Депутаты предлагают проводить рискованные медицинские эксперименты на детях-сиротах и солдатах

Рискованные медицинские эксперименты на детях могут быть узаконены, если очередной думский законопроект станет былью. В этом документе оговаривается возможность проведения исследований не только на детях-сиротах, но и на военнослужащих, людях с психическими отклонениями и беременных женщинах. Впрочем, поскольку законопроект еще в работе, список «собачек Павлова» остается открытым.

Детки за таблетки
Проект федерального закона № 471650-4 «О биомедицинских исследованиях» предложили депутаты Госдумы Валерий Зубов и Сергей Колесников. Законопроект в ноябре был отправлен Думой на доработку. Но то, что оба депутата в декабре переизбрались от обеих «Россий» (Зубов — от «Справедливой», а Колесников — от «Единой»), создает уверенность: об этом проекте мы еще услышим.

Депутаты упирают на то, что взялись за исправление педиатрической ситуации не просто так. Толчком послужили принятые в 2007 году документы: резолюция Всемирной организации здравоохранения «О значимости и необходимости клинических исследований в педиатрии», а также закон Европарламента о расширении таких исследований в ЕС. Однако стоит взглянуть на текст законопроекта Зубова и Колесникова, и появляется ощущение, что это не толчок — а просто повод включить «зеленый свет» опытам на людях.

Главная причина беспокойства власть имущих, из-за которой рвутся на груди рубахи под дорогими пиджаками, — в том, что детям нельзя давать лекарства, которые исследуются только на взрослых. Мол, не определить эффективность. Законопроект «О биомедицинских исследованиях» опыты на детях как раз разрешает — причем со многими предосторожностями, вроде «комитета по этике» и «информированного согласия», которые должны уберечь от ошибок и злого умысла.

Однако посмотрим внимательнее на ныне действующий закон «О лекарственных средствах». Статья 40, пункт 5, гласит: «Не допускаются клинические исследования лекарственных средств на несовершеннолетних, за исключением тех случаев, когда исследуемое лекарственное средство предназначается исключительно для лечения детских болезней или когда целью клинических исследований является получение данных о наилучшей дозировке лекарственного средства для лечения несовершеннолетних».

«Наилучшая дозировка» — это ведь и значит: не вредная и наиболее эффективная. Следовательно, можно и сейчас проводить чуть ли не полноценные исследования лекарств на детях? Получается, можно. Но факт остается фактом: исследования не проводятся! Вернее, проводятся, но не фирмами-производителями, а простыми врачами, которые дают препараты детям на свой страх и риск. В этом, кстати, и суть прошлогоднего закона Европарламента: заставить разработчика оплачивать исследование лекарств не только на взрослых, но еще и на детях, что для производителя как раз совсем невыгодно.

Так ради чего же было огород городить? Ответ кроется в сопоставлении статьи 40, пункт 7, старого закона и статьи 25, пункт 5, нового законопроекта. Старый полностью запрещает проведение опытов на детях, не имеющих родителей, а новый позволяет делать их с согласия «законного представителя», в том числе органа опеки. То есть — на детях-сиротах из детдомов. Можно себе представить, какая это золотая жила для попечителей и какая удача для создателей лекарств, в том числе иностранных. И какой «комитет по этике» будет заботиться об «информированном согласии» детей, когда на кону такие деньги?

Еще один нюанс: действующий закон обязывает перед исследованиями на детях провести аналогичные на совершеннолетних. Новый законопроект эту тонкость из виду упускает.
Теперь, я думаю, вас не удивит, что исследования разрешаются также на военных? Видимо, для случаев, когда создается лекарство от специфических болезней солдат — таких, которые у гражданских людей не встречаются…
Еще можно будет ставить опыты на мигрантах, людях с психическими отклонениями и живых эмбрионах у беременных женщин. Под запретом, как сейчас, остаются только заключенные и подследственные.

Плюсы от минусов
Львиную долю довольно короткого законопроекта занимает описание «комитета по этике», который должен контролировать проводимые исследования. При этом пункт 1 статьи 13 указывает: как будут создаваться эти комитеты, решит «федеральный орган исполнительной власти» (видимо, Министерство здравоохранения). Хоть из собственных сотрудников, хоть из самих фармацевтов-исследователей! Очень эффективная защита подопытных получится.

Еще один интересный аспект проекта заключается в том, что под «биомедицинскими исследованиями» подразумевается отнюдь не только испытание лекарств. Например, всего лет пять назад был запрещен экспериментальный метод лечения наркомании под названием «стереотаксис»: сверление черепа без наркоза. Это больно. И находились добровольцы, согласные заплатить бешеные тысячи долларов, чтобы попробовать избавиться от зависимости! Метод оказался неэффективным, но идей в Институте мозга еще много. Представьте, как разыграется фантазия ученых, когда появится доступ к сиротам и военным! Конечно, при бдительном контроле опекунов и комитета по этике…

И это далеко не все.

Законопроект изобилует «мелочами» вроде того, что в нем вообще нет статьи о правах участников исследований. Или о том, что лица, занимающиеся незаконными исследованиями, подлежат уголовной ответственности. В пункте 4 статьи 6 написано, что ответственность наступает в соответствии с законодательством — а подходящей статьи в Уголовном кодексе не существует.

Нет в законопроекте и презумпции связи между исследованием и ухудшением здоровья. То есть, если человек принимал экспериментальный антибиотик и вдруг у него начался гастрит, то он должен будет еще доказать страховщику, комитету по этике и суду, что заболел он не потому, что одной булкой питается, а потому что пять раз в день по часам таблетки глотал.
В ближайшее время мы узнаем, входит ли в план Путина превращение России в экспериментальный полигон для медицинского тестирования.

Прямая речь

Юлий РЫБАКОВ, депутат Госдумы трех созывов:
— Новый законопроект — это громкий ужас. Описанный там этический комитет — это вроде Общественной палаты, толку никакого. А самый перл — возможность «отсроченного согласия» на эксперимент человека, который «не способен в данный момент к волеизъявлению» (ст. 28). Это значит, сейчас мы что-нибудь с ним сделаем, а потом он согласится! И ведь речь идет не об эмбрионах абортированных, из которых сейчас восстанавливают стволовые клетки: понятно, что люди это будут делать, даже если это грех. Тут речь о вмешательстве в жизнь человеческого организма, причем таком вмешательстве, результатов которого автор не знает, поскольку это эксперимент. Доктор Менгеле передает привет с того света авторам законопроекта!

Аргумент, что надо разбираться, как препараты действуют на детей, — это тоже спорно, но уж при чем здесь солдаты?! Хорошо, что пока закон «О лекарственных препаратах» исключает подобную норму.
Господин Колесников, похоже, абсолютно не понимает правовых проблем. Не видит, во что могут выливаться те или иные законодательные решения в том обществе, в котором он живет. Однако нельзя забывать и о заинтересованности корпораций, которым этот законопроект выгоден. Колесников как член президиума Российской академии медицинских наук, конечно, курсирует в высших корпоративных слоях и может подпасть под такое влияние.

Елена ЗАРУБИНА, провизор:
— Все дозировки лекарств для детей определяются опытным путем. Первоначально опыты проводятся на животных и на взрослых. Потом действуют по следующей схеме: приходит представитель фирмы к врачу уровня заведующего отделением, предлагает ему поучаствовать в исследовании. В качестве вознаграждения могут обещать не обязательно деньги — это могут быть поездки, участие в конференциях.
Все испытания на детях проводятся — и должны проводиться! — с согласия родителей. В детском доме, как и в военной части, в психиатрической клинике ставить опыты опасно. И военные, и дети, и люди с психическими расстройствами не имеют права голоса, слишком высока вероятность злоупотреблений.

Аркадий ЧАПЛЫГИН, управляющий делами коллегии адвокатов «Призывник»:
— Авторами законопроекта неверно избран тип регулирования: вместо того чтобы определять круг лиц, которые подлежат исследованиям, они определили круг лиц, которые исключаются из них — тем самым оставили вне юридических рамок очень большое число социально незащищенных людей. Даже если намерения законотворцев благие, в чем можно не сомневаться, то техника, которую они избрали, позволит пользоваться этим законопроектом не очень хорошим людям.
Кстати, информированное согласие не защищает, а лишь предупреждает объект исследования об опасностях. И если врач сообщил заведомо ложную информацию о последствиях исследования и в результате был причинен вред здоровью пациента, то такой врач не несет за это ответственности, поскольку ст. 140 УК РФ — ответственность за заведомо ложную информацию, причинившую вред, — распространяется только на должностных лиц. А врач, даже бюджетник, должностным лицом не является.

Досье «Новой»:
Воображение доктора Аушвица, Йозефа Менгеле, не знало пределов. Предварительные осмотры детей были вполне рутинны. Их опрашивали, измеряли и взвешивали. Однако в руках Менгеле их ждала более интересная судьба. Он ежедневно брал образцы крови и посылал их профессору Вершуеру в Берлин. Он вводил кровь одного близнеца другому (часто из другой пары) и фиксировал результаты. Обычно это были лихорадка, сильная головная боль, которая продолжалась несколько дней, и прочие воспалительные симптомы. Чтобы выяснить, может ли быть улучшен цвет глаз, Менгеле переливал глазные жидкости. Это всегда результировалось в болезненных инфекциях, иногда — в слепоте. Если близнецы умирали, Менгеле забирал их глаза и прикалывал их к стене в своем кабинете, как некоторые биологи прикалывают к стендам красивых жуков. Маленьких детей сажали в изолированные клетки, им вводились различные стимуляторы, чтобы протестировать реакцию. Некоторых стерилизовали или кастрировали. Другим удаляли органы и части тела без анесте
зии или же вводили инфекционные агенты, чтобы посмотреть, как быстро они вызовут заболевания.