дело о хищении 215 миллионов рублей у «Аэрофлота», он заочно приговорил Березовского к шести годам общего режима. Гуманное наказание, особенно если учесть, что прокурор требовал девять лет (столько же получил Ходорковский). Впрочем, у Фемиды будет еще возможность удовлетворить прокурорские аппетиты — в загашнике против всесильного некогда БАБа еще множество обвинений.

Кто-то недоумевает, кто-то над одержимостью Бориса Абрамовича иронизирует, но он продолжает оставаться в оппозиции к Путину. Потому что понимает: если власть использует мощную государственную машину, чтобы задвинуть оппонента подальше, значит, уверенно себя не чувствует...

 

«САМЫЙ БОЛЬШОЙ ДИСКОМФОРТ Я ИСПЫТЫВАЮ ИЗ-ЗА ТОГО, ЧТО В ЛОНДОНЕ НЕТ СНЕГА»

— Добрый вечер, Борис Абрамович: поскольку добраться до вас очень непросто, я счастлив, что мне это удалось и мы беседуем с вами здесь, в вашем лондонском офисе. Скажите, вы ощущаете себя сегодня изгнанником?

— (Задумчиво). В Англии, точнее, в Лондоне, я уже прожил семь лет... Не знаю, то ли на атмосферу этого города так повлияло многовековое присутствие различных диссидентов, вынужденных уезжать из своих стран и оставаться в нем ненадолго или же навсегда, то ли причина все-таки в менталитете англичан, шотландцев, ирландцев — людей свободных, независимых, самодостаточных, но ощущать себя тут изгнанником сложно.

Безусловно, у любого человека, оторванного от родины, возникает масса проблем, и не все они решаются с помощью денег — часто и миллионы бессильны. Я, например, как ни странно это, может быть, прозвучит, самый большой дискомфорт испытываю из-за того, что в Лондоне нет снега. Вся моя жизнь прошла в Москве, в Подмосковье, регулярная смена времен года у меня в крови, а здесь и лето есть, и весна, и осень, но вот зимы не вижу...

— ...и это вас тяготит?

«Сейчас в России гражданам не позволено говорить то, что они думают, и поступать, как считают нужным. При Ельцине же такая возможность существовала — он был убежденным демократом»

— К сожалению. Такое выпадение четверти года из календаря, по-видимому, сказывается на моем восприятии происходящего, причем влияет ничуть не меньше, чем политические баталии, перипетии и схватки с российским правительством, которое пытается меня бесконечно преследовать... Тем не менее по прошествии семи лет скажу: если бы сегодня мне пришлось преднамеренно какую-то страну выбирать (а задержался я здесь достаточно неожиданно), это все равно была бы Великобритания.

— Когда в Советском Союзе началась перестройка, на ее гребне наверх вынесло множество случайных, никчемных, не имеющих базового образования и не прошедших определенное количество ступеней, которые в прежние времена считались обязательными, людей. В отличие от нуворишей вы, на мой взгляд, в бизнесе и большой политике преуспели закономерно. За плечами два высших образования (в том числе мехмат МГУ), аспирантура, Институт проблем управления Академии наук СССР. В 37 лет с «неблагонадежной» фамилией Березовский вы стали доктором физико-математических наук, опубликовали более 100 научных работ и монографий, удостоены даже премии Ленинского комсомола — и все это в советское время, когда подобные регалии еще не покупались.

От тех, кто вас хорошо знает, я наслышан, что вы очень талантливый человек, до мозга костей математик, который просчитывает в уме множество комбинаций одновременно, и зачастую окружающие просто не могут за вами угнаться. Это помогает вам или, наоборот, мешает?

— Ну, сперва, с вашего позволения, несколько замечаний по краткой биографической справке. Вынужден вас разочаровать: несмотря на то что 25 лет день и ночь занимался математикой и, по советским меркам в общем-то преуспел, я совсем, конечно, не математик, а уж тем более — до мозга костей.

— Хотите сказать, что вы лирик?

— Действительно, я и докторскую защитил, и был избран в Российскую академию наук (а на весь Советский Союз тогда насчитывалось 800 членов-корреспондентов и академиков), но давалось мне это колоссальным трудом — я не находил в себе никакого таланта, который бы выгодно отличал от коллег, работавших рядом. Да, я профессионал, но не более: всего достигал усилием воли и, в общем-то, огромным интересом. Любил (и сейчас люблю) математику, до сих пор с удовольствием решаю задачи...


«КОГДА НАЗЫВАЮТ КРЕСТНЫМ ОТЦОМ КРЕМЛЕВСКОЙ МАФИИ, ЭТО НИСКОЛЬКО НЕ ЛЕСТНО»

— ...и при этом математиком себя не считаете?

— В суперсмысле этого слова нет, к тому же я занимался прикладной математикой, а это немножко другая наука. Никогда бы не стал представляться: Березовский-математик, я — ученый.

Борис Абрамович с бывшим заместителем гендиректора ОРТ Бадри Патаркацишвили. «Коржаков мне заявил: «Чтобы этого грузина я никогда больше не видел» — и таки больше он его не увидел...»

Еще вы сказали, что у меня два образования... По этому поводу мне на всю жизнь запомнился комментарий генерального директора «Автоваза» Владимира Васильевича Каданникова. Однажды, когда мы беседовали, пришел его зам и похвастался: «Можете поздравить — я получил второе высшее образование». Каданников на меня посмотрел и сказал: «Боря, о чем это он говорит? Это профессия может быть второй, третьей, а образование — оно либо есть, либо его нет».

Кстати, в Советском Союзе была совершенно потрясающая система образования — в школах, в институтах, в университетах, ну, а я окончил сперва лесотехнический институт по специальности «вычислительная техника»: это была профессия будущего.

— Ее считали модной, престижной...

— Она тогда только в Союзе возникла, и открывал наш факультет академик Сергей Королев — тот самый, который создал в СССР первые спутники и вообще космическую науку и технологию. Просто наш институт по случайности располагался недалеко от космического центра в подмосковных Подлипках и поэтому был признан базовым для этой совершенно новой отрасли знаний.

— Пусть вы и не считаете себя математиком, но человек (надеюсь, хоть этого отрицать не станете) незаурядный. Что же в вас все-таки преобладает: талант или высокая организованность?

— Давать оценки себе я не могу — по-моему, это неправильно, а ежели говорить о том, где мне интереснее всего... Конечно же, в сфере чувств, а не в аналитике, но поскольку четверть века я упорно себя насиловал, это, безусловно, привело в порядок мои мозги. Профессиональный навык, полученный в дополнение к бушующим внутри чувствам, помогает лучше их понимать и как-то упорядочивать. Многим, я знаю, требуется на это куда больше времени, ну и, естественно, как образование, так и работа в достаточно сложной и постоянно требующей умственных усилий сфере помогает мне сегодня значительно.

— По словам вашей мамы, в детстве будущий олигарх и политик Боря Березовский был ужасным проказником и драчуном. В частности, она рассказывала, что однажды в школе вы сняли со стены портрет Дзержинского, продырявили в нем глаза и воткнули туда лампочки — чтобы у пламенного чекиста горел взор. Вы слыли беспокойным мальчиком, хулиганом?

— На самом деле, к тому, драчуном я был или нет, портрет Дзержинского никакого отношения не имеет. Первые годы своей жизни я провел в Подмосковье: отец работал главным инженером на кирпичном заводе в Новом Иерусалиме, а вся наша семья жила неподалеку — в Истре. Время было послевоенное, тяжелое, мальчишки дрались и играли в опасные игры, тем не менее ничего такого, из-за чего моя мама могла бы назвать меня отъявленным забиякой, точно не было. Ну дрался, конечно, — как все: даже сегодня на лице шрамы заметны, но для тех сорванцов это было естественно и нормально.

Бывший агент КГБ Андрей Луговой и Борис Березовский, декабрь 1998-го, Кавказ. Спустя девять лет они будут обвинять друг друга в убийстве Александра Литвиненко

Дальше пошли драки совсем другого порядка, и успех в этих баталиях (уже политических) определялся не физической силой, а прежде всего силой воли... Она, я считаю, главное, первостепенное условие победы для всех, кто занимается серьезной политикой (не политиканством), и лишь на втором месте по значимости интеллект... Вообще, в свое время я для себя сформулировал, что же такое воля, — это убежденность, превращенная в действие. Наличия одного компонента для достижения политической цели недостаточно — к победе ведет только действие, основанное на убежденности, и это как раз самый эффективный путь!

— Однажды журнал «Форбс» назвал вас «крестным отцом Кремля» — что он имел в виду?

— В конце этой фразы американские журналисты поставили, как вы помните, знак вопроса, тем не менее я все же подал на журнал в суд, и это был тот редкий случай, когда фактически — подчеркиваю слово «фактически»! — редакция судебный процесс проиграла.

— Вам разве не лестно было удостоиться от «Форбса» такого определения?

— Дело все в том, что выражение «крестный отец», как вы знаете, в русском языке имеет два смысла. В первоначальном, естественном, так сказать, значении это человек, который, по существу, является для ребенка вторым отцом, в переносном так называют предводителя мафии, ну а поскольку в данном случае было употреблено слово «Кремль», а не имя, конечно, имелся в виду второй смысл. Поверьте, когда тебя именуют, грубо говоря, крестным отцом кремлевской мафии, это нисколько не лестно, поэтому я подал на журнал в суд, и, в общем, они были вынуждены признать, что информация, которая содержалась в статье покойного уже журналиста Пола Хлебникова, была ложной.


«МЕНЯ ПРЕДАВАЛИ ЧАСТО, НО ЖЕНЩИНЫ — НИКОГДА»

— Между тем существует расхожее мнение, что с середины и до конца 90-х всеми интригами и политическим курсом Кремля руководил именно Борис Березовский. Вы с этим согласны?

— Нет — никогда я не плел интриги. Считаю (хотя на это есть масса возражений у моих оппонентов или врагов), что занимался большой политикой, и эта последовательная позиция на протяжении без малого 15 лет вызывала с их стороны и раздражение, и даже бешенство. Тем более что в стратегических оценках развития событий и в России, и на постсоветском пространстве я частенько оказывался прав — прогнозы мои реализовывались. Да, совершал ошибки, но они другого порядка: я очень плохо разбираюсь в людях. Может, сейчас получше, чем раньше, и тем не менее скверно...

— В людях, которые заседали тогда в Кремле?

— И в них тоже, хотя часто предавали не только они, но и, например, партнеры по бизнесу. Правда, среди предававших никогда не было женщин — вот такая особенность.

— Это вам плюс!

— Хорошо (улыбается), хоть на кого-то можно еще положиться... Хочу повторить: именно моя последовательная позиция порождала яростные на меня атаки, а не находя реальных аргументов, недоброжелатели уходили в область конспирологии и говорили: это интрига, закулисные какие-то решения...

— Зачастую непонятные комбинации воспринимаются как интриги — правда?

— В том числе...

— Когда вы пришли в большую политику и огляделись, кто же, собственно, рядом, вас не расстроил интеллектуальный, моральный и нравственный уровень людей, вершивших ее в России?

— Чтобы ответить на этот вопрос, предлагаю вернуться в год 94-й: в то время, распахнув двери свободы, Ельцин дал россиянам — однозначно! — возможность проявить инициативу, самореализоваться, и, несмотря на огромные ошибки, которые допустили и Гайдар, и Чубайс, и многие другие, это все-таки был высокий интеллектуальный уровень, несравнимый с сегодняшним...

— Сейчас он намного серее?

— Как говорят в России: «Ниже плинтуса», хотя об этом даже судить сложно, поскольку гражданам не позволено говорить то, что они думают, и поступать, как считают нужным. При Ельцине же такая возможность существовала, а значит, была реальная конкуренция, да и особенно-то дураков на поверхности политической я не видел, поэтому не могу сказать, что меня шокировали те, с кем вместе работал. Даже позже, когда на смену первой команде, первой волне демократов пришли такие аппаратчики, как, скажем, Волошин, все равно это был достойный интеллектуальный уровень...

— О нравственном помолчим?

— На самом деле, если говорить о том же Волошине, мне, безусловно, есть в чем его упрекнуть — вплоть до предательства.

«В последние годы Борис Николаевич, мне кажется, больше думал о тех ошибках, в результате которых в Кремле оказался Путин. Ельцин глубоко переживал, когда увидел своего преемника в деле»

— Вы о требовании отдать ОРТ?

— Не только — имею в виду то, что, по сути, он и такие, как он, помогли Путину создать базу для его сегодняшнего авторитарного режима. Поэтому, конечно, к их морали претензии колоссальные, но по части интеллекта там все вполне нормально. Более того, сегодня я уже могу сравнивать в этом отношении Россию и Запад, и должен сказать, что во времена Ельцина уровень российской политической элиты даже превосходил, например, тот, который видим сейчас в Соединенных Штатах Америки.

— В 96-м году перед очередными президентскими выборами рейтинг Ельцина составлял примерно четыре процента, и мало кто верил, что Борис Николаевич сможет на своем посту удержаться. Существует три точки зрения относительно того, благодаря кому все-таки он был переизбран на второй срок. Первый вариант — усилиями Коржакова, Барсукова и Сосковца, второй — Чубайса и, наконец, третий — стараниями Березовского...

— Считаю, что неверна ни одна из этих оценок, — Ельцин вновь стал президентом исключительно благодаря самому себе (утверждаю это, поскольку в то время встречался с ним многократно и мы подолгу обсуждали как раз вопрос, связанный с выборами). Борис Николаевич был сполна наделен тем самым главным качеством политика, о котором я говорил вначале, — он обладал огромной политической волей, к тому же не знаю, как это могло произойти, но Ельцин был убежденным демократом...

— Несмотря на царские замашки?

— Несмотря на его коммунистическое прошлое — прежде всего, а насчет царских замашек мы можем поговорить отдельно. Повторяю: он был убежденным демократом, хотя слово «убежденный» неверно — у него было не понимание даже, а чувство...

— ...интуиция?..

— ...со всеми вытекающими очень сложными последствиями. Он понимал: чтобы эту централизованную машину сломать, необходима конкуренция — политическая, экономическая, пускай даже щепки летят...

— ...и не стеснялся подтягивать молодых?

— Ну, это вообще не было мерилом: молодой, пожилой... Критерий у него был один: состоятельность — как идеологическая, так и интеллектуальная.

— Можешь или не можешь?

— Абсолютно верно, именно это, поэтому главным творцом победы в 96-м был сам Ельцин. Да, безусловно, ему помогли люди, которых он отбирал, на которых и сделал ставку. Обычно ведь как говорят: «Короля играет свита», — но при этом почему-то забывают, что свиту выбирает король, это от его воли зависит, какая она... Ельцин собрал команду, где было много талантливых людей (я уже о них говорил, называл даже фамилии), и вместе с ними, на демократических — я это подчеркиваю! — выборах победил Зюганова. Да, с массой оговорок относительно того, насколько они были демократические, но самое главное, против чего не может возражать никто: не танки решали вопрос о том, кто станет президентом, не прокурорские запросы и не политические убийства — все-таки это была борьба двух противоположных идей, которую общество обсуждало абсолютно открыто.


«Я СООБРАЗИЛ, ЧТО, ЕСЛИ ОСТАНУСЬ В МАШИНЕ, ПРОСТО СГОРЮ, А ЕСЛИ ВЫЙДУ, ВОЗМОЖНО, ПОПАДУ ПОД ОБСТРЕЛ. РЫВОК НАРУЖУ И... СЛАВА БОГУ, НИКТО НЕ СТРЕЛЯЛ, А ВОТ МОЕМУ ВОДИТЕЛЮ ОТОРВАЛО ГОЛОВУ, ОН ПОГИБ НА МЕСТЕ»

— Что вы почувствовали в ту минуту, когда узнали, что Ельцин скончался?

— Прежде всего сожаление, что не могу его проводить, — это то, с чего мы начали с вами сегодняшний разговор. Естественно, возникают в здешней жизни моменты, когда, действительно... (Пауза). Это была первая реакция, а когда уже пошли комментарии, что, мол, эпоха Ельцина завершилась, у меня возникло совершенно другое ощущение — я осознал, что только сейчас эта эпоха предстает в истинном свете, поскольку при жизни человека крайне сложно оценивать то, что он совершил.

— Должна быть дистанция...

— Да, и вы, очевидно, заметили, как быстро изменилось отношение огромной части российского общества к Ельцину после его смерти...

Конечно, мне вспомнились многие часы, проведенные с Борисом Николаевичем наедине. У меня было всего несколько учителей (так называю людей, которые помогли мне сформироваться). От одного я узнал, что такое предательство, другой научил творчеству — просто объяснил, как нужно себя настраивать, чтобы сделать то, чего до тебя другие не делали...

— Чтобы некий канал открылся?

— Можно и так сказать, и хотя, честно говоря, я очень мало во все это верю, кажется, сама жизнь убеждает в обратном, поскольку совпадения, которые в ней случались, феноменальны и никакой теорией вероятности не описываются. Ельцин тоже был одним из моих учителей: он меня научил политике. Опять-таки: не интриге, не политиканству, а политике как таковой — тому, что я больше всего на свете люблю.

— 7 июля 94-го года вы были ранены в собственном «мерседесе» в результате взрыва радиоуправляемой мины. Что чувствует человек, осознающий, что секунду назад на него совершено покушение?

— Естественно, к такому сценарию я не готовился (несмотря на то что знал: в Россию пришел дикий капитализм). Вокруг один за другим погибали люди, покушались на многих, но всегда почему-то кажется, что тебя беда не коснется... (Задумчиво). Очень хорошо тот день помню. Кстати, о мистическом совпадении... За три месяца до того, даже меньше — в апреле, я принял провославие и ехал как раз на встречу к митрополиту Пимену...

...Звук взрыва я не слышал, но почувствовал огромную тепловую волну, потому что рванула противотанковая коммулятивная граната. Реакция была мгновенной: я сообразил, что, если останусь в машине, просто сгорю, а если выйду, возможно, попаду под обстрел.

— Мысль все же сработала?

— Вот просто в одну секунду, и я отчетливо понял, что есть только один вариант — рискнуть и выскочить из автомобиля. Рывок наружу и... Слава Богу, никто не стрелял. Первое, что я спросил: как остальные? Сказали, что с водителем очень плохо (от меня тогда скрыли, что ему оторвало голову и он погиб на месте).

— Состояние испуга, шока — что испытали?

— Трудно ответить... (Пауза). Наверное, был шок. Возможно, испуг тоже, но он прошел после того, как выбрался из машины и не угодил под пули. Потом была мутная медицинская история в Первой городской больнице. Хотели везти в ЦКБ, но я-то знал, что лучшие врачи не в «кремлевке», а там, где каждый день имеют приличную практику. Позже, когда пришло понимание того, что же произошло, я, как любой человек в такой ситуации, оказался перед выбором: что делать дальше?

— Продолжать начатое или...

— Или забиться в угол и изменить свою жизнь или принять спасение как подарок судьбы и следовать прежним курсом — просто жить, жить... В общем, я сделал выбор и нисколько о нем не жалею (несмотря на то, что и после этого уже много чего произошло)...


«ЗА ДЕНЬ ДО ОТРАВЛЕНИЯ САШИ ЛИТВИНЕНКО С ЕГО ПРЕДПОЛАГАЕМЫМ УБИЙЦЕЙ АНДРЕЕМ ЛУГОВЫМ МЫ РАСПИЛИ ВМЕСТЕ БУТЫЛКУ ВИНА В МОЕМ ОФИСЕ»

— Сколько всего на вас совершено покушений?

— Вообще-то, я не считал, хотя... Серьезных пять, а сколько раз мог потерять жизнь по собственной дурости или случайности!.. Например, в феврале 98-го, когда по пьяному делу уселся на снегоход и ночью на огромной скорости поехал по водохранилищу. Даже не помню, как разбился, потому что был в шлеме и, видимо, винные пары в замкнутом пространстве опьянение усугубили. Очнулся от того, что лежал на снегу с дикой болью в позвоночнике. Это действительно было на грани жизни и смерти, а если подсчитать все случаи, когда рисковал отправиться на тот свет из-за собственного идиотизма, — их было куда больше...

— Вы чувствуете себя в Лондоне в безопасности? Не боитесь очередных покушений?

— Здесь я в не меньшей безопасности, чем когда-то в Москве.

— То есть в любой момент может что-то произойти?

— Оно и происходит на самом-то деле. Недавно мы отмечали годовщину со дня гибели Саши Литвиненко... Я — живой свидетель того, что случилось, более того, был хорошо знаком с предполагаемым убийцей Андреем Луговым и за день до отравления Саши встречался с ним в этом офисе (мы даже распили вместе бутылку вина). Если бы его товарищи определили в жертвы не Литвиненко, а меня, мы бы сейчас с вами тут не сидели, но повторяю: это свободный выбор. Одно дело — бояться покушений, другое — жить в вечном страхе. Я же не говорю, что за свою жизнь не беспокоюсь.

— Вы фаталист?

— Не думаю. Если бы жил, предположим, не в Англии, а в Италии, у меня была бы другая система защиты, а здесь, безусловно, во многом я полагаюсь на государство.

— Ну хорошо, вот смотрите... Когда я к вам шел, был уверен, что меня обязательно обыщут, проверят с головы до ног, но ничего подобного — без даже поверхностного досмотра незамедлительно провели к вам... Слушайте, а если бы у меня, не дай Бог, были какие-то дурные намерения?..

— (Невозмутимо). Я вам уже сказал, что во многом полагаюсь на государство — то есть на Великобританию.

— Иными словами, уверены, что ее спецслужбы вас уберегут?

— Разумеется, это не значит, что сам ничего для собственной безопасности не предпринимаю: есть у меня и охрана, и специальная система защиты, но они были бы бессильны, если бы британские правоохранительные органы не понимали, в какой ситуации я нахожусь, и не помогали бы мне оберегать мою жизнь... Чтобы вы знали, уже после убийства Саши Литвиненко сюда приезжали люди с совершенно конкретной целью меня убить, но я был об этом проинформирован британской полицией, и она приняла необходимые меры.

— Вы даже знали, как собирался предполагаемый киллер действовать?

— Да, я был в курсе. Месяца за четыре до часа Х один человек из Москвы рассказал мне, что организаторы убийства Саши Литвиненко планируют теперь устранить меня, причем все обставят иначе: не будет никакого яда, никакого нападения из-за угла... Сюда приедет господин, который меня знает и которого знаю я, и попросит о встрече, во время которой абсолютно открыто меня убьет. После этого он не станет скрываться, сдастся полиции, а на суде заявит, что это чистая бизнес-разборка, — дескать, у нас с ним давние счеты и таким образом он выяснял со мной отношения. Учитывая чистосердечное признание, по английским законам ему дадут 20 лет, а затем, отсидев половину срока, убийца выйдет на свободу, станет героем России, обеспечит семью...

Рассказ москвича я выслушал почти как сказку, но поскольку после смерти Литвиненко обо всех подозрительных случаях докладывал Скотленд-Ярду, передал им и эту историю (причем, повторяю, серьезно к ней не отнесся, хотя она достаточно, согласитесь, логична). Каково же было мое удивление, когда в середине июня сотрудники полиции поставили меня в известность, что в Лондоне действительно находится человек...

— ...которого вы хорошо знаете?

— Не хорошо, но знаю, и даже встречался с ним, в том числе в Англии. Прибыл он с таким вот заданием, более того, для правдоподобности приехал с ребенком... Меня попросили временно покинуть страну, а его через некоторое время арестовали и депортировали в Россию — видимо, по каким-то политическим соображениям решили вокруг дела Литвиненко не затевать новый виток.

— Вы рассказали о покушении, которое довольно необычным способом планировалось осуществить, и у меня тут же возникла историческая параллель. Фактически для российской власти вы сегодня такой же раздражитель, каким некогда был для сталинского режима в СССР Лев Троцкий. Он находился за океаном, но его достали и там: агент НКВД Рамон Меркадер был заслан в Мексику, где вошел к Льву Давидовичу в доверие и в результате убил его ледорубом... Вам не кажется, что история повторяется?

— Честно говоря, я себя с Троцким не сравниваю, но, безусловно, менталитет огромной нации за исторически короткий промежуток времени измениться не может, и разумеется, он отражается прежде всего в ее лидерах. С точки зрения тех, кто сегодня управляет Россией, а именно обладателей гэбэшного менталитета, то, что делал со своими недругами Сталин, абсолютно нормально, поэтому методы, которые использует нынешняя власть в борьбе с оппонентами, ничем не отличаются от применявшихся в 1940 году, только вот технологии появились другие. Тогда вместо полония, который теперь идет в ход...

— ...был ледоруб...

— Вот и все, пожалуй, отличие, а методы как были преступными — такими же и остались, и все так же им наплевать на весь остальной мир... В этом смысле никакой разницы между тем и этим режимом нет.


«НА СОВЕЩАНИЕ В КРЕМЛЕ ШАМИЛЬ ТАРПИЩЕВ ПРИШЕЛ С «СОЛНЦЕВСКИМИ»

— Бывший начальник охраны первого президента России Александр Коржаков совершенно на голубом глазу сказал мне, что вы приходили к нему с просьбой убить Кобзона, Гусинского и Лужкова...

— (С улыбкой). Всех вместе...

— ...и сразу!

— На самом деле, Коржаков эту историю рассказывает уже давно — с того момента, когда под давлением людей, принимавших участие в ельцинской кампании 96-го года, в том числе меня и Чубайса, был отправлен Борисом Николаевичем в отставку. С тех пор он пытается по-своему мстить. Безусловно, Коржаков не может не реагировать на мои слова о нем, а я ведь публично говорил, причем с фактами и аргументами, для чего он нанимал убийц, в каких спецоперациях участвовал... Это не может не вызывать у него раздражения, поэтому разжалованный генерал и придумывает разные байки...

— Иосиф Кобзон, которому я об этом поведал, отреагировал с юмором: мол, надо у Коржакова спросить, почему Березовский если и приходил с этим предложением, то именно к нему...

— Первая мысль: если ты знал об этом, почему тогда не сообщил куда следует, почему тут же у себя в кабинете не арестовал? Преимущество этих людей — я имею виду и Коржакова, и Путина — в том, что они понимают: к сожалению, наш народ на два шага вперед не считает и память у него короткая. Такую игру они ведут именно потому, что очень низкого мнения о собственном народе, и, увы, их расчет часто оправдывается.

— Опять-таки о Коржакове: он сказал мне — совершенно осознанно и уверенно, — что убийство Листьева заказали Березовский и Лисовский. Что вы на это ответите, ведь не секрет, что и правоохранительные органы отрабатывали версию о вашей причастности к громкому преступлению?

— Могу только рассказать, как представляю себе то, что произошло с Листьевым, и почему это случилось. История, правда, длинная, но постараюсь, насколько это возможно, быть кратким...

Вы знаете, что в декабре 94-го года Ельцин подписал указ о преобразовании ЦТ (Центрального телевидения) в акционерное общество. Отмечу, что Коржаков активно помогал нам убедить Ельцина в необходимости такого шага и в том, что в конечном счете Борис Николаевич этот указ издал, его заслуга огромна. Правда, как вскоре выяснилось, Александр Васильевич рассчитывал получить в свое распоряжение достаточно интеллектуальную команду, которая не только сможет работать на президента, но и, кроме того, будет лично ему, Коржакову, полностью подконтрольной.

Чтобы сделать следующий шаг, он организовал совещание в Кремле, на которое пригласил меня, Бадри Патаркацишвили, который в то время был заместителем гендиректора ОРТ, и нашего теннисиста Шамиля Тарпищева. Шамиль пришел не один, а с какими-то ребятами...

— Тоже теннисистами?

— Да нет — с солнцевскими, и Коржаков, по сути, потребовал, чтобы часть эфирного времени мы передали Тарпищеву вроде бы для освещения спортивных событий, причем задумывалось это как отдельное акционерное общество внутри нашего...

— Потребовал в какой форме?

— В достаточно интеллигентной: мол, вы должны это сделать... Нет, он не стучал кулаком по столу, но хотя всем было понятно: по существу, это приказ, мы отвергли его предложение прямо там же, в Кремле. Сидя за столом, Бадри прямо сказал в глаза Коржакову при Тарпищеве и этих ребятах: «Я вообще не понимаю, Александр Васильевич, почему вы решили устроить здесь бандитскую разборку».

После его слов Коржаков мне заявил: «Чтобы этого грузина я никогда больше не видел» (и таки больше его не увидел)... Стало совершенно очевидно, что он посылает мессидж: я хозяин, а вы делайте, что вам скажут, а результатом того, что ему не удалось навязать нам свою волю, стали некоторые действия, среди которых — убийство Листьева. О многочисленных фактах, которые это подтверждают, мы можем говорить отдельно, но я убежден, что стоит за этим преступлением именно Коржаков.

Все россказни о том, что у Влада были какие-то обязательства перед рекламодателями, абсолютно от лукавого: по этой версии, Листьев якобы поплатился жизнью за то, что решил на три месяца отменить на ОРТ рекламу, но это была идея моя.

Тогда на ОРТ, поскольку оно было государственным, никто особенно не заботился, как собирать деньги от рекламы, — по сути, все отдали на откуп мелким акционерным компаниям. В результате, хотя доля ОРТ в телевещании была огромной, на рекламном рынке оно получало абсолютный мизер (достаточно сказать, что НТВ, которое в то время имело долю вещания вполовину меньше, собирало рекламных денег в два раза больше). Поэтому я и решил рынок сломать — мы просто отказались от рекламы на три месяца, а потом запрет на нее продлили еще на месяц. Разрушили рынок полностью, после чего собрали его по новой и получили уже ту долю, которая реально нам полагалась, — порядка 45-50 пр