Феномен просоветского антимарксизма в современной России
Вплоть до начала 1990-х годов в российском (советском) обществоведении господствовали установки, исходящие из официальной идеологии – «марксизма-ленинизма». Априорно одобряемым «пролетарскому интернационализму» и «советскому патриотизму» противостоял априорно неодобряемый «буржуазный» («мелкобуржуазный») национализм.
Когда в 1989 году состоялись первые за семьдесят лет Советской власти выборы на многопартийной и альтернативной основе, националисты их с треском проиграли. Лозунги, призывавшие общество консолидироваться по этническому принципу, оно попросту игнорировало. Линии размежевания проходили тогда по социально-классовому и идеологическому критериям. Люди солидаризировались друг с другом в противостоянии деградировавшей, заведшей страну в экономический, политический и духовный тупик партноменклатуре.
Вплоть до начала 1990-х годов в российском (советском) обществоведении господствовали установки, исходящие из официальной идеологии – «марксизма-ленинизма». Априорно одобряемым «пролетарскому интернационализму» и «советскому патриотизму» противостоял априорно неодобряемый «буржуазный» («мелкобуржуазный») национализм.
Когда в 1989 году состоялись первые за семьдесят лет Советской власти выборы на многопартийной и альтернативной основе, националисты их с треском проиграли. Лозунги, призывавшие общество консолидироваться по этническому принципу, оно попросту игнорировало. Линии размежевания проходили тогда по социально-классовому и идеологическому критериям. Люди солидаризировались друг с другом в противостоянии деградировавшей, заведшей страну в экономический, политический и духовный тупик партноменклатуре.
«Звездный час» русского (и нерусского) национализма пробил в «лихие девяностые». Прошло чуть более десяти лет, – и этническая индифферентность общества сменилась сверхчувствительностью к этническим сюжетам. Причем национализм в России теперь нередко (но, разумеется, не всегда!) предстает перед нами в весьма привлекательной для значительной части населения красной (или розовой) советской «упаковке».
Современный русский национализм происходит из двух субкультур, сформировавшихся задолго до распада СССР, – советско-коммунистической и традиционалистски-почвеннической. Именно соревнованием советско-коммунистической и традиционалистски-почвеннической субкультур, их взаимной критикой, попытками сближения, а также их внутренней дифференциацией и определена эволюция русского национализма в последние два десятилетия.
На протяжении всех 1990-х годов монопольным правом на «патриотизм» обладали так называемые коммунопатриоты («красные»), с одной стороны, и «национал-патриоты» («белые» и «розовые»), с другой. В националистической оппозиции «антинародному режиму» имелась также и «коричневая» составляющая, но она игнорировалась основными игроками как откровенно маргинальная. Что касается официальной власти и либеральной оппозиции, то и та и другая временно устранились от дискуссии по вопросу о роли патриотизма в идеологии и политике.
После 2000 года, то есть со сменой ельцинской администрации на путинскую, происходят следующие изменения.
а) Власть начинает активно играть на поле, прежде занятом «профессиональными патриотами». Она перестает позиционировать себя как либеральную (несмотря на продолжение курса экономического либерализма) и пытается использовать риторику и символику своих оппонентов – причем как из «красной», так и из «белой» части националистического спектра.
б) В борьбу за право именования себя «патриотами» включается часть либералов. Политики и интеллектуалы, еще недавно исходившие из того, что патриотизм – интимное чувство, которое (также как, скажем, религиозное) неприлично использовать в инструментальных целях, осознают мощный мобилизационный потенциал национальных чувств и пытаются поставить его себе на службу.
в) На политической сцене появляются весьма экзотичные идеологические гибриды. Похоже, что именно зашкаливающая степень их эклектичности служит залогом их привлекательности. И настоящим коммунистам, сохраняющим верность марксизму, приходится выдерживать со стороны этих «гибридов» (нередко оперирующих к тому же левой риторикой и лозунгами) жесткую конкуренцию за право влияния на массы [1].
Поворот буржуазной власти и либералов к патриотизму в начале «нулевых» был неслучаен. Сегодня патриотизм – это не просто дань моде. Здесь – холодный политический расчет. Космополитизм Ельцина и патриотизм Путина не следует противопоставлять, поскольку это – два этапа одного процесса: утверждение капитализма в России. Если при Ельцине патриотические чувства у бывших советских граждан целенаправленно выхолащивались и притуплялись, чтобы под флагом космополитизма, индивидуализма и эгоизма легче было осуществить демонтаж советской (социалистической) государственности и произвести «распил» общенародной собственности, то начатая при Путине активная патриотическая «накачка» имеет своей целью укрепление уже иной – буржуазной – государственности и защиту частной собственности олигархов, которая в изрядном количестве прилипла к их рукам в результате «рыночных реформ». Неслучайно лейтмотивом первого президентского срока Путина стала его фраза, которая теперь с успехом может претендовать на звание хрестоматийной: «Пересмотра итогов приватизации не будет».
Когда в 1989 году состоялись первые за семьдесят лет Советской власти выборы на многопартийной и альтернативной основе, националисты их с треском проиграли. Лозунги, призывавшие общество консолидироваться по этническому принципу, оно попросту игнорировало. Линии размежевания проходили тогда по социально-классовому и идеологическому критериям. Люди солидаризировались друг с другом в противостоянии деградировавшей, заведшей страну в экономический, политический и духовный тупик партноменклатуре.
«Звездный час» русского (и нерусского) национализма пробил в «лихие девяностые». Прошло чуть более десяти лет, – и этническая индифферентность общества сменилась сверхчувствительностью к этническим сюжетам. Причем национализм в России теперь нередко (но, разумеется, не всегда!) предстает перед нами в весьма привлекательной для значительной части населения красной (или розовой) советской «упаковке».
Современный русский национализм происходит из двух субкультур, сформировавшихся задолго до распада СССР, – советско-коммунистической и традиционалистски-почвеннической. Именно соревнованием советско-коммунистической и традиционалистски-почвеннической субкультур, их взаимной критикой, попытками сближения, а также их внутренней дифференциацией и определена эволюция русского национализма в последние два десятилетия.
На протяжении всех 1990-х годов монопольным правом на «патриотизм» обладали так называемые коммунопатриоты («красные»), с одной стороны, и «национал-патриоты» («белые» и «розовые»), с другой. В националистической оппозиции «антинародному режиму» имелась также и «коричневая» составляющая, но она игнорировалась основными игроками как откровенно маргинальная. Что касается официальной власти и либеральной оппозиции, то и та и другая временно устранились от дискуссии по вопросу о роли патриотизма в идеологии и политике.
После 2000 года, то есть со сменой ельцинской администрации на путинскую, происходят следующие изменения.
а) Власть начинает активно играть на поле, прежде занятом «профессиональными патриотами». Она перестает позиционировать себя как либеральную (несмотря на продолжение курса экономического либерализма) и пытается использовать риторику и символику своих оппонентов – причем как из «красной», так и из «белой» части националистического спектра.
б) В борьбу за право именования себя «патриотами» включается часть либералов. Политики и интеллектуалы, еще недавно исходившие из того, что патриотизм – интимное чувство, которое (также как, скажем, религиозное) неприлично использовать в инструментальных целях, осознают мощный мобилизационный потенциал национальных чувств и пытаются поставить его себе на службу.
в) На политической сцене появляются весьма экзотичные идеологические гибриды. Похоже, что именно зашкаливающая степень их эклектичности служит залогом их привлекательности. И настоящим коммунистам, сохраняющим верность марксизму, приходится выдерживать со стороны этих «гибридов» (нередко оперирующих к тому же левой риторикой и лозунгами) жесткую конкуренцию за право влияния на массы [1].
Поворот буржуазной власти и либералов к патриотизму в начале «нулевых» был неслучаен. Сегодня патриотизм – это не просто дань моде. Здесь – холодный политический расчет. Космополитизм Ельцина и патриотизм Путина не следует противопоставлять, поскольку это – два этапа одного процесса: утверждение капитализма в России. Если при Ельцине патриотические чувства у бывших советских граждан целенаправленно выхолащивались и притуплялись, чтобы под флагом космополитизма, индивидуализма и эгоизма легче было осуществить демонтаж советской (социалистической) государственности и произвести «распил» общенародной собственности, то начатая при Путине активная патриотическая «накачка» имеет своей целью укрепление уже иной – буржуазной – государственности и защиту частной собственности олигархов, которая в изрядном количестве прилипла к их рукам в результате «рыночных реформ». Неслучайно лейтмотивом первого президентского срока Путина стала его фраза, которая теперь с успехом может претендовать на звание хрестоматийной: «Пересмотра итогов приватизации не будет».
Все течет, все изменяется. То, что раньше, в «лихие девяностые» помогало коммунистам выстоять в борьбе с «антинародным режимом», теперь, в начале XXI века создает для них серьезные проблемы. Если при Ельцине, когда в обществе еще были свежи воспоминания о советском прошлом, патриотизм служил (разумеется, с существенными оговорками) своего рода «визитной карточкой», «политическим маркером» коммунистической оппозиции, то теперь, когда власть тоже активно разыгрывает «патриотическую карту», пропаганда патриотизма работает скорее на правящий режим, а также на ультраправых националистов. Если до 1993 года (включительно) для коммунистов и был допустим временный тактический союз с националистами в борьбе за сохранение Советской власти (хотя и этот вопрос остается спорным), то после окончательного упразднения последней, в условиях укрепления буржуазной государственности единый «народно-патриотический» («красно-белый») фронт становится явным анахронизмом. Причем очень опасным для самих коммунистов. В новой ситуации коммунистические силы в России поставлены перед необходимостью существенной корректировки своих идеологических, программных и тактических установок, ибо в условиях поворота власти в сторону патриотизма они рискуют оказаться в роли маленького красного хвостика буржуазной системы и потерять свое самостоятельное политическое лицо, растворившись в океане буржуазного патриотизма и национализма. Российские коммунисты должны четко и ясно ответить на вопрос: чем их патриотизм сегодня (особенно в свете событий вокруг Крыма и Украины) отличается от патриотизма официального, буржуазного?
Однако понимание приходит далеко не сразу. На сегодняшний день на левом фланге современного российского политического спектра продолжает доминировать течение, которое сложилось еще в начале 1990-х гг. И хотя его представители обычно позиционируют себя коммунистами, правильнее было бы обозначить его термином «коммунопатриотизм». Феномен коммунопатриотизма возник из реакции на крах советского строя. Поскольку официальная идеология – догматизированный «марксизм-ленинизм» – утратила кредит доверия в конце 1980-х – начале 1990-х годов, ее приверженцы столкнулись с необходимостью ответа на вызов времени. Такой ответ был предложен идеологами КПРФ во главе с Г.А. Зюгановым.
Идеология коммунопатриотизма представляет собой гибрид из догматизированного марксизма-ленинизма и национализма, носящего в основном этатистски-имперский характер, но не чуждого и элементов этнического национализма. Сей эклектический гибрид выдается его создателями за «творческое развитие марксистско-ленинской теории применительно к современности». Основные черты данного гибрида таковы.
1. Появление ксенофобски-шовинистических мотивов и постоянное усиление их роли в аргументации. Из программных заявлений патриотов коммунистического образца постепенно исчезают реверансы в сторону пролетарского интернационализма, зато все более заметными становятся конспирологические выпады по адресу «сионизированного капитала» и других явных и скрытых врагов России. Данное смещение произошло не только в риторике лидеров КПРФ, но и в высказываниях так называемых «радикальных» («революционных», «ортодоксальных») коммунистов – в частности, Виктора Анпилова. Теоретическая и агитационно-пропагандистская беспомощность, неспособность донести коммунистические (собственно марксистские) идеи до сознания широких масс, а также ориентация, главным, образом, на выборы и боязнь растерять свою «электоральную базу» – все это делает многих нынешних «левых» заложниками мелкобуржуазных протестных настроений политически неграмотных, зараженных националистическими предрассудками обывателей. В этой ситуации необходимым инструментом сохранения электората является для так называемых «коммунистов» (а точнее – «коммунопатриотов») канализирование протестной энергии мелкобуржуазных и люмпенизированных обывательских масс против чужаков (евреев, кавказцев, мигрантов) и врагов России («мировой закулисы»). Отсюда – активное перенимание коммунопатриотами националистической риторики («государствообразующий русский народ») и участие КПРФ в откровенно националистических объединениях, типа «Народного ополчения» и «Русского Лада». В условиях буржуазного общества, расколотого на антагонистические классы эксплуататоров и эксплуатируемых, призывы к «национальному единению» объективно льют воду на мельницу эксплуататоров.
2. Попытки апроприации христианства. В книгах Зюганова и его единомышленников проводится мысль о внутренней гармонии социалистических и христианских идей. Коль скоро Христос проповедовал равенство и социальную справедливость, то его, согласно этой логике, вполне можно считать первым коммунистом. При этом смазывается принципиальное различие между марксизмом и прочими идеологическими доктринами (в том числе и религиозными), а именно: марксизм призван изменить мир на научной основе.
3. Тезис об органичности социализма/коммунизма русскому национальному менталитету (и, соответственно, о несовместимости «русской души» с западным капитализмом). Коллективизм социалистической идеи есть не что иное, как разновидность «соборности», «всеединства». Ленину с его воинствующим атеизмом предпочитают фальшивый образ Сталина, «выпускника духовной семинарии, помирившегося с церковью» и обратившегося к народу в 1941 году со словами «братья и сестры».
4. Форсированное развитие идеи враждебности Запада по отношению к России и интерпретация российско-западного противостояния в культурно-цивилизационных и геополитических терминах: оно чаще всего преподносится не как межформационное столкновение («социализм – капитализм»), а как «конфликт цивилизаций» (высокодуховная «богоносная» Россия и бездуховный секулярный Запад, континентальная евразийская империя и англо-саксонский колониально-океанический атлантизм, теллурократия и талассократия и т.п.). Формационный (марксистский) дискурс все более уступает место цивилизационному.
5. Изображение большевистских деятелей-революционеров в качестве «державников» и «патриотов», строителей российской государственности. Шаги к восстановлению национальной территории в границах империи Романовых предпринял уже Ленин, а Сталин завершил дело, начатое Лениным. При этом явно затушевываются их революционные взгляды и революционная деятельность до 1917 года, направленная на борьбу с царизмом.
В стилизации русского коммунизма под аутентично национальную идеологию на страницах просоветской политической публицистики особенно активен Сергей Георгиевич Кара-Мурза. В последние несколько лет его книгам удалось выйти за рамки маргинальной околопартийной литературы и стать своего рода бестселлерами. Круг идей, которым ему удалось завоевать массового читателя, может быть выражен формулой «социалистическое державничество». По мнению С.Г. Кара-Мурзы, в ходе реализации «советского проекта» большевиками была воссоздана модель жизнеустройства, по целому ряду сущностных характеристик сходная с дореволюционной самодержавной Россией, правда, в отличие от последней, гораздо лучше адаптированная к условиям и потребностям индустриального общества. СССР являлся своего рода «реинкарнацией» Российской империи, а так называемый «реальный социализм/коммунизм» представлял собой не что иное, как историческую альтернативу западной, либерально-капиталистической цивилизации. Вместе с тем, в отличие от дореволюционной России, СССР был не просто великой державой, но государством, построенным на фундаменте социализма, а значит – заботившемся (в отличие от царского режима) о благе простого народа.
Наиболее крупными платформами для выражения коммунопатриотических идей сегодня выступают газеты «Советская Россия», «Правда», «Патриот», а также официальный сайт КПРФ. Точку зрения «ультрасталинистов» выражала нерегулярно выходившая и плохо напечатанная газета «Дуэль», а затем – ее реинкарнации «К барьеру!» и «Своими именами». Симптоматично, что по количеству конспирологических обличений «жидомасонов» и их «прихвостней» эти «красные» (по замыслу) издания не уступают многим «коричневым» [2].
Что касается националистов откровенно некоммунистического толка, то здесь следует выделить два основных направления: традиционалисты («белые») ипочвенники («розовые»). Линия размежевания между традиционалистами и почвенниками пролегает прежде всего по вопросу о преемственности между «исторической Россией» и советским режимом. Для традиционалистовбольшевизм означал радикальный разрыв исторического континуума как в политическом, так и в культурном отношении. То, что произошло со страной после Октября 1917 года, – это катастрофа, результатом которой стало почти полное уничтожение великой государственности и великой культуры. Взглядпочвенников на большевизм не столь однозначен. Признавая трагический характер событий 1917 года, они склонны рассматривать советский период российской истории в терминах удержания и сохранения базисных ценностей предшествующего периода.
Данным размежеванием определены и другие черты, отличающие традиционалистов от почвенников. Если традиционалисты практически идентифицируют себя с интеллигенцией, покинувшей Россию после 1917 года, то почвенники противопоставляют себя в качестве «реалистов» эмигрантам и их потомкам как «идеалистам», не знающим современной российской действительности и потому склонным к ригоризму и патронажу. Последовательный антикоммунизм традиционалистов влечет за собой антисталинизм, что резко контрастирует с сакрализацией фигуры Сталина среди одной части почвенничества («державный сталинизм») и с терпимым отношением к сталинизму среди другой его части. Различные вариации почвеннической идеологии возникают из различий в интерпретации советского периода и, в частности, в способах включения советских символов в собственную семантическую систему [3].
В рядах самих почвенников имеются серьезные разногласия по вопросу о месте и роли православия в российской истории. Так, Валентина Чеснокова представляет секулярное, а Михаил Назаров – православно-фундаменталистское направление почвеннического национализма. В рамках первого направления православию отводится важная, но не определяющая роль в строительстве будущей национальной государственности. Потенциал национального спасения заключается в особенностях русского «ментального кода» (нестяжательство, самопожертвование, коллективизм, сакрализация государственной власти). В рамках второго направления возвращение к православию и установление «православной монархии» рассматривается как необходимое условие политического и культурного выживания нации.
Бурную активность на ниве православно-фундаменталистского почвенничества развил дьякон Андрей Кураев. Из секулярных почвенников стоит выделить Георгия Гачева, Юрия Бородая, Александра Панарина и уже упомянутого Сергея Кара-Мурзу. Последний, снискав себе широкую популярность разоблачением черных мифов о советском прошлом нашей страны, использует свой авторитет для дискредитации марксизма, выгодно противопоставляя марксистской теории практику реального социалистического строительства. Прослеживается попытка «оторвать» основателей Советского государства – Ленина и Сталина – от их идейных предшественников – Маркса и Энгельса. Утверждается, что революции XX века и социалистические преобразования в России и других странах якобы осуществлялись не «по Марксу», а во многом вопреки ему. Именно на марксистскую теорию С.Г. Кара-Мурза и его последователи возлагают ответственность за кровавые издержки революционного процесса и провал «советского проекта» [4]. Однако в процессе критического анализа работ Маркса и Энгельса С.Г. Кара-Мурза допускает многочисленные передергивания, умолчания, искажения и даже откровенные фальсификации, в чем его не единожды уличали наиболее «подкованные» знатоки наследия классиков марксизма [5]. Мировоззрение Кара-Мурзы представляет собой весьма причудливую эклектическую смесь из марксизма, неонародничества, евразийства и геополитики, обильно приправленную цивилизационным подходом. Именно С.Г. Кара-Мурза в свое время выступал в качестве идейного вдохновителя создания «партии цивилизационного типа» «За нашу Родину!» (которая в июле 2012 года была наконец, с третьей попытки, зарегистрирована). И в своих взглядах на марксизм С.Г. Кара-Мурза отнюдь не одинок. В почвенническом лагере у него есть немало единомышленников.
У коммунопатриотов и почвенников, безусловно, имеется ряд точек соприкосновения. Во-первых, мышлению коммунопатриотов и почвенников свойственна общая направленность – антилиберальная и антизападническая. Но если для первых Запад ненавистен потому, что оттуда к нам пришел либерализм, то для вторых либерализм ненавистен потому, что пришел к нам с Запада.
Коммунопатриотов и почвенников сближают представления о политической системе, наиболее подходящей для России. Это та или иная форма авторитаризма («автократии», «национальной диктатуры»). Пункт, по которому они не могут договориться друг с другом, – это идеальный социальный строй, к реставрации которого следует стремиться. Для коммунопатриотов таким идеалом является советский режим, тогда как в глазах почвенников этот режим означал разрыв с православием и уже по этой причине может служить ориентиром лишь с весьма существенными оговорками. Показная лояльность коммунопатриотов русско-православной традиции сочетается с пиететом перед Дзержинским и другими символами коммунистического режима, что вступает в противоречие с агрессивным отторжением этих символов большинством почвенников.
Уместно выделить еще ряд моментов, отличающих программу «красных» от программы «белых» и «розовых». Коммунопатриоты высказываются за сохранение федерализма, тогда как почвенники (и традиционалисты) считают необходимым демонтировать федерализм в пользу унитарного государства. Коммунопатриоты провозглашают своей целью «укрепление федерального многонационального государства», что означает их неготовность принять тезис почвенников о необходимости обеспечить доминирование русских на всех уровнях жизни общества. Максимум, на что эти «коммунисты» идут, стремясь подчеркнуть свою патриотичность, – это вялая поддержка тезиса о введении пропорционального представительства во властных структурах, в результате чего «государствообразующий народ» получит большинство. Однако сторонники Зюганова боятся лоббировать инициативы вроде «Закона о русском народе», поскольку это может лишить их электоральной поддержки среди этнических меньшинств. Форумом, на котором коммунопатриоты встречаются со своими союзниками из почвеннического лагеря, и на котором обсуждаются различные варианты соединения коммунизма с православием, выступает «Народное радио», а также уже упомянутая «Советская Россия» [6]. Взгляды коммунопатриотов и почвенников легко образуют всевозможные помеси. Спорным остается вопрос, к какому из направлений отнести, допустим, Юрия Мухина (с «Армией воли народа»), который, с одной стороны, позиционирует себя коммунистом (и патриотом), но, с другой стороны, резкости его антимарксистских высказываний может позавидовать даже Кара-Мурза.
Среди прочих игроков на российском политическом поле конца XX – начала XXI века, в той или иной степени апеллирующих к советскому прошлому нашей страны, можно назвать еще ряд течений, как чисто националистических, так и представляющих собой всевозможные эклектические сочетания левой и правой идей. Среди них: неоевразийцы (Вадим Кожинов, Александр Дугин), «новые левые» националисты (Эдуард Лимонов с НБП, Сергей Шаргунов с движением «За Родину!»), посткоммунисты (Алексей Подберезкин с «Духовным наследием», Александр Проханов, Сергей Глазьев) и т.д. [7] К числу политических объединений посткоммунистической направленности, возникших относительно недавно, можно отнести движение «Суть времени» во главе с С.Е. Кургиняном, которое, с подачи своего всемудрейшего «гуру», всякий раз при мало-мальском обострении в стране социально-политической ситуации неизменно поддерживало существующий путинский режим.
Таким образом, есть все основания утверждать о формировании в общественно-политической мысли и движении современной России достаточно широкого направления, которое условно можно обозначить как «просоветский антимарксизм». Его представители заявляют о своей приверженности фундаментальным основам советского строя и завоевывают тем самым симпатии большого количества образованных людей, отторгающих политику «десоветизации» и «десталинизации». В «просоветском антимарксизме» выделяются два направления. Представители первого из них на словах клянутся в своей верности марксизму, но будучи не в состоянии правильно использовать его применительно к современной ситуации, принимаются скрещивать марксизм с разными формами национализма, объявляя это «творческим развитием марксистско-ленинской теории». К первому направлению можно отнести коммунопатриотов, посткоммунистов и «новых левых» националистов. Представители второго направления в «просоветском антимарксизме» открыто заявляют о своем неприятии марксизма как наносного, западнического учения, не совместимого с фундаментальными цивилизационными основами русского (и советского!) жизнеустройства. Сюда относятся почвенники и неоевразийцы.
Феномен «просоветского антимарксизма» (во всех его разновидностях) является весьма тревожным сигналом для коммунистов-марксистов. «Просоветские антимарксисты» используют доверие своих многочисленных сторонников для создания в их глазах ложного, искаженного образа марксизма (вне зависимости от того, позиционируют себя данные политические деятели в качестве «марксистов» или же, напротив, выступают с критикой марксистской теории), чем наносят значительный ущерб коммунистическому движению. Деятельность «просоветских антимарксистов» – это «попытка «ослепить» левую оппозицию, выбить из-под ее ног твердую идеологическую основу, деморализовать ее сторонников» [8]. И сегодня важнейшая задача коммунистов на фронте теоретической борьбы – дать достойный отпор новоявленным «друзьям народа» с подлинно марксистских позиций.
2. Там же. – С. 29-31.
3. Там же. – С. 31-33.
4. См., напр.: Кара-Мурза С.Г. Маркс против русской революции. – М., 2008. – 320 с.; Он же. Причины краха советского строя: результаты предварительного анализа // Кара-Мурза С.Г. Второе предупреждение. Неполадки в русском доме. – М., 2005. – С. 81-117.
5. См., напр.: Волков В.В. Черный Мурза против красного Маркса // Альтернативы. – 2009. – № 2. – С. 167-189; Макаров И.Н. Как Маркс попал в компанию Гитлера, Чубайса и Моисея // Альтернативы. – 2009. – № 4. – С. 185-193.
6. Малахов В. Указ. соч. – С. 34-36.
7. Там же. – С. 36-40.
8. Макаров И.Н. Указ. соч. – С. 193.
И. Быстров
Комментарии