О путинизме головного мозга

Диагноз очевиден – путинизм головного мозга.

Впрочем – это хоть и образно, но не точно. Органических поражений мозга у целого народа не бывает. А вот души, психики – бывают. Именно это мы и наблюдаем. И случай наш по ведомству не невропатологии (не бывает коллективной невропатологии), а по ведомству психиатрии, психопатологии, которая коллективной еще как бывает. Поэтому и название нашей болезни, если оставаться в рамках профессионального подхода, должно быть не путинизм головного мозга, а путиномания, коллективная путиномания.

Симптомы болезни самоочевидны – искаженное восприятие действительности, вплоть до галлюцинаций и бреда; нарушение (вплоть до распада) интеллектуальных функций – логики, анализа, критичности и самокритичности; рост эмоциональной напряженности и эмоциональной возбудимости вплоть до полной неадекватности. По качественному составу преобладают эмоции страха, агрессии и коллективной алчности. В общем – хорошо известный психиатрам симптомокомплекс мании: мы самые великие, мы обожаем нашего великого вождя, кругом враги, стремящиеся нас уничтожить, мы должны победить врагов и завоевать весь мир.

Причины болезни тоже хорошо известны. Это и характер информационного воздействия, и более глубокие – незалеченные психотравмы последних десятилетий. Телевизор должен был упасть на хорошо подготовленную почву. Мы свою готовили, минимум, лет восемьдесят. Если – не сто.

Гораздо меньше известно об эпидемиологии: какие пласты народной массы и насколько серьезно поразила болезнь и какова динамика – как быстро болезнь распространяется. Телевизор говорит: 86 процентов, а скоро будет 100. Сами мы видим, что, конечно, не 86, но – много: на грубую прикидку – процентов 50 может набираться. И заметно меньше не становится.
Течение самой болезни, если ее не лечить, тоже более-менее известно. Правда, тут есть варианты. Маниакальная фаза может смениться депрессивной. Но может и вылиться в деструктивное, психопатическое поведение, опасное для окружающих и самого больного. Грубо говоря, псих может разбушеваться и переломать – соседям заборы, а себе руки-ноги (и хорошо еще если не шею).

Гораздо меньше известно другое  – как лечить. Начиная с самых простых вопросов – кому лечить и какими средствами. Собственно, сами-то средства как раз известны довольно хорошо. Нужно приложить к голове что-нибудь холодное, лучше всего – зеркало. Излечение начинается (и часто больше просто ничего не нужно) с понимания, что ты болен и что ты хочешь вылечиться. Без этих понимания-желания ничего сделать нельзя, разве что накачивать больного "глушащими" препаратами, эффект от которых примерно тот же, что от аспирина при туберкулезе.

Но как добиться такого понимания? Когда больной уверен, что он здоровей всех здоровых, что больны как раз все остальные и что он сам сейчас ка-ак возьмет, да ка-а-ак всех вылечит. У меня в два счета все станут счастливыми! 

Вот в чем вопрос. И вопрос этот самым тесным образом связан с другим, с первым – кому лечить, кто здесь доктора. Впрочем, на вопрос "кому?" ответить нетрудно методом исключения: кроме нас претендентов в доктора всё равно нет; разве что – в санитары. А вот вопрос "как?" гораздо труднее. Как наиболее здоровой части нашего организма лечить часть, охваченную болезнью? И особенно в условиях, когда в организме присутствует и другая, не то чтобы здоровая, но здоровенная часть, которая сама путиноманией не страдает, но зато активно ее насаждает, распространяя гниение по организму, как это происходит при инфекционной гангрене, с той разницей, что здесь инфекция попадает в организм не извне, а производится самим организмом.

Я знаю, какой ответ у вас уже готов. Но в том-то и дело, что ампутацию здесь проводить нельзя. По многим причинам: и потому, что некому, и потому, что отрезать пришлось бы по пояс, и потому, что ампутировать надо было бы жизненно важные органы, имплантировать которые невозможно. В общем, как в старом анекдоте: ох, уж мне эти хирурги, им бы всё резать. Нет, резать здесь нельзя. (И уж если ничего другого не останется и дело дойдет до этого, то обойдутся без нашей помощи.) Так что не о "не дожидаясь перитонитов" нам надо думать. А о чем?

И вот здесь-то мы и подходим к самому интересному. О чем? Казалось бы, это должен был быть для нас даже не то, что самый главный, а просто единственный наш вопрос. О чем же нам еще думать? О чем, вообще, может думать здоровая часть больного организма, если не о лечении? Ведь гибель организма неизбежно окажется и ее гибелью.

Но парадок состоит в том, что как раз об этом, самом главном для нас мы думаем как раз меньше всего. И даже вообще стараемся не думать. Вытесняем этот вопрос всеми силами. Как митчелловская Скарлет – не буду об этом думать, подумаю об этом завтра. Объяснения находим самые разные: от "чего тут думать – тут трясти надо" до "чего тут думать, труба – дело: накройся белой простыней и двигай на кладбище".  Ну, еще разве что самые богатые и дееспособные могут подыскивать себе место для жительства в мире ином, более благополучном. 

И тут открывается самое неприятное. Если мы сами ведем себя настолько неадекватно, то значит и сами мы не такие уж и здоровые. И, значит, здоровье наше нам только кажется. И в этом смысле от больных путиноманией и сами мы не так уж сильно отличаемся: ведь им тоже кажется, что они здоровы. И, значит, лечить нам нужно прежде всего самих себя.
Как? А все так же – зеркалом. Чем же еще! Не антидепрессантами же...

Только в нашем случае депрессии, в отличие от лечения путиномании путиноманьяков, зеркало должно быть не холодным, а теплым.

Как его согреть? Только солнечным светом. Нам необходимо увидеть свет в нашей тьме. Не только свои смурные физиономии в гогочущем окружении, как будто сошедшем с офортов Гойи про сон разума, но нам обязательно нужно увидеть свет. Только он сможет придать нам силы.

Откуда взяться свету в беспросветной мгле? Так она ведь всегда самая беспросветная перед рассветом.
Может, стоит всмотреться лучше? 

 

А, Зеличенко