Любовь к плеоназмам

Много говорить и много сказать не есть одно и тоже.
Софокл

Читаю договор. Он предусматривает противодействие коррупционным и мошенническим действиям. Читаю и удивляюсь. Зачем добавлять слово «действия»? Разве не понятно, что коррупции и мошенничества не бывает самих по себе без людей, без их дел? Почему не сказать просто о противодействии коррупции и мошенничеству?

Зачем говорить длинно, если можно говорить коротко? Зачем говорить денежные средства вместо денег, переговорный процесс вместо переговоров, интеллектуальные ресурсы вместо интеллекта, правомочия вместо права?

Из «мошеннических действий» вряд ли кто выведет, что бывает мошенничество без действий. Но «правомочия» или «правовые возможности» побуждают думать, что права – это не возможности. Права, мол, есть у всех. Ведь у нас равноправие. А возможности не у всех.
— Какое, — спрашиваю у студентки, — равенство в правах, если у одного есть право купить дорогую вещь, а другого – нет?

— Право купить дорогую вещь есть у всех — отвечает студентка — не у всех есть возможность. А деньги не права, а возможности. У всех есть право на деньги, но не у всех есть деньги.

Мысль о том, что деньги – это права, идёт с большим трудом. Она разрушает приятную иллюзию о равноправии. Ведь в деньгах мы явно не равны. Мнение о существовании прав без возможностей и о том, что деньги не права, а всего лишь правовые возможности, широко распространено. Это мнение позволяет гордиться всеобщим равноправием при огромном различии в возможностях. Вот нет у тебя денег, зато есть право на какое угодно количество денег.

Неоправданно длинные речи – всегда помеха к взаимопониманию. Кто и зачем мешает нам лучше понимать друг друга? Почему многим так нравится употреблять плеоназмы? У меня нет внятного ответа на эти вопросы. Может, у кого-то из вас есть? Помогите.