ДЕТЕКТИВ «ЖЁЛТЫЕ ЛИСТЬЯ».

ДЕТЕКТИВ «ЖЁЛТЫЕ ЛИСТЬЯ».
Он думал о том, как она встретит его. Это была главная мысль, несмотря на то, что сильно побаливала голова от вчерашнего выпитого на дне рождения соседа по подъезду, но он не обращал на это внимания. К физической боли он привык. Она не раз накрывала его, но он умел выкарабкиваться. Он спешно почистил зубы, слегка сполоснул лицо. И не обкатившись холодным душем, что он всегда делал, подошёл к коричневому платяному шкафу, из которого он вытащил чёрные джинсы, тёмную кожаную куртку и такого же цвета рубашку.
- На белой останутся следы, - сказал он.- В таких делах нужно быть предусмотрительным.
Одевшись, он машинально потянулся за галстуком, но это было лишним. Галстук заболтался на пластмассовой вешалке, словно длинный язык, но сказать или заворчать предупреждающе он, конечно, не мог.
Утро было тёплое с солнышком, что обычно радовало его, но в этот раз он испытывал не радость, а тревогу. Ещё бы. Он первый раз шёл на эту встречу. Это была необыкновенная встреча. Он долго сопротивлялся, отказывался, но, в конце концов, принял решение.
- Если что не так, не понравиться, - говорил он, - повернусь и уйду.
Мимо не спеша шли прохожие. Он пытался тормозить себя, но все усилия были безрезультатны. Ноги несли так, что проходившие шарахались по сторонам, вкалывая ему в спину, кто «придурок», кто «сумасшедший». Его сердце зашкаливало, словно хотело пробить дыру в груди, чтобы запустить свежий воздух. Он ещё ни разу не был настроен так нервно и никогда не испытывал таких острых ощущений. «Основное, чтобы не было ветра, - лихорадочно думал он, - собьётся вся решимость». Воображение разыгрывалось и рисовало безрадостные картинки. Он несколько раз даже останавливался, чтобы повернуть назад, но не делал этого, так как считал, что это было бы бегством.
- Не получится, то уйду, - повторял он, - но если я уйду, я же буду переживать. Дурная натура, но какая есть. В семьдесят лет её уже не изменишь.
Через десять минут он добрался до магазина «Магнит», прошёл мимо длинного блочного серого забора, на котором было нацарапано «Вывозим мусор».
- Нет никого. Тихо. Это хорошая примета, - сказал он. – Никто не будет видеть.
Завернув за угол, он оказался возле двухэтажного белого особняка с балконом, откуда открывался вид на поле «Чудес», застроенное не менее внушительными и красивыми особняками.
- Красавец. Если внешне он такой, то можно представить, какие у него внутренности, а сколько мне достанется, - сказал он, осматривая особняк с «подошвы» до верхушки. – Одно плохо. Крыша плоская, а не покатая. Задерживать будет.
Он обошёл особняк вокруг, внимательно осматривая дорожку, завивавшуюся петлёй, потом зашёл на автомобильную стоянку, закрытую от любопытных взглядов бетонными красными блоками с ажурными железными воротами, где находилось, он не стал считать, а прикинул на взгляд, около десятка дорогих иностранных легковушек,
- Не хило, - сказал он, - чувствуется вкус и карман.
Выходя, он заглянул в два мусорных бака, а потом, взяв длинный железный штырь возле забора, ещё и потыкал в тёмное дно. Вернувшись к подъезду, он обследовал клумбу с цветами, словно хотел нарвать цветов, но вместо этого в его руках оказались две пустых банки пива «Жигулёвское», которые он выбросил в урну, предварительно осмотрев, что внутри её, а потом, угнездившись на белокаменных ступеньках, засмеялся.
- Всё нормально, - сказал он. – Можно начинать.
Поднявшись, он прошёл по заасфальтированной дорожке между загустевшими ёлками к примостившемуся возле глухой стены подвалу. В это время послышался шум машины, и во двор въехала белый джип.
- Первый свидетель, - с досадой сказал он, - но за ёлками он меня не увидит.
Быстро порывшись в нагрудном кармане кожаной куртки, он вытащил ключ и вставил в замок. Ключ прокрутился. Он занервничал. Со второго раза дверь поддалась
- Ну, с Богом, - тяжело вздохнув, сказал он.
Потянул дверь на себя, он пошарил по стене и включил свет. Подвал был забит мётлами, мешками для мусора, граблями, лопатами, совками, вениками.
- Красоты, конечно, никакой, - сказал он, спускаясь по ступенькам.
Он лёг на деревянный топчан. В глаза бросились красные пятнышки на ступеньках.
- Кровь, - сказал он, но проследив цепочку пятнышек, увидел, что она заканчивается возле банки с краской. Он со злости плюнул, бросив: мать твою. Потом, подложив руки под голову, пробормотал. - Нужно кинуть стишок в честь осени. Не подвела. Осень, осень, - начал он, - а зачем кидать новый, если имеется старый.
Он немного полежал, посмотрел через открытую дверь на деревья, листья держались крепко, ветра не было. Потом встал во весь рост.
Вы слышите, как осенью, шурша,
Бегут по тротуару листья жёлтые
И, переливами, как золотом блестя,
Шуршат, шуршат, что жизнь так коротка.
Он немного помолчал, а потом вышел во двор. Высокие, крепкие тополя, на верхушках которых играло солнце.
- Мать твою, - сказал он, - как красиво. А последняя строчка стиха не в масть. Выбросить «... что жизнь так коротка» и поместить «... что жизнь так весела». Не шедевр, конечно, но, по крайней мере, не заносит в тоску и безысходность.
Через два часа он возвратился домой. В прихожей он снял туфли и стряхнул с подошв прилипшие жёлтые листья в мусорное ведро
- Ну, как, - спросила жена.
- Порядок, - ответил он. – Ты знаешь, я удивился.
- Чему?
- Понимаешь. – Он развёл руками. - Инструменты - то не изменились.
- Какие инструменты?
- А те, что в подвале. Какими дед, мать и батько вкалывали, такими и я. Это говорит не об отсутствии прогресса, а о крепости и основательности наших изобретателей.
- Не молоти. Согласился? Ты же вчера говорил, что все дворники не любят осень.
- Согласился, это же поэтичная работа, листья жёлтые над городом кружатся, с тихим шорохом нам под ноги ложатся,- запел он, - кроме того, мне обещали крупный карьерный рост.
- Что за рост? Не морочь мне голову.
- Клянусь тебе, что говорю правду. Обещали, что если я пройду испытание дворником, то потом с дворника меня перекинут в сторожа, если и там выдержу испытание, то посадят за окошко дежурного возле доски с ключами от кабинетов, а если и там не дам сбоя, то с должности дежурного перетащат, - он засмеялся, - на должность военкома.
- Перестань врать, пенсионер – полковник.
- Честное слово. Тамошний военком подполковник, а я дворник в звании полковника в военкомате. Это же не дело, чтобы дворник в звании полковника всё время подметал листья и докладывал подполковнику, что всё подмёл и убрал, и говорил: разрешите идти. - Он улыбнулся.
- Чего лыбишься?
- Да окончательное решение я принял, когда провёл эксперимент.
- За эксперимент тебя не прибили. Ты любишь проводить такие эксперименты, от которых люди шарахаются.
- Я нервы себе экспериментами подогреваю. Взял я все инструменты из подвала, сел на ступеньки парадного крыльца военкомата, обложился ими со всех сторон и начал изучать, как смотрят на меня проходящие люди. Все оказались вполне приличными. Здоровались. Женщины лёгким кивком головы, а мужики приветствовали поднятием руки вверх. Никто презрительно и с осуждением не смотрел. Даже две собаки, приблудные, подбежали и залаяли. Не со злости. Они приветствовали меня. Я это понял по их виляющим хвостам. Так что кроме пенсии я тебя ещё зарплатой дворника обеспечу. Шесть тысяч пятьсот рублей ноль, ноль копеек.
- А если внучка и соседи будут спрашивать, где ты работаешь. Что говорить? Как-то стыдно сказать, что ты в дворники пошёл.
- Ерунда. Скажи, что в администрации ввели новую должность. Главный контролёр по уборке и чистоте в городе с достойной зарплатой. Цифры не открывай. А если кто и увидит меня с метлой, то скажи, что я объясняю устройство инструмента, механизм его действия и показываю новичкам, как правильно нужно работать. Не переживай. Всё будет «Окей».
Он снял запылённую рубашку, пропотевшую майку и бросил в стиральную машинку.

Комментарии
Тот клятый год уж много лет, я иногда сползал с больничной койки.
Сгребал свои обломки и осколки и свой реконструировал скелет.
И крал себя у чутких медсестер, ноздрями чуя острый запах воли,
Я убегал к двухлетней внучке Оле, туда, на жизнью пахнущий простор.
Мы с Олей отправлялись в детский парк, садились на любимые качели,
Глушили сок, мороженое ели, глазели на гуляющих собак.
Аттракционов было пруд пруди, но день сгорал, и солнце остывало,
И Оля уставала, отставала и тихо ныла: «Деда, погоди».
Оставив день воскресный позади, я возвращался в стен больничных гости,
Но и в палате слышал Олин голос: «Дай руку, деда, деда, погоди...»
И я годил, годил, сколь было сил, а на соседних койках не годили,
Хирели, сохли, чахли, уходили, никто их погодить не попросил.
Когда я чую жжение в груди, я вижу, как с другого края поля
Ко мне несется маленькая Оля с истошным криком: «Деда-а-а, погоди-и...»
И я гожу, я все еще гожу и, кажется, стерплю любую муку,
Пока ту крохотную руку в своей измученной руке еще держу.
Комментарий удален модератором