Собаки и волки

 

Борис Парамонов

Выступление Путина на нынешней сессии Генеральной Ассамблеи ООН, его инициатива совместных с Западом действий против угрожающего уже всему миру фундаменталистского терроризма имеет, кажется, отношение не только к текущей мировой политике, да и не к политике одной, а ко всему историческому складу отношения России к Западу.

Отношения эти, что называется, амбивалентны. Крайне интересны реакции на выступление Путина в ООН российских блогеров и официальных лиц. С одной стороны, все те же разговоры о том, как Путин выдал пиндосам, а с другой – сюсюкающее умиление: чокнулся с Обамой, вернее, что Обама с ним чокнулся, не побрезговал. Обама – то есть Запад – одновременно "чмо" и желанный партнер. Это не сегодняшней политики нюанс, а многовековая уже установка русской психологии по отношению к Западу. Россия в глубине своей, едва ли не архетипической, хочет нравиться Западу, сама хочет быть Западом, то есть всячески передовой культурно и политически страной, но ей это никак не удается. 

С самого начала было ясно, что в выступлении Путина в ООН будет этот ход, этот мотив – напоминание об антигитлеровской коалиции времен Второй мировой войны. И это сильный ход – не столько в перспективе налаживания нынешних отношений, сколько в некоем моменте российского самоопределения. Не хочется быть одним, хочется со всеми, хочется быть такими же, как все. В глубинах русского коллективного бессознательного живет, не умирая, этот мотив, это древнее, темное, не всегда сознаваемое и не всегда артикулируемое стремление выйти из своего уединения, слиться с миром. И жгучая обида, когда это стремление не встречает ответной симпатии, а встречает, наоборот, настороженность, если не вражду. Уже много раз говорили, что зигзаги путинской политики определяются его психологией "пацана", которого не торопятся принимать в великосветское общество. Отсюда, мол, и агрессивные его реакции – вроде как мальчишка, который дергает за косичку девочку, не желающую с ним дружить. Но ситуация эта далеко выходит за пределы личности Путина, это типичная для России, для русской истории ситуация с тех пор, как Россия вообще вошла в мировую историю как одна из ее движущих сил. России трудно понять, почему Запад не хочет, побаивается этой дружбы.

А Запад понять легко, хотя бы взглянув на географическую карту: Россия нависает над миром как некая чисто физическая угроза, как бездна, способная поглотить ту или иную определенность, порядок, культуру. Так что в реакции Запада на Россию тоже можно выделить это бессознательное начало – прямой физический страх. Можно сказать, что Россия попала в положение чудовища Франкенштейна: оно, это чудовище, вполне безобидно, но люди его боятся, и оно реагирует агрессивно на этот страх, им же вызываемый.

Тем более что русское "чудовище" отнюдь не безобидно. Этого доказывать не надо, достаточно держать в памяти события хоть советской, хоть российской вообще истории. Да, монгольское нашествие Россия поглотила, да, с Гитлером воевала, но и сама лезла в Европу, и порядки там устанавливала свои, и в Африку лезла, и в Афганистан, и в арабские страны даже и сейчас, ослабленная, лезет. Так что Запад, цивилизованный мир вообще пугает не только российская география, но и российская история. Что называется, прецеденты нежелательные были. И в политике следует руководствоваться чисто фактической базой и практическими соображениями, а не углубляться в психологию, тем более в "бессознательное" геополитического то ли партнера, то ли соперника, то ли вообще врага. Так что вряд ли Запад раскроет дружеские объятья в ответ на нынешний российский жест как бы доброй воли и приглашения к сотрудничеству. Тут ведь и другую подкладку, куда более простую, разглядеть можно в этом стремлении Путина спасти Асада и в его упреках Западу за судьбы Саддама и Каддафи.

Тем не менее этим пластом русской глубинной психологии не следует пренебрегать, не следует отказывать русской психее в том, что по-английски называется benefit of doubts. Россия действительно вошла если не в семью, то в "концерт" западных стран и культурно им не чужда. Как раз на высотах русской культуры эта тема остро сознавалась. Скажем, Достоевским с его форсированным почвенничеством и одновременным преклонением перед священными камнями Европы. Но последнее гениальное слово сказал здесь Блок в стихотворении "Скифы" в январе 1918 года. Вспомним обстановку: Россия односторонне вышла из войны и призвала к этому все воюющие страны. Ответа не последовало, война продолжалась, да и обострилась с выходом России. Отсюда страстные призывы великого поэта: мы раскрываем вам объятья, а если вы нас не услышите – "обернемся к вам своею азиатской рожей". И не стоит сводить эту тему исключительно к Путину и его предполагаемой психологии конкретного пацана, давящего понты. Это давняя общероссийская тема, представляемая на многих этажах и во многих вариантах.

Блок рисовал альтернативу и апеллировал к резервам: "мильоны вас, нас тьмы, и тьмы, и тьмы". Такого козыря сейчас у России нет: не "тьмы", но демографический кризис. "Тьмы" в Китае, а он интересно и загадочно помалкивает. На фоне этого молчания любые шумы, производимые нынешней Россией, не более чем птичий щебет. Вот в этом масштабном соотнесении нужно видеть всякую реакцию Запада на всякую российскую инициативу.

России бы, пока не поздно, забыть свой полинявший мессианизм и упрятаться за пазуху свободного мира, в подлинном союзе с которым можно с большей уверенностью смотреть на Восток, на тамошние тьмы. В политике любовь, тем более "потаенная", не котируется, а дружба, то есть долгосрочный союз, достижимы исключительно на взаимовыгодной основе. Такой основой может быть только внутреннее приобщение России к строю западной жизни.

Не нужно забывать одну пословицу, которую любил приводить Солженицын: "На собак волка не зови!" Запад и не зовет.