Фашисты вешали пацанов из «Гитлер югенд», а они кричали нечеловеческими голосами

Среди участников штурма Кёнигсберга, трёхдневных уличных боёв, был донской казак, уроженец Новочеркасска Афанасий Корнеевич Христюченко. Он даже на фронте вёл заметки в стихах и прозе. Афанасия Корнеевича уже нет в живых, но в одну из фронтовых тетрадей он занёс свои наиболее яркие впечатления от штурма Кёнигсберга.

Штурм такого рода крепости — это были адские дни, которые невозможно отразить никакой кинокамерой.

После многочасовой бомбёжки с воздуха и обстрела тяжёлыми дальнобойными орудиями весь город был разрушен как после землетрясения и превращён в руины.

Но, как всегда бывало на фронте, хоть сплошным ковром и пробомбили, но последнего солдата не убили. Ещё во многих полуразрушенных зданиях, полуподвалах, траншеях и других укреплениях крепко засели подразделения отборных фашистских молодчиков, вооружённых до зубов первоклассным оружием. С ними нам пришлось вести нечеловеческие схватки.

Мы дрались не только за квартал или отдельный перекрёсток, а чуть ли не за каждый дом и даже этаж. Как можно покидать дом, если этажом выше остались живые немцы!? Ведь они обязательно будут стрелять в спину!

Вот и приходилось в некоторых домах биться за каждую лестничную клетку, прыгая по каменным ступеням, скользя по горячим лужам крови, с не человечьими, а разъяренного зверя глазами, уклоняясь от прямых выстрелов, изловчась убивать друг друга…

Над всем городом, закрывая горизонт, стояли густые тучи чёрного дыма. А внизу над крышами разрушенных и полуразрушенных домов кружилась такая же густая, только серая пополам с сажей пыль. От этой адской пыли и копоти, которая своей сплошной чёрной пеленой закрывала яркое весеннее солнце, нам, штурмовикам, казалось, что действуем мы в густых вечерних сумерках.

И вот в этих «сумерках» нам приходилось пробираться через все завалы: рваную колючую проволоку, разного рода противотанковые надолбы и прочие, не человеческого, а дьявольского ума, придуманные баррикады.

С одной стороны всё это нам помогало хорошо маскироваться, но с другой стороны, нам было плохо потому, что мы уже не узнавали друг друга. В этой пыли, саже и грязи мы все были чернее негров. И любая пища уже не вызывала аппетит.

На вторые сутки короткими перебежками, прижимаясь к кирпичным заборам и стенкам полуразрушенных домов, мы приближались к назначенной цели.

К вечеру второго дня, в соответствии с маршрутной картой, мне с подразделением предстояло пройти правее железнодорожного вокзала, затем повернуть влево, и идти дальше на свой ориентир, отмеченный на карте, и там закрепить свою наступательную позицию, и по спецсигналу подтянуть «хвосты» своих штурмовиков.

Перебежав улицу с двумя своими связными, я присел у завала большого полуразрушенного железобетонного моста, под которым ещё с треском догорали разбитые автомашины, загруженные раз личной кладью.

Сквозь эту адскую пыль, влево от меня на небольшой привокзальной площади я увидел жуткую картину. На наспех сделанных виселицах продолжая раскачиваться от взрывной волны подорванного нами склада, висели более десятка немецких подростков в мундирах с нашивками «Гитлер югенд» на рукавах.

Тут же рядом, на изрытом снарядами асфальте, валялись их винтовки с примкнутыми кинжальными штыками — их личное оружие, с которым они должны были вступить с нами врукопашную.

Но немецкие мальчишки дрогнули, когда увидели нас — русских штурмовиков в стальных касках, да ещё с красной звездой на лбу. Хотя они, наверное, ожидали увидеть чертей — коммунистов нехристей с рожками на голове, которыми пугали их старшие наставники фашисты. В чём-то они были правы: мы были похожи на чертей от грязи и копоти, которые вперемешку с потом, кровью и сажей стекали по нашим лицам.

В этой естественной маскировке мы показались им ещё страшнее того, что им рассказывали про нас. И они дрогнули. По узким переулкам они сбежались на железнодорожный вокзал, где их перехватил спецзаградотряд. Большую часть «гитлерюгендовцев» успели тут же повесить для большей наглядности в преданности своему фюреру и для острастки другим.

Мои догадки на следующий день подтвердил случайно уцелевший старик немец. Он рассказал, как сам из-за укрытия наблюдал трагическую картину казни немецких подростков: как их вешали, как они кричали нечеловеческим голосом, а некоторые, сбрасывая шинели, разбегались в разные стороны».

Многие впечатления от боёв в Кёнигсберге фронтовик А.К.Христюченко воплотил в поэтические строчки, а в послевоенные годы даже написал поэму «На штурм», посвящённую взятию города крепости на Балтике.

Красавец град «пятой» был обозначен,
Стоял в тиши на Балтике седой;
Служил врагу, для Гитлера был значим,
Как рыцарь буйный, с пьяной головой.
Немало слёз он видел у порога,
Но враг Россию нашу не поверг.
И в этот штурм прогневанного бога
Засыпан был металлом Кёнигсберг.
Он тыщи тонн смертельного металла
Принял с небес на плечи на свои,
И не одна здесь нация страдала,
Бросая в бой отборные полки…