"Я про Путина все понимала"

Дубовая: К сожалению, книжка, написанная Леной Сван, она же Леночка Трегубова, она же знаменитый кремлевский диггер, оказалась запрещена. Мы ее не смогли издать в России, как ни пытались. Ее издали на Украине. Я хотела бы, чтобы мы поприветствовали Лену, которую я вот увидела после многих-многих лет.

Трегубова: Я благодарна вам всем, что вы пришли. И я точно знаю, что сегодня здесь был бы еще один мой друг, если бы он был жив. Это человек, который единственный в России, кроме издателей, видел мою рукопись до ее издания, – Борис Немцов. Он очень старался мне помочь. Лиля предлагала книгу издателям, и реакция у всех была одинаковая: потрясающе, давайте... Потом люди вдруг передумывали, говорили: ну, ты же понимаешь, начальство не хочет...

Ну, вот давайте все вместе просто вспомним Борю. Я знаю, что он был бы с нами сейчас. Он... пока я была в Москве, он приходил всегда на мои дни рождения, не важно, в какой я там была опале, не опале. Он был действительно очень-очень верным другом.

Дубовая: Я понимаю, новый роман – автобиографический?

​Трегубова: Я сказала бы, преувеличение – говорить, что Lena Swann – это Елена Трегубова. Между нами все-таки есть разница. Она местами почти святая, а иногда, наоборот, гораздо более грешная, чем я, вот. Но я бы сказала так, что она мне очень дорога, эта Lena Swann. Роман сложный по структуре. Многослойный, там два разных как бы романа. Есть внутренний, действие которого происходит в конце 80-х – начале 90-х, это фактически вся история бархатной революции в России, которая является фоном к личной истории юной девушки. Вначале мы видим ее 14- или 15-летней, по сути это история ее обращения. "Внешний" роман происходит сегодня, он жестче, он написан другим, провокационным языком.

Я бы сказала, что структуру романа полностью можно понять, только когда перечитаешь. То есть это роман не для читающих по диагонали, а для перечитывающих, для тех, кто любит и слышит аллитерации, внутренние смысловые мелодии. Для тех, кто любит читать именно художественную литературу. Не для тех, кто любит читать газеты!

Любители "остренького" найдут и про Майдан, и про диктатуру в России, и про войну против Украины.

Дубовая: На украинское издательство ты вышла? Или они сами на тебя вышли?

​Трегубова: Последний издатель, к которому я обратилась в Москве, не буду назвать имени и названия издательства, сказал: "Вы знаете, Елена, с тех пор, как вы уехали, настроения в обществе в России очень изменились, а ваш роман этому не соответствует". После чего мы поспорили. Я спросила его, действительно ли он верит, что писатель должен следовать настроениям в обществе. А еще был замечательный случай, когда сказали: "Завтра подписываем контракт, мы еще хотим обязательно переиздать ваши первые книги!" После чего люди пропали. Через неделю я позвонила куратору, спросила, что происходит, и они растерянно объяснили мне, что посоветовались с книготорговой сетью, и те, услышав, что я автор, наотрез отказались брать книгу. Был сорван контракт.

Тогда я спросила известного украинского журналиста Виталия Портникова: "Какое самое лучшее издательство на Украине?" Он сказал: "Фолио". Я подумала: они никогда в жизни не опубликуют меня. Тем не менее, мне позвонил гендиректор издательства, он очень быстро начал читать. Через неделю он сказал: мне очень нравится. Вот и все. Мы быстро договорились.

Это, естественно, не коммерческий проект. Они ничего мне не заплатили. Все было сделано ради того, чтобы издать книгу. Для небогатого издательства это подвиг: Украина находится в состоянии войны, там кризис, гривна рухнула, у людей нет денег покупать книги. То есть для них это невероятный акт мужества и благородства.

Петр Порошенко был одним из первых наших читателей.

Немецкая дистрибьюторская фирма должна была везти книги в Россию. Они подали документы на таможню. После чего с ними поговорили из Роспечати. Сказали: "Не связывайтесь с этой книгой, если не хотите проблем". Немцы проблем не захотели, поверили в эту угрозу и тихо отползли в сторону.

Что касается крупных книготорговых сетей в России, то ситуация такая же, какая была с книгой Шендеровича в прошлом ноябре. Даже такой демократичный книжный клуб, как "36.6", сказал: "Опасаемся, пока не будем".

Потому – понятно. Там провокативные цитаты, про Майдан. Текст написан будто про сегодняшний день: обыски, разгоны демонстраций.

А еще я думаю, что реагируют на мою фамилию. Политэмигрант и так далее. Советские штампы срабатывают.

Так что ситуация такая: книжка не имеет пока шансов оказаться в России легальным путем, только самовывозом, только если кто-то съездит в Киев и привезет охапку.

Дубовая: Почему вы снова не обратились к Ad Marginem, издавшим предыдущую книгу?

Трегубова: Саша Иванов, он же левак жуткий. И сейчас поддерживает мифы про Советский Союз. Саша просто отплевался от этого романа сразу. Поскольку роман антисоветский, антисталинистский, антигэбэшный. Саша и этот роман – две вещи несовместимые. Тогда он, конечно, был в антипутинской оппозиции. А сейчас вы видите, что его возлюбленный Проханов – "Крымнаш" и поддерживает Кремль. Все сместилось, все очень сильно изменилось. Проханов и Лимонов, которые являются героями моего бывшего издателя, они теперь прокремлевские.

Дубовая:  Я помню тебя молодой, буйной из кремлевского пула. Потом эта книга, сенсации, сложности, отъезд. Ты очень долго живешь вне родины, потеряла профессию. Ты никогда не жалела о том, что ты "Диггера" написала? Он все-таки очень круто изменил твою судьбу.

Трегубова: Нет! Нет, "Диггер" сам по себе совсем не изменил мою судьбу. Судьба уже была решена до этого.

Когда я увидела, что за мной вплотную ходят люди. Это было после убийства Ани Политковской. Когда я возвращалась вечером в свой пустынный переулочек рядом с Пушкинской, входила в арку в Большом Гнездниковском переулке и видела, что один человек отслаивается от стены дома и говорит в мобильный: "Подошла, подошла". А второй человек отслаивается от моего подъезда. И я крайне неуютно себя чувствовала, потому что не знала, что со мной произойдет, они пугают меня, или мне уже остались секунды, за которые мне надо там покаяться или помолиться. Это был довольно неприятный период жизни.

Вот, и в тот момент, в 2006 году, я вдруг поняла, что не вернусь. Что у меня немножко другие планы, чем быть убитой этими подонками. И я очень благодарна Господу, что он мне подарил эти 8 лет жизни, за которые я немножко пришла в себя от того кошмара, в котором находилась в последнее время.

И я приняла решение. Хочу вернуться к своей первой любви, а именно – к литературе. Потому что журналистикой я стала заниматься, так как было бурное время. Мне очень-очень хотелось как-то влиять на ситуацию и немножко внести свой вклад. Ну что ж, мой любимый Пруст, надо сказать, начал писать еще позже моего возраста. Так что… у меня все впереди, я надеюсь.

Мне кажется, я про Путина все понимала.

Когда я выпустила и первую, и вторую книги, мне даже коллеги говорили, что я слишком сгущаю краски, что строю мрачные прогнозы. "Ну, ты немножко преувеличиваешь все это, ну, какая там диктатура? Что ты, смешно, Путин любит деньги, какая там диктатура? Тем не менее, все мои прогнозы сбылись, к сожалению.

Я ничему не удивилась в смысле политиков, я ничему не удивилась в смысле этого бывшего гэбэшника Путина. Но меня поражает другое. Мои знакомые, которые еще в 2011 году ходили на протестные демонстрации и которые требовали сменяемости власти, сегодня говорят, что Крым наш и что Путин молодец. И я не знаю, что с этим делать.

Последние 3,5 года у меня были посвящены только написанию этой книги. Я думаю, что с журналистикой пока завязано.

Я поняла, что я не могу всю оставшуюся жизнь посвятить тому, чтобы обличать довольно неинтересного мне как персонажа человека по фамилии Путин. Ну, не могу я! Я завязала, никому не даю интервью, когда ко мне тут какие-то бибисишники пристают. Не могу больше! Я хочу что-то сделать для вечности. Хочу, чтобы моя книга осталась для людей, которые будут ее читать и через 10 лет, и через 20 лет.

В каком-то смысле мне дико повезло. Тот же  самый Гроссман, например, не дожил до того, чтобы была опубликована книга "Жизнь и судьба". А вот сейчас, через 50 лет после ее написания, она стала бестселлером в Великобритании. У меня амбиции далекие, долгосрочные.

Я сейчас работаю над еще двумя новыми книгами. Это художественная литература. Еще есть мечта – написать что-то на стыке фикшн и нон-фикшн о моем любимом современном польском святом Ежи Попелушко. Молоденький мальчик, священник, который не побоялся выступать на стороне "Солидарности", и гэбэшники убили его в 1984 году.

Лилия Дубовая рассказала Радио Свобода о Елене Трегубовой и ее книгах

Лилия Дубовая

​

– Год назад мне позвонил Немцов и сказал: "Лилька, ты в последнее время работала в издательстве. Можешь помочь? Мне Лена Трегубова прислала роман, его надо попробовать пристроить". Он мне прислал роман, я просмотрела. Роман огромный. В первых страницах узнала стиль Ленки Трегубовой. "Байки кремлевского диггера" знали все. Поэтому я решила попробовать. Позвонила в несколько издательств, в самые крупные. Сначала был бешеный восторг: "Мы берем!" Как человек, работавший в издательстве, я понимала, что издать новую книгу автора "Кремлевского диггера" выгодно издательству. Будут продажи и деньги. Была уверена, что все получится. И вдруг все начали исчезать, молчать, придумывать какие-то истории…

–​ О каких издательствах идет речь?

–​ "Азбука", АСТ, "Эксмо". Под разными предлогами. Кто-то сказал, что с художественной точки зрения не считает хорошим. Кто-то сказал, что сейчас рискованно издавать большие толстые романы. Кто-то еще что-то. Короче говоря, все отказались.

На самом деле, рынок российских издательств очень узок. И да, он схлопывается. Есть два крупнейших издательства – "Эксмо" и "АСТ". На этой книге можно было бы сделать деньги, но они отказались.

А потом… была смерть Немцова. Потом еще какие-то проблемы у меня, личные. А потом вдруг объявилась Лена и сказала: "Лилька, меня издают на Украине".

Оказалось, что самоцензура и у издателей, и у книгоиздателей немного сильнее, чем я предполагала. Не могу сказать, что книжки сейчас очень сильно цензурируются – на самом деле нет. На мой взгляд, это чистая самоцензура. И это самое страшное.

–​ То есть вы стопроцентно убеждены, что они делают это не по художественным соображениям?

– Очень сложно оценивать художественное произведение. Роман – он и есть роман, кому-то он понравится, кому-то он не понравится. Кто-то скажет, что это плохо, кто-то скажет, что это хорошо. Объективных критериев мало. И, если уж на то пошло, издается столько дерьма с художественной точки зрения. И прекрасно продается.

Вот поэтому я думаю, что это чистое лукавство. Причина – имя автора. Эмигрантка политическая. "Кремлевский диггер" – скандальная была книжка. Фамилия Березовского мелькала. Ну, потом все, наверное, вспомнят, как она там с Путиным суши ела и как весело это описала. Ну, знаете, как бы чего не вышло…

Роман – не политизированный. А если там и есть диалог, где размышляют, разговаривают о Майдане, – ну, извините меня, это смешная причина для отказа. В общем, кому-то за кремлевской стеной сильно не понравилась предыдущая книга. Поскольку была колоритная, злая, агрессивная, яркая и запомнившаяся. У кого-то хорошая память.

–​ Вы говорите: Ленка, Леночка... Можете немножко рассказать про ваши отношения, как вы познакомились?

– У меня в моей книжке "Записки пресс-секретаря" есть две байки, связанные с Леной Трегубовой. Первая – о знакомстве, как ворвалась в предбанник кабинета Немцова в администрации президента девочка и начинала кричать: "Борька, ты где?"

А потом мы с ней подружились, потому что она была великолепна. Помню, я помогала Немцову покупать ей подарок на день рождения.

Вторая байка: был съезд СПС. Я вышла из комнаты, где сидело  руководство, и вдруг вижу, стоит несчастная-несчастная Трегубова. Зовет меня и говорит: "Лиля, иди сюда скорей! Ты мне очень-очень нужна". Я говорю: "Что случилось?" – "Вот пойди попроси Борю, чтобы он за меня словечко перед Чубайсом замолвил. Мы поругались, и Чубайс меня видеть не хочет". Я говорю: "Стой здесь и жди". Захожу в комнату и говорю Немцову: "Там Трегубова плачет". Немцов говорит: "Я все знаю про конфликт, вмешиваться не буду. Пусть сама разбирается". А Чубайс вдруг заходит и говорит: "Что случилось?" Я думаю: была не была. "Анатолий Борисович, там грустная Трегубова, плачет, хочет повиниться, хочет поговорить". Чубайс улыбается и говорит: "Ну, ладно, зови свою Трегубову". И у них все наладилось. Такая у меня история про Трегубову уже в своей книжке.

–​ Можете описать резонанс, который произвели "Байки"?

–​ Книга была сенсационной! Продавалась бешеными тиражами, лежала на каждом прилавке, ее скупали все. В журналистской тусовке ее передавали из рук в руки. "Ты слышал? Ты что, не читал? Да там такое! Да там... вообще это... все кремлевские тайны, все олигархи, вся кремлевская тусовка. Ты посмотри, что она делает! Она не боится, она безбашенная! Она сумасшедшая! Это круто!" То есть книжка была совершенно сенсационная! Были сумасшедшие тиражи, о которых сейчас даже немыслимо говорить. А потом ее достать было нельзя.

"Байки" были книгой эпохи. И автор был эпохальный. В этой книжке – вся журналистская вольница 90-х. Безумный драйв, безбашенность полная. То, чего сейчас нет. Что сейчас совершенно утеряно. Вспоминаю ту эпоху и сожалею, что она прошла. Не потому, что это моя молодость. Это время свободы и надежды. И в Ленкиной книге это все есть!

– С чем-то еще ее можно было сравнить? С "Околоноля", например?

– Я не могу сравнить Трегубову с "Околоноля", потому что "Околоноля" я смогла прочесть ровно 15 первых страниц. Закрыла навсегда и сказала, что, увы, господин Сурков не мой писатель.

–​ Вам не нравился слог?

– Категорически! Для меня это было сочетание амбициозности с пошлостью.

– А в книге Трегубовой нет пошлости?

– Нет! В книге Трегубовой – драйв и бесшабашность юности.

– А в новом романе?

– Там уже есть ощущение трагизма. Это уже очень взрослым человеком писалось, и это писалось человеком, пережившим очень многое. Было ощущение человека размышляющего. Там – фиксирующий бытие и комментирующий его, а здесь – размышляющий. Думаю, не просто так она взяла псевдоним Swann. Здесь есть прустовская интонация.

– После критики российской власти наша героиня неожиданно высказала отнюдь не либеральные взгляды – неприятие акции Pussy Riot, Лондона как "города, где ходят в хиджабах", протест против усыновления детей гей-парами. Вас не удивляет подобная двойственность?

– Вы знаете, что я по этому поводу скажу... Я с возрастом стала очень лояльна к людям. И я считаю, что каждый имеет право на свое мнение, вот, даже если оно не совпадает с общепринятым. И каждый имеет право на ошибку... Если она видит ситуацию такой – это ее право.