Российская власть перешла от логики спора к логике изоляции

Новая интерпретация конфликта с Западом делает дипломатию бессмысленной

Замглавы МИД РФ Сергей Рябков заявил в среду журналистам: «Мы думаем, что по некоторым направлениям, независимо от того, что происходит в Донбассе, нам следует ожидать дальнейшего ужесточения санкционного нажима. Самостоятельный, независимый курс России в международных делах, решимость защищать свой суверенитет, консолидация народа вокруг руководства – все это как бельмо на глазу у наших оппонентов. И, естественно, санкционный инструмент, инструмент внешнеполитической агрессии против Российской Федерации, оказался в этой ситуации весьма востребованным».

Эти слова отражают переход ко вполне изоляционистской логике, в которой действует сегодня российская власть, а вместе с ней вынуждена действовать и отечественная дипломатия. Та же идейная оболочка и у готовящегося к оглашению доклада советника президента РФ Сергея Глазьева, основные тезисы которого уже прозвучали в российских СМИ. Речь в докладе должна пойти о дрейфе в сторону еще большей экономической изоляции от Запада – с отказом от иностранной валюты, отказом от погашения внешнего долга и т.п.

Изначально, сразу после бегства Виктора Януковича, присоединения Крыма, начала конфликта в Донбассе, логика российской власти была несколько иной. Акцент на том, что у России есть право защищать «своих», то есть русскоязычных, напоминание Западу о Косовском прецеденте – все это были весьма жесткие, но аргументы, попытка вступить в диалог, обсудить проблему. О долгосрочности санкций старались не говорить. Расчет делался на то, что Запад сам вот-вот осознает их бессмысленность и упразднит, не в силах жить без России.

Изменение логики, возможно, было обусловлено ухудшением экономической ситуации. Граждан нужно было убедить в том, что санкции – не результат крымской или донецкой истории, что недостаточно просто отыграть назад.

Сверху была спущена «правильная» интерпретация: Запад, особенно США, не может смириться с нашим бурным ростом, хочет его замедлить, а Украина – отличный повод.

Если государство следует логике поиска общего языка, несмотря на явную конфронтацию, то дипломат является очень важной фигурой, а дипломатия – необходимым инструментом. Если же государство выбирает изоляционистский дискурс, дипломатия как ремесло становится почти избыточной. Дипломат вслед за другими чиновниками, политиками, публицистами, телеведущими превращается в глашатая одного тезиса: «Запад нас всегда ненавидит, он хочет нас погубить, говорить с ним не о чем!» 

Разговор о коварном Западе, который теперь не отпустит свою добычу, заставляет задаваться вопросами. Например, если российская власть всегда знала, что Запад не допустит усиления России, то почему же она в структурном плане так плохо подготовила страну к нынешнему, как утверждается, неизбежному давлению? Национальная валюта оказалась слабой, во многом привязанной к ценам на энергоносители. Альтернативных внешних источников кредитования не нашлось. В экономике не наблюдается нужной диверсификации. Власть, располагая огромным кредитом доверия, пользуясь поддержкой избирателей, не использовала этот ресурс для проведения системных реформ, для убеждения народа в их необходимости.

В результате о стимуле для скачка и экономической самостоятельности вновь заговорили сейчас, когда рубль упал, а внешние кредиты взять негде. Одновременно и граждане, которых никто не убеждал в необходимости реформ в сытые годы, разумеется, не готовы к ним и сейчас. От отгораживающегося от Запада государства они ждут новых гарантий, уже в тяжелых экономических условиях и при нехватке средств.