Михалкиада

Михалковиада   Юрий Нерсесов

К 70-летию кинофюрера всея Руси републикуем тексты выпускающего редактора "АПН Северо-Запад" Юрия Нерсесова, посвященные разным этапам творческого пути Никиты Сергеевича Михалкова

Лев для хамелеона

СУДЕБНЫЙ КАПУСТНИК

Начнём с художественных достоинств ленты. Кино является российским ремейком классической американской судебной драмы Сидни Люмета «12 разгневанных мужчин». Правда, переделывая американскую классику под нужды момента, Никита Сергеевич забыл о фирменных приёмах американского коллеги и безнадежно угробил идею.

Ну вот хотя бы одна деталька. У Люмета присяжные, решавшие судьбу обвиняемого в убийстве приёмного отца пуэрториканского парнишки, сидели в маленькой комнатке, изнывая от палящего солнца, и порой были готовы убить друг друга. Сверх того оператор снимает таким образом, что помещение постепенно кажется всё меньше, а потолки всё ниже. Эффект получается потрясающий. Жара, духота и сконцентрированная в тесной комнатушке ненависть ощущается почти физически, заставляя даже самого толстокожего зрителя почти физически ощущать напряжённость действия. У Михалкова всё наоборот. Судящие чеченского подростка, обвиняемого в убийстве приютившего его русского офицера, заседатели с удобством расположились в просторном физкультурном зале московской школы. Их не беспокоит бушующая за окном метель, а главное — никто не испытывают к товарищам по заседанию ни малейшей злобы. Ни импозантный грузинский хирург (Сергей Газаров), ни простоватый украинский метростроевец (Алексей Петренко), ни сексуально озабоченный директор кладбища (Алексей Горбунов)… Да, присяжный-демократ (Сергей Арцыбашев) не любит коммунистов, а присяжный-таксист (Сергей Гармаш) евреев и кавказцев… Но едва доходит, до общения с коллегами, относящимися к нелюбимым категориям, сразу начинаются оговорочки типа: «я не вас имел в виду…» и «ты-то человек хороший…», после которых сгущающийся было драматизм бессильно растворяется под высоченным потолком зала.

Непродуманность обстановки и квелость атмосферы усугубляется проколами сценария. Первый усомнившийся присяжный (Сергей Маковецкий), талантливый инженер и глава представительства крупной зарубежной фирмы, руководящий 850 подчинёнными. От такого человека ждёшь чётких аргументов и железной логики. Всё это герой Маковецкого демонстрирует, да. Но… только начиная со второй трети фильма. Поначалу же, имея полный портфель доказательств невинности подсудимого, данный персонаж благостно смотрит на иконку, что-то беспомощно блеет, а потом заявляет: «Если меня никто не поддержит, я откажусь от своего мнения!» К счастью, второй присяжный, старый мудрый еврей (Валентин Гафт), справляя большую нужду, тоже усомнился. А если бы нет? Так бы правдолюбец и засадил парня, который, как и пуэрториканец у Люмета, ни в чём не виноват?

Дальше всё идёт по нарастающей. В середине фильма свой чемоданчик с оправдывающими подсудимого документами демонстрирует ещё один заседатель — бывалый строитель (Виктор Вержбицкий). Между тем, до того момента он исправно голосовал: «виновен». Почему? Он что, имеет личные счёты с подсудимым? Или, как и персонаж Гармаша, отчаянно не любит лиц кавказской национальности? Ничего подобного, да и вообще никаких сведений об этом присяжном (кроме профессии) нам не сообщают. И так далее, примеров можно было бы привести много.

Но вскоре вы просто перестаёте обращать внимание на бессмыслицу, потому что понимаете: никакой это не суд, а театральный капустник. На нём изображающие судебный процесс корифеи отечественного кино откровенно валяют дурака, а картина распадается на их длиннейшие (и часто не относящиеся к делу) монологи. Режиссеру поневоле приходится постоянно демонстрировать тоскующего в камере чеченца, чтобы зрители не забыли, о чём собственно базар. Словно подчёркивая несерьёзность происходящего, присяжные по ходу заседания постоянно перекидываются мячиком, а соотношение голосов «за» и «против» вины подсудимого оценивают по-футбольному: «7:5… 6:6… снова 7:5».

Окончательно ниже плинтуса опускают действие суетливые попытки Михалкова мелочно напакостить конкурентам из телекинобомонда. Угораздило бывшего продюсера телекомпании RenTV Дмитрия Лесневского чем-то не угодить классику? И самый склизкий присяжный (Юрий Стоянов) добросовестно копирует его образ. Не отнял Бог у Алексея Балабанова талант, который создатель «12» давно профукал? И в фильм наспех вставляются мерзкие лохотронщики из фирмы «Брат». Претендуют демократы на часть пряников, отложенных властями для главного киношника всея Руси? Вот вам противный присяжный-демократ, похожий на Новодворскую и до последнего пытающийся засадить чеченёнка!

Но Бог своё дело знает и даже пакости в «12» получаются убогие. Конечно, герой Стоянова противен своей бесхребетностью. Но его беспомощная улыбка, нежная привязанность к властной мамочке, и неподдельный ужас, что с обожаемыми женой и дочкой может случиться беда, вызывают скорее сочувствие. Великовозрастного обалдуя хочется не заклеймить, а погладить по головке и угостить конфеткой. Проваливается и номер с «Новодворской». Внешность и голос похожи, но Валерия Ильинична пытающаяся упрятать в тюрьму чеченского подростка за убийство русского офицера?! Да она лучше девственность потеряет! Прирежь такой пацан не то что офицера, но и его грудную дочь, новодворскоподобные за него всё равно грудями встанут, объясняя, что нежное дитятко Сталин с Ермоловым довели!

ТОЛЕРАНТНАЯ ПОДЛОСТЬ

Творчески беспомощный фильм оказывается еще и довольно подловатым.

Люмет представил свою работу полвека назад, когда осуждение невинных цветных белыми присяжными в южных штатах было обычным делом. Михалков снял фильм, прекрасно зная, что новорожденный российский суд присяжных ни разу не осудил невинного чеченца. Впрочем, почему «невинного»? Даже обвиняемых в убийстве редактора журнала «Форбс» Павла Хлебникова оправдал, и общественное мнение, включая родственников погибшего, восприняло этот вердикт как должное.

Совсем иной оказалась реакция чеченского общества, когда присяжные оправдали обвиненных в военных преступлениях капитана Эдуарда Ульмана, лейтенанта Сергея Аракчеева и других участников боевых действий на Кавказе. Стоило Рамзану Кадырову пожаловаться на «недопонимание присяжными по данному уголовному делу воли моего народа». А Владимир Путин возмущённо добавил, что «по известному убийству в Чечне была огромная доказательная база, и все равно вердикт присяжных оказался оправдательным!». И дела были немедленно изъяты из ведома присяжных. Будь Никита Сергеевич тем православным державником, которого из себя строит, наверняка бы обратился к подобной теме, как это сделал Балабанов в «Войне». Но режиссёру тогда не видать венецианского льва, как своих усов, а Михалков не Балабанов, чтобы отказаться от вкусного ради какой-то правды. И бестрепетно разоблачает таксиста-фашиста, который оказывается, собственного сына побоями чуть до петли не довёл! Зато появляющиеся в кадре чеченские боевики показаны вполне благостно. Такие гордые и щедрые джигиты, детишек и пальцем не трогают, а красивые ножики им дарят.

ВОРОБЕЙ-АНТИФАШИСТ

Ближе к финалу проникается и таксист, все готовы голосовать за невиновность чеченёнка. И вот тут-то, где Люмет заканчивает, Михалков вываливает на зрителей целый самосвал засахаренных соплей.

Сыгранный им седогривый присяжный-художник, оказывающийся отставным офицером, тоже признаёт, что пацан не виноват - но предлагает его осудить.

Потому что на свободе, его найдут подлинные убийцы, а в тюрьме он сможет отсидеться, пока господа присяжные не отправят злодеев за решётку! Господа возражают. У одного гастроли, у другого несколько хирургических операций, у третьего командировка в Японию… «Вот потому и живём так, что поболтаем и разойдёмся! — Укоризненно вздыхает его благородие. — А у мальчика, кроме нас, никого нет!» Присяжные и зрители, готовы провалиться сквозь землю от стыда за свой животный эгоизм, но у героя Маковецкого находится убойный аргумент. Он напоминает, что мальчик гордый, трепетный, в тюрьме может повеситься, и как тогда жить? Седой офицер понимает, что жить тогда невозможно и находит ещё лучший выход. Парня оправдывают, и отставник с мольбертом берёт его к себе, обещая найти истинных убийц. И хотя один из банды, зловещий очкарик славянской национальности, выходя из зала суда, бросает на сладкую парочку очень недобрый взгляд, становится ясно: злодеев ждёт суровая кара.

Но и это ещё не конец. Чеченёнок освобождён, но в спортзале остался запертым залетевший туда воробушек. Поскольку идейно выдержанная птичка в ходе заседания антифашистски накакала на голову злому таксисту, она тоже заслуживает свободы. И персонаж Маковецкого, в очередной раз, посоветовавшись с иконкой, открывает настежь все окна. Птица улетает, гуманный присяжный уходит, а я вдруг подумал: каково будет нечеченским мальчикам и нетаджикским девочкам, которые придут заниматься в промороженный заснеженный зал?

НОВОДВОРСКАЯ ВОЗВРАЩАЕТСЯ

Подобно хамелеону, бравирующий своим монархизмом режиссёр, виртуозно перекрашивается в политкорректного либерала, типа той же Новодворской. Возможно в Венеции его макияжу поверили. Только мне представляется: плевать он хотел и на либерализм с патриотизмом, и на русских с чеченцами, и на евреев с антисемитами… На всех, кроме себя любимого, постоянно жаждущего, денег и престижных премий. Так и прёт у него из всех щелей нехитрая идеология: хорошо жить при любом режиме любой ценой. Отсюда и великолепные образы наглых жлобов, прославившие Михалкова, как актёра. Вороватый проводник Андрюша в «Вокзале для двоих», распальцованный директор станции техобслуживания Трунов в «Инспекторе ГАИ», женящийся на деньгах помещик Паратов в «Жестоком романсе» и приторговывающий героином мафиози Михалыч в «Жмурках» по праву считаются лучшими ролями Никиты Сергеевича и почему-то очень напоминают его самого, только избравшего другую профессию.

Совсем иное дело, когда приходится перевоплощаться в органически чуждого всякой корысти императора Александра III в «Сибирском цирюльнике» или честного офицера-отставника в «12». Старается человек, гримируется, патриархальную бороду и благородные седые кудри цепляет, только глазёнки никуда спрятать не может. А они холодные, рыбьи и внутри, словно арифмометр цифирьки вертит, торопясь подсчитать, где больше дают.

Поскольку самых престижных «львов» дают на прогнившем Западе, где в цене политкорректность и толерантность, надо и товар соответствующий выдавать. Михалков и выдаёт. Что в «Сибирском цирюльнике», где высшая доблесть русского офицера — пойти на каторгу за американскую шлюху, что в «12», с его культом слезы чеченского ребёночка. Пиарить национальные меньшинства, способствующие формированию нового мирового порядка, не менее выгодно, чем воспевать штатовских потаскух, а вот до непрестижных русских меньшинств в бывших советских республиках или в Чечне с Ингушетией, у православного патриота Михалкова никогда руки не доходили.

Наоборот, хан Назарбаев, при котором славянское население Казахстана за 10 лет сократилось на 2 миллиона, постоянный объект его славословий. И наш гений страшно бесится, когда ему это припоминают. Когда бывший нацбол Дмитрий Бахур раскидал повествующие об этом листовки и кинул в мэтра яйцом, Михалков, дождавшись пока на Бахуре повиснут охранники, от всей души заехал ему ногой по лицу, а потом на голубом глазу объяснял, что нога не его.

Кстати, недавно классик увидел в произошедшем намёк на свою святость. В интервью «Эху Москвы» Михалков сначала врал, что в него кидали нож и бутылку серной кислоты, а потом вдруг вспомнил о Куликовской битве, где«Сергий Радонежский двум монахам дал возможность и право взять в руки оружие для того, чтобы выйти на Куликово поле. Ослябе и Пересвету. Так что у меня есть примеры». Картина маслом: Пересвет пинает Челубея, на котором сидит четверо дружинников Дмитрия Донского.

СЛОВО ГЕНЕРАЛА ЕРМОЛОВА

Как и подобает профессиональному лакею от искусства, Никита Сергеевич, не мог удержаться от плевка в сторону прежних хозяев.

В кошмарных видениях чеченёнка кадры войны перемежаются с пустыми речами персонажей, похожих на Горбачёва с Ельциным. «Вот они, главные супостаты»! – словно слышим мы суровый голос режиссёра. – «Сколько своей болтовнёй людей погубили!» Так что можете себе представить, незавидную судьбу Путина, скончайся он вслед за Борисом Николаевичем или превратись он в политический труп, по типу Михаила Сергеевича. Страшно подумать, каким уродом выведет его истово прислуживавший бывшим президентам создатель «12»!

Пока же приходится соблюдать осторожность. Конечно, европейский барин раздающий «Золотых львов», и уж тем более, барин американский, от которого зависит получение «Оскара», побогаче будут, но свой-то пока ближе! Вот и приходится вертеться, как карась на сковородке. «Советские генералы, которые 15 лет назад пытались сокрушить этот народ, забыли слова генерала Ермолова, который еще в XIX веке сказал, что Чечню покорить нельзя – сообщил Михалков корреспонденту итальянской «ll Gazzettino».. – Я бы посоветовал Путину посмотреть мой фильм».

Поняли? В 1999 году на машине времени из тоталитарного прошлого прибыли советские генералы, которые и втянули доверчивого Владимира Владимировича в чеченскую войну. Потому что забыли слова Ермолова. А вождь Союза Кинематографистов помнил, всегда был против, а если и держал свое мнение при себе, так исключительно из страха перед большевистскими командармами. Достали бы они наше ясно солнышко с того света, и кого тогда в Венецию за политкорректными цацками посылать?

Я только не понял, какого он Ермолова имел в виду. Ежели генерала, так он о чеченцах совсем другое говорил. «Лучше от Терека до Сунжи оставлю пустынные степи,- нежели в тылу укреплений наших потерплю разбои. – грозился, бывало Алексей Иванович. - Хочу, чтобы имя мое стерегло страхом наши границы крепче цепей и укреплений, чтобы слово мое было для азиятцев законом, вернее неизбежной смерти. Снисхождение в глазах азиятцев - знак слабости, и я прямо из человеколюбия бываю строг неумолимо. Одна казнь сохранит сотни русских от гибели и тысячи мусульман от измены…Соблюдая, с одной стороны, строгую бдительность, вместе с тем не упускать ни одного случая для нанесения чеченцам возможного вреда, беспокоя и наказывая их внезапными набегами на их аулы и прочее. Живущих же вблизи и всех так называемых мирных иметь под строжайшим надзором и вообще держать в ежовых рукавицах».

…Наверное, Михалков цитировал какого-то неизвестного мне правозащитника