Наш дом - Сокотра. "Дневник лейтенанта Горелова".Ю. Лазарев

II

Наш дом – Сокотра

«3 ноября. 17.00. Аравийское море. Море – три балла. Облачность – пять баллов. Температура - +32°.

Сегодня в 6.00 ушли из Адена. Завтра около 15 часов подойдём к Сокотре. «Ревностный» пока, в который уже раз за боевую службу, вышколен для захода в иностранный порт. Имеется в виду всё же Бомбей. А будет ли теперь этот заход?

Скоро ноябрьские праздники. Встретить бы их на якоре… Может, письма из дома есть?

Третий раз проходим недалеко от порта Алула на африканском роге. И каждый раз вспоминаю в связи с этим своего друга детства Андрюшу. Мы в детстве играли в такую игру. В государства. Как будто русские переселенцы в десятом веке высадились в Австралию и создали там свою цивилизацию. Вобщем, после долгой истории, этот африканский мыс был завоёван Андрюшиным союзным войском и оказал существенное влияние на мои дела. С тех пор Алула для меня в некотором роде родная.

4 ноября. 16.20. Аравийское море. Севернее Сокотры. 13° 00¢,8N; 53° 58¢,1 Ost. Море – 2 балла. Облачность – 2 балла. Температура воздуха - + 29°.

Без приключений мы служить не можем.

Сегодня после обеда, когда я принимал вахту у штурмана, до Губбет-Не оставалось восемь миль!

Но нет! Получили команду штаба обследовать дымок, видневшийся в море севернее Сокотры. Повернули на север, самым полным пошли туда. Чем ближе подходили, тем дым становился гуще, гуще, пока не превратился в горящий гвианский танкер «Гуго Райдер» (порт приписки – Джорджтаун).

В 13.45 подошли к нему на четыре кабельтова. Картина следующая. Жилая надстройка охвачена дымом и пламенем. Несколько раз что-то там взрывалось. Сам видел пару вылетевших из огня баллонов (кислород, огнетушители?). Танки не горели. Небольшой крен на левый борт, дифферента нет. Осадка слегка пониженная. Недалеко от судна находились два пустых спасательных плотика и два вельбота с людьми. Народ жёг фальшфейеры и радостно жестикулировал в нашу сторону.

Да, повезло же им с погодой и с близостью советской стоянки.

«Ревностный» обошёл вокруг места бедствия. Затем мы застопорили ход и легли в дрейф в полумиле. Начались переговоры с командованием: доклады, согласование дальнейших действий, получение «добра» на приём спасаемых иностранцев на борт и т. п. На это ушло около получаса.

За это время вельботы с экипажем «Гуго Райдера» сами подошли к нашему борту. Пытались как-то вступить с нами в контакт. Тоже мне, инопланетяне. Вели себя спокойно. Не заметил особенной траурности. Хотя, представляю, что они сегодня пережили. Я их с мостика в визир рассмотрел. В основном (по внешнему облику) – малайцы или индонезийцы. Несколько человек европейцев. Одна белая женщина и ребёнок лет двенадцати.

Наши тоже вывалили на ют, куда причалили погорельцы. Воду и еду им предлагали. Там старпом командовал. Давал понять, что нужно подождать.

Наконец, всякие разрешения были получены, и людей с вельботов подняли к нам на борт.

К великому сожалению помощника вельботы и плотики бросили. Он утверждает (наверняка справедливо), что в них осталось около восьмидесяти килограммов продуктов долговременного хранения.

Всего приняли на борт 32 человека.

Спасённых провели через кормовые коридоры в столовую команды. Там их осматривает Боричев, накрыли обед. Пока не выяснили, все ли члены экипажа живы. Общаться с иностранцами толком никто не может. Английский наш хромает. Я предложил командиру спросить, нет ли среди них немцев. Я же в кружке переводчиков в училище... Но немцев нет. «Schade…»[1].

Продолжаем дрейфовать рядом с горящим танкером. Пока всё.

16.50. Наблюдал зрелище, достойное особого упоминания. Только что к нам привезли эскадренного комсомольца. В качестве переводчика. Не это главное. Вертолёт! Наш Ка-25 с «Тамани»!

То, что выделывали лётчики авианосца в сравнении с этим пилотажем – просто детские классики по сравнению с Родниной и Улановым!

Он сел на крышу ПОУКБ! Сел на маленькую узкую площадку между флагштоком и стволами кормовой башни! Колёса просунул между трубопроводами УСВЗ[2]! На этой площадке Бене тесно, не то что вертолёту!

Ну, гиганты! Ну, порадовали!

17.30. Следуем на встречу с СРТМ «Шаталово». Это советский рыбак, оказавшийся поблизости. На него пересадим спасённых. Их отвезут куда-нибудь в ближайший порт.

Информация, которую услышал из доклада эскадренного комсомольца, произведённого нашему командиру и штабу эскадры по радиосвязи (лично присутствовал).

«Гуго Райдер» шёл из Бирмы в Англию и Голландию. Вёз 12,5 тыс тонн сырой нефти. Собственное водоизмещение – 22 тыс. тонн. Экипаж – 32 человека. Граждане Бразилии, Филиппин, Японии, Тайваня, Югославии. Четверо офицеров (в гражданском смысле), а также жена и сын капитана – ирландцы. Капитан – Вильям Купер. В машинном отделении произошёл пожар. Предположительно, после сварочных работ. Возникло сильное задымление, из-за которого бороться с пожаром стало невозможно. (Типичное нарушение правил проведения огнеопасных работ! Надо всем своим бойцам рассказать!). Пожар развивался стремительно. Даже SOS передать не успели. Пришлось судно покинуть. Погибших нет. Ранен один (прищемил палец при посадке в вельбот). Всё.

18.40. Сменился с вахты. От Дохлака до Сокотры пройдено 1091 миля. С начала похода – 21540 миль. 60 миль не хватает до длины экватора.

Не мог не спуститься в столовую и не посмотреть на погорельцев. Чувствую себя стеснённо. Но надо. Никогда таких людей не видел. Они же иностранцы, исключительной редкости гости на советском военном корабле.

Их поместили в аппендиксе. Это та часть столовой, где по расписанию БЧ-5 сидит. Некоторые тихо между собой разговаривают. Кто-то спит, опустив голову на руки. Другие молча сидят, откинувшись к переборке, глядя на свет иллюминатора. Каково им сейчас!? Судно сгорело. Работа, деньги (средства к существованию) и будущее под вопросом. За ними не стоит такое мощное государство, как СССР. У нас без работы не бросят.

Да, жаль их. «Офицеры», женщина и ребёнок находятся во флагманской каюте. Говорят, капитан Купер останется безработным. У нас бы он просто в тюрьму загремел. Если бы доказали, что пожар произошёл при его попустительстве. У нас всегда крайнего ищут.

19.40. Гости пересажены на «Шаталово». Мы возвращаемся к «Гуго Райдеру». Будем изображать плавучий маяк. Чтобы обеспечить безопасность плавания в районе пожара. Как выразился Гор, «дрейфуем в режиме героев Крита».

Ужин получился поздним по обстоятельствам. Поговорили с эскадренным комсомольцем. Интересный парень оказался.

5 ноября. 03.00. Аравийское море. Севернее Сокотры. Погода хорошая

Ночная штурманская вахта. Дрейф. Дежурим у «Гуго Райдера». Даже ночью видно, что он дымит. Но пламени нет.

12.30. Рядом с нами дрейфуют советские СРТМ «Шаталово» и «Лазер». Они завтра примут у нас вахту по пожару. На «Шаталово» – экипаж «Гуго Райдера». Спасённые греются на солнышке, дружелюбно машут нам руками, особенно энергично - мальчишка. Капитан Купер просил ещё раз попытаться осмотреть и, если возможно, высадиться на горящий танкер.

У нас на борту флагманский механик. Он пока запретил.

16.00. Получили информацию, что в район дрейфа «Гуго Райдера» подходят два океанских буксира из Сингапура. Оттащат погорельца в Ходейду.

Возвратились на рейд Хадибу (так называется столица Сокотры). Встали к «Калечицкому». Заправляемся топливом и водой. Откуда он здесь? Ведь на Дохлаке был? И уже со свежей водой.

Во время швартовки к «Калечицкому» произошёл любопытный случай. Наш боцман ст. 2 ст. Логвиненко залепил лёгостью бросательного[3] в кружку с чаем одному зеваке на танкере. Кружка вдребезги. В руке одна ручка осталась! Морда в чаю.

Новости главной базы 8-й оперативной. На рейде появился скр «Лёгкий»[4]. По радиопереговорам судя, он прежде находился в 1-й точке, то есть в Ормузском проливе. На «Лёгком» вчера случилось ЧП: ручка ручного привода подъёмного механизма шлюпбалки (при его работе в автоматическом режиме)[5] ударила в голову матросу. Последствия – черепно-мозговая травма. Матрос находится в крайне тяжёлом состоянии.

Из разговора с флагманским комсомольцем известно, что у нас («Ревностного») дальше три варианта будущего. Первый – индийский поход и возвращение в Союз. Второй – визит в Аден. Третий – разведка событий в Персидском заливе, на смену «Лёгкому».

20.30. Кажется, на корабле произошёл первый случай массовой истерики. И это – у нас. У лейтенантов.

Получили очередную почту. Мне ничего. А Шура получил нехорошее письмо от своей Лены. Подробностей не знаю.

В каюте сидели. Он сразу помрачнел. Я пытался его как-то подбодрить. В результате получился небольшой спор на тему: «Что лучше: получать такие письма, как он, или не получать писем вовсе, как я?»

Спорили мы, спорили. В каюту зашёл Саша Лаптев. С гитарой. Послушал наш трёп. Потом все замолчали.

Лаптев взял свою гитару и, как всегда гениально, заиграл и тихонько запел:

«Ничего на свете лучше не-е-ту,

Чем бродить друзьям по белу све-е-ту!»

И замолчал.

Шура на него посмотрел как-то странно и вдруг тоже запел, Саша едва его аккомпониментом на гитаре догнал:

«Тем, кто дружен

Не страшны тревоги!»

И вместе:

«Нам любые дороги доро-о-ги!

Нам любые дороги доро-о-ги!»

Когда припев «ля-лякали», уже и я присоединился. Лаптев прекрасно и с проигрышем справился. За целый оркестр! Даже все паузы выдержал.

На шум Лохов со Скрябом пришли. Посмотрели, в чём дело. Второй куплет мы уже все вместе орали. Во все глотки:

«Нам ковёр...»

Пауза... Лохов продолжил: «Площадка возле кра-ана!»

Все:

«Наши стены...-

Мачты-велика-а-ны.

Наша крыша – небо голубое!

Наше счастье жить такой судьбо-о-ю!

На-аше счастье жить такой судьбо-о-ю!

Ла-ла-ла-ла-ла-ла!...»

В дверях показались ошарашенные рожи Мины и замполита. Потом Горох подтянулся.

Мина сквозь наши вопли орал замполиту: «Да они же все нажрались!!!»

Но мы уже третий куплет начали:

«Мы своё призванье не забу-у-дем.

Мир и радость мы приносим лю-у-дям!

Нам дворцов

Заманчивые своды

Не заменят никогда свобо-о-ды!

Не заменят никогда свобо-о-ды!

Ла-ла-ла-ла-ла-ла!»...

Весь финал мы доорали, а потом ржали как ненормальные минут пять!.. А Мина с замполитом нас обнюхивали до прихода командира, за которым Гороха посылали.

Начальство в недоумении. Горох сожалеет, что мы его к началу не позвали.

21.00. На сегодня серьёзных задач нет. Посидел вечером в кубрике с бойцами. После Дохлака уже оклемались. Готовы к новым бедам.

Смотрели в столовой команды «Когда наступает сентябрь». Фильм напомнил мне деда. Ему 83-й год пошёл. Три войны за плечами: гражданская, финская и Великая Отечественная. Да ещё с басмачами воевал. В Фергане он не последний партийный активист из числа пенсионеров. У них при райкоме партии что-то вроде клуба ветеранов существует. Я как-то мальчишкой на их собрании присутствовал. И ещё интересно, помню его странного друга. Он частенько к нам приходил, и дед к нему похаживал. Дед его младше. Этот друг – офицер старой русской армии. Белогвардеец! После отсидки попал жить в Фергану. Это же, вроде, глубинка. Там и прижился. По сей день в офицерском кителе ходит. Родственники живут в Бельгии (марки мне бельгийские от писем дарил). Давно собирается к ним уехать. Но не едет. Помню, как они с дедом сидели на веранде нашего дома и спорили. Они всё время спорят. Правда, довольно корректно. От них я такого о гражданской войне понаслушался! Честно говоря, я его понимаю. Уважаю умных и честных врагов. Я думаю, если бы я тогда жил, разумеется, был бы красным. Но меня бы свои расстреляли. За «либерализм».

6 ноября. 12.30. Погода хорошая. Бухта Губбет-Не.

После «Калечицкого» встали на якорь и, конечно, совсем не в том месте, в котором стояли тогда, когда я видел то каменное лицо.

Сегодня случился дисциплинарный скандал. Вчера Гор попросил меня постоять вахту за Дуна. У Дуна - день рождения сына был. В смысле – сын родился!

Из участников обмыва все остались в форме. Гог. сменил меня в 4.00. За ним заступил Гор. Шура с утра провёл физзарядку. Все были работоспособны. Но старпом их вычислил по запаху. Скандал получился серьёзный.

Интересно, вынесут это наверх, или нет?

После подъёма флага командир оставил офицеров и произнёс обличительную речь. Запомнил фразу: «Устав един для всех». Думаю, это в адрес Шуры, своего любимчика.

Потом он ушёл, а старпом остался и продолжил обличения.

Я молчал, так как сейчас стараюсь воевать только в крайних случаях. Зато Гор и Гог. бедного старпома так забили своими мерзкими вопросами, даже жалко стало. Невозможно безнаказанно клеймить за «пьянство» малопьющих лейтенантов после таких бурных событий в Анголе и Мозамбике.

16.30. Ходил командиром шлюпки на «Лёгкий», «Обь» и «Калечицкий». На «Обь» доктора по его делам возил, на «Калечицкий» – механика. А на «Лёгкий» посылали на какое-то профессиональное сборище политработников комсомольца. Время шло к обеду, заседали они долго, тогда я по «Лёгкому» прошёлся. Кораблик старый, по качеству содержания чем-то на «Гремящий» похож. Матросы не пуганые. Ни один не отдал чести как положено[6]. На своё удивление столкнулся нос к носу с Сашей Долиным. Он старший брат нашего с Шурой одноклассника по училищу, закончил наш же класс двумя годами раньше нас.

Пригласил к себе в каюту. Он - старший лейтенант, командир БЧ-3 на «Лёгком». После боевой службы получит капитан-лейтенанта и уедет учиться на классы[7]. Рассказал много чего интересного. Они в Ормузском проливе три месяца на разведке торчали. Считали танкера, следили за развитием ситуации. Говорит, война там идёт на суше не шуточная, и на море ситуация накаляется. Иранцы стали атаковать западные танкера, которые возят иракскую нефть. Иракцы пытаются отвечать тем же. Американцы начали конвоирование своих судов в заливе. Наши тоже прислали туда пару эсминцев, чтобы проводить советские суда.

Дверь из Сашиной каюты в коридор была открыта. Объявили обед. Тут в каюту входит какой-то малобритый каплей[8]. Я чуть не вскочил со стула, думал, начальник какой-нибудь. Но Саша и глазом не повёл. Народ по коридору ходит, в каюту машинально заглядывает. Этот каплей встал в дверях, послушал немного наш разговор, а потом и говорит: «ПДО!»

А Саша ему отвечает: «Нет. Кончилось».

А тот не верит: «Саша! Есть же!»

Саша опять: «Нету!»

«Да ну тебя», - говорит каплей и с этими словами открывает дверцу туалетного шкафчика, чего-то там ищет, роется, а потом радостно так: «А говорил нету!»

Явно довольный, он взял из туалетного шкафчика стакан, налил туда что-то, разбавил водой и залпом выпил! Характерно поморщился и, ни слова не говоря, вышел вон. Подчёркиваю: всё это происходило при открытой двери! Ясное дело, это было шило!

Я ожидал какой-нибудь реакции со стороны Долина, а он, кажется, и внимания не обратил.

Да. Ну и порядки здесь.

Тут нас вызвали по трансляции в шлюпку. Я засобирался. А Саша говорит: «Жаль. Я хотел тебя на обед пригласить. А ПДО на дорожку не желаешь?»

Я спрашиваю: «А что это такое?»

А он чуть не в смех: «ПДО – это «ПереДОбедом». Для аппетита. Ещё «ПДУ» бывает».

Я отказался, попрощался, но напоследок спросил, что это, дескать, за тип заходил?

Саша мне объяснил, несколько смутившись, что это его комбат, командир батареи то есть. Его уже дважды с бычков[9] снимали. Соображает в технике хорошо, но ленится. Ну, и пьёт. Теперь вот Саша им командует.

На том и расстались.

18.50. За ужином я не выдержал и потихоньку рассказал лейтенантству про «ПДО». Они, конечно, посмеялись. Но, кажется, пока я шлялся на шлюпке, у нас на корабле что-то произошло. Что-то я пропустил. Все какие-то скованные. Вероятно, их только что выдрали, как сидоровых коз, а я остался ни при чём. Гордей взял меня в оборот. Я понял, что сегодня я – его жертва. Он сказал, что мои впечатления от «Лёгкого», это оттого, что я такой «юный, наивный и не в меру правильный», поэтому и «бросил коллектив в трудную минуту». Я собрался было дать отпор, но на Гордея опять нашла страсть к театральным эффектам. Остановить его в такой ситуации невозможно. Да и не нужно. Я понял, что сопротивляться бессмысленно. Такова сегодня моя роль. Моя роль – роль жертвы.

Гордей перешёл на «Вы» и начал разыгрывать в присутствии оставшихся в кают-компании лейтенантов некое судебное заседание…»

Спектакль двух актёров

Только что на «Ревностном» четырёх пойманных за «пьянство» лейтенантов наказали в дисциплинарном порядке.

Обстановка гнетущая. А тут – «чистенький» Горелов со своим несвоевременным рассказом. Сами посудите: там квасят среди бела дня, и ничего…, а здесь и рождения сына не обмыть!

И старший лейтенант Гордиенко так начал свою речь: «Уважаемое собрание! Взгляните на этого юного офицера флота и оцените его сообщение! Он удивлён, что наши братья на «Лёгком» имеют добрую возможность вести здоровый образ жизни в этом малярийном болоте. Более того, он их осуждает!

Ведь осуждаете, Горелов?»

«Пьянство – зло!», - бодро осудил осуждаемый.

«Вот значит как», - продолжал свою речь обвинитель: «Мы здесь, все, как один, - влипли в известную массу, а он – извольте видеть – в белом фра.., то есть в белой тужурке!»

«Отщепенец!», - откинувшись на спинку диванчика и скрестив руки на груди, процедил сквозь зубы Гог.

Горелов понуро опустил голову.

Гор зачем-то подозвал вестового, шепнул ему что-то на ухо, и тот убежал вниз по трапу. Гор продолжал: «А где Вы были, лейтенант, когда ваши товарищи, давясь чёрствым хлебом и кильками в томатном соусе, героически пили слабо разведённое шило за здравие новорождённого Дунаевского?»

«Так что, на вахте стоял!», - отрапортовал Горелов.

«Вы слышали?», - Гордей обернулся к «залу» и многозначительно поднял указательный перст: «Сей офицер трусливо укрылся на вахте, подставив беззащитного счастливого отца под чуткие ноздри хищного Медведя!»

«Позор предателю!», - указал на Горелова Беня.

Гор прищурился и продолжил: «А скажите, уважаемое лейтенантство, кто, собственно, есть самый юный из присутствующих?»

Горелов окинул взглядом соседей по столу. Да, Горошко отсутствовал. Деваться некуда.

Гор предугадал ход мысли подсудимого: «Комсомолец здесь ни при чём. У Вас персональные свойства. Дело не в арифметическом возрасте! Не Вас ли, уже после третьего курса училища, когда Вы на каникулы ехали в поезде, комсомолка-пионервожатая пыталась уложить спать как одного из своих подчинённых пионеров?»

Гор уточнил: « И не с собой, с пионерами спать...»

Горелов понял, что речь идёт о том случае, о котором он сам в своё время рассказал одноклассникам. Действительно, как-то раз он в отпуск добирался самолётом. Из Симферополя до Внукова, оттуда – в Москву, на Курский вокзал, а с него можно доехать электричкой до места назначения. Но до электрички оказалось ещё долго. А поезд «Москва – Евпатория» – вот он. Через десять минут. И по деньгам не много. И до места назначения доедет на полчаса быстрее.

Ехал, разумеется, по гражданке. А в плацкартном вагоне утреннего поезда оказались дети самых разных, вплоть до комсомольского, возрастов, отправленные в Евпаторийский санаторий из Смоленска. Пионерлагерь!

Из Смоленска они часа в три ночи выехали. Разумеется, не выспались. Вот их сразу после посадки в евпаторийский поезд и стали укладывать спать. А дети, как им и положено, спать укладываться не желают. Воспитатели и пионервожатые ходят по вагону и наводят дисциплину. А тут на боковой полке сидит один и ухом не ведёт. Девушка-пионервожатая до него дошла и скомандовала: «А ну, спать!»

А он, Горелов то есть, ложиться и не собирается.

Она его ругать, совестить: «Это ты с первого дня так себя ведёшь?»

А он оправдывается, дескать, «не ваш я».

Дело дошло до проверки документов. Исторический факт!

Кроме Шуры заложить этот случай Гордею было некому. Гор рассказал присутствовавшим сей анекдот, изрядно сгустив краски собственными фантазиями, и закончил вопросом к Горелову: «Признаёте ли Вы вышеприведённое свидетельство?»

«Ложь, клевета», - парировал Андрей.

«А! Не желает разоружиться перед партией!», - разошёлся Гордей: «Тогда ещё одно обвинение!»

И рассказал другой случай – это уже на «Ревностном», при местных свидетелях.

Как-то во время стоянки в заводе «Янтарь» Горелов ходил в город по делам кают-компании днём, во время оргпериода. Это значит, что появление в городе офицеров было запрещено. А нужно было что-то купить к столу. Старпом распорядился, чтобы Горелов сходил в гражданской одежде. Неофициально, так сказать.

И вот, стоит это наш старпом на стенке у трапа, беседует со своим приятелем с «Удалого», а с трапа «Ревностного» сбегает в джинсиках и рубашке лейтенант Горелов А.Ю.

Старпом его увидал и вслед бросил, что-то вроде «не задерживайся там!»

А знакомый его и спрашивает, громко и при свидетелях: «Это что, сынишка твой уже такой вымахал?»

Весь ют смеялся!

«Не было такого!», - отрёкся Горелов.

«Врёт, как Троцкий!», - осуждающе кивнул Шура Петров.

«И ты, Брут!», - простонал придавленный фактами его сосед по каюте, закрыв лицо рукою.

В кают-компанию вбежал вестовой и протянул Гордею какой-то листок.

«А вот и вещественное доказательство», - с этими словами Гор передал в руки присутствующих фотографию, на которой Горелов был снят у бортового артиллерийского визира. На Андрее была огромная для его головы тропическая пилотка Дуна, из-под козырька которой едва виднелось лицо. Этот снимок делался месяца три назад специально для хохмы и сопровождался надписью: «Детство в окопах».

«Зелень подкильная…», - сказал усатый Беня.

«А в чём заключается источник столь недостойного поведения, увы, нашего боевого товарища?», - Гордей вопросительно осмотрел лейтенантский стол, но его замысла ещё никто не понимал: «А корень свершившегося падения обвиняемого находится в его устойчивом инфантильном нежелании разделять нашу трапезу, пьянствовать водку, свободно изъясняться выражениями, столь популярными в нашем народе, нарушать нарушения и творить безобразия ещё с курсантских времён. Ответьте, сидели ли Вы хоть раз, как подобает опытному моряку, на губе? Или, хотя бы, ходили ли Вы в самоволку?»

Горелов было открыл рот для ответа, но Гор его перебил: «Молчите, когда Вас спрашивают! Ваш ответ известен: нет! И самое ужасное, что на самом деле потенциал данного товарища не многим уступает могучим способностям присутствующих монстров корабельного быта. Моим словам есть подтверждения!»

И последовал новый рассказ Гора: «Подсудимый лично признался мне, что в самоволке бывал дважды, хотя об этих случаях почти никому из общественности не известно. Ну, первый раз не в счёт: во время практики в арсенале старшина класса выгнал его в нелегальную поездку по Крыму, чтобы навестить некую загадочную особу. Совершенно безобидная ситуация. Но второй случай заслуживает внимания!

Как помнят присутствующие здесь выпускники ЧМУПСа, однажды летом у нас была корабельная практика и пара недель в морской пехоте…»

Дальнейший рассказ Гора, как всегда, изобиловал метафорами и отступлениями, забавлявшими слушателей не меньше содержания, но не мог быть точным. На самом же деле произошло следующее. Заканчивался июль месяц. Заканчивалась и учебная практика в полку морской пехоты. Оставалось ещё пять дней практики, когда от дежурного по факультету пришло распоряжение немедленно отослать старшину 1 статьи Горелова в систему[10], откуда ему предстояло досрочно убыть в отпуск по поощрению за отличную учёбу в соответствии с приказом начальника училища.

На следующий день, приехав в училище, Андрей обнаружил, что факультет почти пуст. Часть рот находилась на практике, другая часть догуливала летний каникулярный отпуск. В кубрике второго этажа ютились с десяток бесхозных «академиков» с разных курсов, добивавших последние переэкзаменовки летней сессии. А училище оказалось заполненным сотнями абитуриентов. Гражданская молодёжь была повсюду: шлялась по плацу, загорала на склонах училищных холмов, «подкачивалась» в спортгородке, торчала в очередях кафе «Фрегат», зубрила науки в «карасёвнике»[11], дрыхла на койках, которыми заставили шлюпочный эллинг.

Очередной дежурный по факультету весьма удивился прибытию Горелова. Никаких отпускных документов и даже распоряжений по поводу отпускника у него не имелось и, поскольку день шёл к вечеру, выяснение обстоятельств было перенесено на завтра.

Очень нехорошо. К отпуску должны были прибавить трое суток, и начинался он уже с двадцати четырёх часов сегодня. Завтра, если разберутся, выдадут отпускные бумаги, проездные, деньги, на что ещё полдня уйдёт. А ведь билетов ещё нет. А на дворе – крымское лето со всеми вытекающими последствиями. А через три дня уже начнёт тикать общий летний отпуск. Пропадёт адмиральское поощрение!

Но ничего не поделаешь! Оставалось поужинать и вместе с «академиками» коротать вечер в училище.

Так представлял себе время после ужина Андрей. Однако, придя в кубрик, он обнаружил, что «академики» вовсе не собирались догрызать остатки гранита науки. Они почти все засобирались в город. В том смысле, что в самоход, поскольку увольнений им не полагалось. Оказывается, они делали это почти каждый вечер: собирали свёрток с гражданкой, с ним добирались к забору спортгородка и, ближе к сумеркам, перебирались в «свободный Севастополь». Возвращались тем же порядком. Бдительность дежурной службы в период отпусков и практик была явно не на высоте. Да и состояла эта служба, за исключением офицеров, из таких же несчастных, вынужденных отбывать в драгоценное отпускное время учебную повинность.

Вот и представьте себе картину: отпетые двоечники весело собираются на отдых в город, а заслуженный и поощрённый командованием отличник сидит рядом на ротной койке, обдумывая, чем бы заняться этим предотпускным вечером в училище! Кино нет. Танцев нет. Телевизора нет (в ремонте). Книги, и той нет! А сам-то отпуск – через пять часов. И никому он здесь не нужен, никакие обязанности не выполняет, никакую боеготовность не поддерживает.

И, что самое противное, эти прожигатели учебного времени доставали отличника своими гадкими подколками: «Кто не работает, тот ест! Учись, студент!» Они же знали кристально чистую репутацию Горелова на факультете. Он будет умирать со скуки, но ни за что не пойдёт в самоволку.

Горелов мог бы высидеть этот вечер в училище. Да и в городе трудно будет найти, чем заняться. Разве что на первый попавшийся фильм сходить. Но они же его высмеивают! Ведь, действительно, в такой ситуации он либо просто не умеет, трусит уйти в самоход, либо ведёт себя подобно общеизвестному преподавателю по прозвищу «Ваня-коммунист», который, согласно училищной легенде, выронив из кармана кителя ночью, во время законного сна в рубке дежурного, свой партбилет, на следующее утро явился в партком с просьбой наказать его за предпосылку к утрате партийного документа!

Создалась ситуация из тех, которые не раз в жизни Горелова заставляли его совершать поступки, на которые мало кто другой способен.

«Ну, нет! Такому компоту не бывать!», - решил Андрей и обратился к своим мучителям со следующим предложением: «Предлагаю такое дело. Прямо сейчас, я, не дожидаясь сумерков, по гражданке, через плац, через центральное КПП уйду в самоход. Вернусь к отбою тем же путём. А вы поклянётесь, что ВСЕ КАК ОДИН будете сидеть вечером в роте и готовиться к экзаменам!"

Академики опешили от неожиданности. Такого поступка от Горелова никто не ожидал. Такого дерзкого самохода в училище ещё не было! И быть не могло. Уходили через забор, через хозворота, через пляж… Но чтобы через Центральное КПП? В гражданской одежде?!

А чего терять? Завтра, если этого дурака Горелова сейчас не скрутят, он уедет в отпуск… Ударили по рукам!

Андрей достал из отпускного чемодана свои серые брюки и красную рубашку, гражданские туфли, одел всё это под настороженными взглядами двоечников и пошёл вон из помещения факультета. Все академики пошли гурьбой следом, отстав метров на сорок.

Главное было пройти незамеченным дежурного по факультету. Уж он-то легко узнал бы отличника-разгильдяя. Но дежурный на счастье сидел в своей рубке.

Горелов вышел к плацу и оценил обстановку: через плац идут единичные курсанты, и ещё несколько абитуриентов, а сам дежурный по училищу (очень хорошо знакомый старший преподаватель с кафедры ТУЖК[12]) стоит у парадного входа в учебный корпус и мирно беседует со своим помощником, за плацем – сто пятьдесят метров аллеи, ведущей к КПП. На ней тоже несколько пешеходов. А что дальше – не видно.

И Горелов пошёл!

Честно говоря, задача была не очень сложной, с учётом сложившейся обстановки. Вон сколько гражданских парнишек ходят. А кто его, Горелова, по гражданке видел? И кто такой наглости ожидает? Да ещё если немного походку изменить…

Вперёд!.. Пульс – ударов сто тридцать. Главное – идти уверенно, не возбуждая подозрений и охотничьих инстинктов офицеров и дежурных.

Плац пройден! Отлично. Обернулся – всё мирно, свидетели не отстали. На аллее гораздо легче. Подошёл к КПП. Здесь тоже неплохо: человек сорок абитуриентов. Одни ждут визита родителей, другие разговаривают с предками через решётку забора, третьи вообще стоят с ними недалеко за КПП, трескают бабушкины шанежки. Но на КПП дежурят мичман и его помощник из числа курсантов. А…, вперёд!

Деловито прошёл через КПП. Мичман и не взглянул. Зато у знакомого старшины с первого факультета глаза на лоб полезли. Пришлось мигнуть многозначительно.

Всё! За забором! Прошёл ещё метров тридцать (на безопасное расстояние), обернулся. Помахал своим, оставшимся у забора.

Аплодисменты!!!

Вот так свершился, возможно, самый невероятный случай в истории училищных самоволок.

Через три часа, посмотрев «Зорро» в новеньком суперкинотеатре «Россия», Горелов вернулся в училище. Пройти через КПП и плац в темноте позднего южного вечера, прикинувшись припозднившимся со встречи с родителями абитуриентом, было уже совсем не трудно.

На следующий день ст. 1 ст. Горелов благополучно убыл в отпуск. Посрамлённые академики опять ушли в самоволку.

«Вот так член партии Горелов стал злостным самовольщиком!», - закончил свой рассказ Гордей.

«Ну, борзость! А с виду такой дисциплинирчатый, белый и пушистый!», - возмущался Дум.

«Брехня-а-а!» – засомневался Гог.

«Но это не всё. Свидетели показывают, что во время пребывания нашего доблестного корабля в славном городе Калининграде (как, впрочем, и в Балтийске) Вы нередко похаживали в различные злачные места. Так, во время массового похода наших присутствующих собратьев в обиталище пьянства и вертеп разврата ресторан «Ольштын», вместо того, чтобы подобно другим вашим достойным коллегам, флиртовать с юными красотками из местного университета, Вы как зелёный корнет за женой полковника ухлёстывали за почтенных лет (лет тридцати), дамой. Не так ли?»

«Увы», - уныло признался, наконец, Горелов.

«А эта дама упорно пренебрегала ухаживаниями нашего мнимого святого. И когда ресторанный вечер близился к концу, а лейтенант Горелов третий раз заказывал для своей старушки её любимый танец, и третий раз не успевал вернуться к её столику до того, как очередной усатый кавалергард приглашал её, эта дама наконец обратилась к нему, смеясь. Со словами: «Да Вы – филантроп, юноша!»

И тогда лейтенант Горелов так нарезался, что, возвращаясь со своим братом Петровым на корабль, они едва попали на трап. И при этом, по пути домой, по свидетельству товарища Шурика, чья честность не вызывает никаких сомнений у присутствующих (присутствующие одобрительно закивали головами), обвиняемый так матерился, что местное население разбегалось с их курса!»

«Чего!?», - Горелов аж встал от искреннего возмущения.

«Матерился, матерился!», - послышалось отовсюду.

«Да товарищ Петров сам наутро не помнил, как на корабль попал. А я хотя бы трамвай и КПП помню!», - запротестовал Андрей, почувствовав капкан: «У меня на мат такой фильтр стоит, что и ящиком коньяка не снять! А вы и за ящик коньяка часа без мата не выдержите!»

«А!!! Может, значит, если захочет!», - не обращая внимания на слова Горелова, радовались лейтенанты.

Но Гор уловил самое важное: «Момент! Речь зашла о приятном! Коньяк! Всех призываю в свидетели!»

Народ внимательно замолчал. Гордей продолжил: «Было упомянуто о ящике коньяка. Предлагаю любопытное пари! Ящик коньяка, конечно, многовато для нашего бюджета, достаточно одной бутылки «Арарата». Я обязуюсь час не выражаться известным образом. В случае, если я выполню данное обязательство, товарищ Горелов по прибытии во Владивосток представляет мне бутылку коньяка, а сам матерится ближайшие сутки по первому же требованию присутствующих свидетелей!»

«Коньяк каждому!», - прибавил Гог. тоном Бывалого из «Операции Ы».

«А если он выиграет, мы все ему тогда по коньяку?», - забеспокоился Беня.

«Ещё чего», - возразил кто-то.

Все вожделенно окружили Горелова, забыв о незаконченном судилище.

«Я что, целый час следить за ним должен?», - глядя на Гора, с сомнением произнёс Андрей.

«Нет, ближайший час мы можем провести где-либо за приятной беседой, в присутствии желающих свидетелей», - искушал Гор.

«Али Вы трус?», - подначивал Гог.

Все напряжённо смотрели на командира группы управления. Он подумал несколько секунд, потом решительно протянул ладонь в сторону Гордея.

Беня задержал действие: «Самое главное: засекаем время».

Гог. разбил руки спорящих. Довольный народ начал усаживаться за домино. Кто-то ставил пластинку на проигрыватель, кто-то стучал в окошко вестовых, чтобы попросить чаю.

По корабельной трансляции застенчивым голосом Дуна раздалась команда: «Старшему лейтенанту Гордиенко прибыть на ходовой».

Гордей задумался, сосредоточенно сдвинул брови, потом шлёпнул себя по бритой голове: «Ой, бл…, мне же надо было Дуна на ужин подменять!..»

На пару секунд воцарилась мёртвая тишина. Грохот смеха прервал её. Сборище расходилось из кают-компании. С момента заключения пари прошло семнадцать секунд.

«Коньяк мой!» - печально сказал Горелов, разведя руки.