ФИЛЬМ УЖАСОВ ПО-СОВЕТСКИ

Сказание о потерянном партбилете

Бригадный комиссар Л.И.Брежнев (справа) вручает партийный билет (партбилет) помкомвзвода А.Малому, 1942 год. Фото: Wikipedia

За далью лет не чётко просматриваются детали времени, когда коммунистическая партия Советского Союза перестала быть тем, чем была долгие годы, единоличной и всевластной силой. Случившийся незадолго до этого эпизод остался в памяти как образец глубоко пропитавшего нашу жизнь всеобщего ритуального шаманства, фетиша бумажных символов,

Знаки отличия придумали, конечно же, задолго до 1917 г., но в советское время они носили особый характер. Начальная школа: октябрятский значок с изображением кудрявого мальчика Володи Ульянова; красный галстук с зажимом. Похвальные грамоты «За отличные успехи и примерное поведение». (Подобными «листами» и до революции отмечались успехи гимназистов). Седьмой класс: в райкоме недавно освобождённой от оккупантов Макеевки получаю комсомольский билет, красный эмалевый флажок с буквами КИМ — коммунистический интернационал молодёжи (позже — ВЛКСМ). Куда-то еду в кузове грузовика, рубашка с приколотым значком трепещет на ветру и сердце трепещет. Студенческие годы: знаки ГТО, разрядные спортивные значки, их мы носили с особой гордостью.

Взрослая жизнь: вымпелы, переходящие Красные знамёна, Почётные грамоты, Доски и Книги Почёта (всё с большой буквы), звания «Победитель соревнования», «Лучший по профессии» — от сварщика до бухгалтера, «Заслуженный работник» — отрасли, региона и т.д., значки депутатов Советов, городских — размером поменьше, Верховных Советов Республик и СССР — побольше. И уж совсем высоко — ордена и медали.

После развала СССР глава Азербайджана, бывший зампред союзного Совмина, Гейдар Алиев отменил звания «Заслуженный и Народный… Республики». Работники промышленности, сельского хозяйства, науки приняли решение молча, шум подняли артисты. Пришлось Алиеву отработать назад. Всё бы ничего, если бы всеми этими «почётами» не подменялась соответствующая труду оплата. (Между прочим, до 1917 г. высочайшим повелением присваивались звания «Заслуженный артист Императорских театров и солист Его Императорского Величества).

До войны папа часто брал меня с собой в библиотеку. По соседству в погребке продавали вино на разлив. Несколько раз я видел: на крышке подвального люка спит пожилой мужчина с орденом Красного Знамени на лацкане поношенного пиджака. Подъезжала пароконная линейка, два милиционера в синей форме, белых каскетках «здравствуй и прощай» бережно укладывали на линейку и отвозили домой бесчувственное тело. Герой Гражданской войны жил на соседней улице. Орденоносец — это было значительно. В титрах кинофильмов, театральных афишах писали: в роли такого-то — Заслуженный артист, орденоносец…

Но неверно было бы считать, что система бумажных поощрений совсем не стимулировала трудовых усилий. Как-то в канун государственного праздника директор, как обычно, собрал командный состав завода для обсуждения кандидатур достойных отличия рабочих. Согласовав список передовиков, он спросил: «А теперь скажите, кто хочет Почётную грамоту, а кто — рыбу?» (На соседней базе он раздобыл бочонок малосольной нельмы). Большинство начальников цехов и отделов выбрали грамоты…

Особый статус имел партбилет. В большинстве случаев, кроме деловых качеств, непременным условием назначения на более-менее значительную должность было членство в партии. А различной степени тяжести партийные взыскания были рычагами воздействия на нарушителей так называемых норм партийной дисциплины — от промашек в части моральных устоев до невыполнения предприятием плановых показателей.

В 80-годы в нашем северном городе построили Дворец культуры. На открытие прибыло республиканское начальство. Удостоившиеся мест в президиуме торжественного собрания, среди них руководители предприятий, помогавших строителям техникой и людьми, собрались за кулисами. Настроение было весёлое, нелёгкая дернула меня обратиться к первому секретарю обкома:

— Иван Павлович, за сооружение такого серьёзного объекта (здесь я нисколько не преувеличил) главного строителя — я назвал фамилию стоящего рядом управляющего трестом — следовало бы орденом наградить.

Хозяин Республики вопросительно глянул на первого секретаря горкома. Запнувшись от неожиданности, тот выдал:

— А мы… мы недавно с него выговор сняли…

Случалось проштрафившийся член партии приговаривался к «высшей мере». В высоком партийном кабинете раздавалось грозное: «Партбилет на стол!». Это означало крах или, в лучшем случае, задержку роста служебной карьеры, а в недоброй памяти времена и кое-что похуже.

Фото: Wikipedia / Дмитрий Третьяков

По неписаному, а может — уже не помню, писаному, правилу партбилет полагалось постоянно иметь при себе, так сказать, носить у сердца. Мало кто придерживался этого правила, не дай бог, потеряешь. Обычно билет брали с собой при посещении горкома, вдруг кому-нибудь из секретарей вздумается проверить. В обкоме билет предъявлялся в качестве пропуска дежурившему в вестибюле милиционеру.

И на партийные собрания брали билет, иногда присутствовавшему представителю горкома приходило в голову устроить взаимную проверку.

В день зарплаты я достал билет из сейфа, где обычно хранил его, зашёл в отдел, сотрудница которого принимала членские взносы у работников заводоуправления, уплатил их и вернулся к себе в кабинет. В этот момент зазвонил телефон. Взволнованный голос зятя сообщил, что дочку и обеих внучек скорая увезла в больницу с подозрением на дизентерию. Через несколько минут я на машине мчался в Сангородок. В инфекционное отделение меня, естественно, не пустили. Общались через зарешеченное окно, по летнему времени открытое. К счастью, диагноз не подтвердился, но несколько дней девочек должны были продержать для проверки.

Расстроенный и одновременно обрадованный, я вернулся на завод и погрузился в текущие дела. В конце дня позвонил человек, представился врачом, назвал свою фамилию. Я похолодел: какие-то осложнения! Но дело оказалось в другом.

— Скажите, где ваш партбилет? — спросил доктор. Мгновенно вспомнив, что положить билет в сейф я не успел, сунул руку в карман. Пусто! Всё ясно: билет я выронил у инфекционного отделения, доставая что-то из кармана. Под окном росла густая трава и я этого не заметил. Доктор подтвердил: билет он нашёл именно там, идя с работы к автобусу.

— Приезжайте ко мне домой, — он назвал адрес, — заберёте свой билет.

Прихватив дома недавно приобретённый том подарочного издания редкой по тем временам книги, поехал к доктору. Приятный молодой человек, без лишних слов он вернул мне потерю. Книгу брать не хотел, я еле уговорил его.

Прошёл месяц или два. О благополучно завершившемся эпизоде я не вспоминал. В один из дней позвонил работник орготдела горкома и попросил зайти. Интересно, зачем я ему понадобился, промышленностью занимался другой отдел. Но раз просит, зайду.

После небольшой преамбулы он, как опытный следователь, неожиданно спросил: при каких обстоятельствах я потерял партбилет. Как узнал? Неужели доктор разболтал? Зная, насколько идолизирована книжечка с силуэтом вождя на красной коленкоровой обложке, мне бы изобразить удивление: ничего подобного, вот он билет, со мной. Но изворачиваться перед этим, не очень уважаемым мной, мелким партийным чиновником, пытаться скрыть не имевший последствий случай… Это уж совсем по-детски, самому потом стыдно будет. И я рассказал всё, как было, невольно, всё ведь закончилось благополучно, придав ситуации весёлые нотки. Не тут-то было: с непроницаемым лицом, — какие шутки! — он предложил мне написать объяснение.

Что им руководило в явно просматриваемом желании уязвить директора успешно работающего предприятия? Нереализованные амбиции — «и я бы мог не хуже», зависть к независимости? Какая там независимость! Сверху — ведомственная десница, рядом — партийная. Завидовать директору завода, кроме основных задач, опутанному десятком бессмысленных показателей, вечными проблемами с поставщиками материалов, комплектующих, с получением вагонов под готовую продукцию, сотней других «узких мест», мог только человек совсем не представляющий этой работы. Тем не менее, такие были. Жизнь не раз подтверждала это.

Вскоре я предстал перед так называемой общественной парткомиссией. Состояла она из пенсионеров, в основном — ветеранов известного в наших краях Комбината. Десятки лет этот организационный монстр, часть ГУЛАГа, управлял важнейшими отраслями Республики, силами сотен тысяч зэков «давал стране» нефть и газ. «Подследственному» члены комиссии явно не симпатизировали — он был не из «своих», они не могли скрыть удовольствия от возможности повлиять на его «благополучное» положение. А может быть, искренне видели в случившемся факт серьёзнейшего нарушения партийных догм? Как бы то ни было, было предложено объявить мне строгий выговор с занесением в учётную карточку, что и было реализовано на ближайшем заседании бюро горкома. Билет мне заменили: вдруг, пока он лежал в траве, шпионы сняли с него копию и используют её — ну, не знаю, чтобы проникнуть в Обком, что ли…

Обычно партийные взыскания через год снимали. В сутолоке дел о выговоре я не вспоминал. Да и время подходило другое. Как написала позже Дина Рубина: «Империя несколько утратила чувствительность своих щупалец».

Как-то встретились с тем работником орготдела: «Почему не пишете заявление, чтобы сняли выговор?». «Послушай: я не просил объявлять его мне и о снятии просить не стану, он мне не мешает».

Позже случайно узнал: в соседней комнате у доктора находилась его мать — бухгалтер какой-то конторы. Она слышала наш разговор и накатала «телегу» в горком: «вот вы всё хвалите завод, а директор партбилетом разбрасывается…».

Через несколько лет услышал анекдот:

«На международном кинофестивале американский режиссёр Хичхок обращается к советскому коллеге:

— Почему у вас фильмы такие пресные, почему не снимаете фильмы ужасов?

Наш отвечает:

— У нас в стране не бывает ужасов.

Американец:

— Я подскажу сюжет: коммунист потерял партбилет…».

С развалом СССР, развалилась и двадцатимиллионная Партия. Немалое число её «правоверных» членов публично объявляли о выходе из партии, сдавали билеты. Я этого делать не стал. КПСС ушла с исторической арены вместе с моим выговором.