Русский афганец:

История пленённого солдата из книги Алексея Николаева
Нурмомад (Сергей) Краснопёров в 1984 году был призван на афганскую войну и, не выдержав издевательств сослуживцев, вскоре перешёл на сторону душманов. Несколько недель он пробыл в плену, через год его женили, и так Афганистан стал ему домом.

Московский фотограф Алексей Николаев запустил кампанию по сбору средств на издание фотокниги «Навсегда в плену». Это книга о бывших советских солдатах, которые попали в плен в Афганистане и остались надолго жить там. Bird In Flight публикует историю одного из героев — Сергея Краснопёрова, в Афганистане — Нурмомада.

Алексей Николаев 40 лет
Занимается документальной фотографией с 2006 года. Учился на юриста в Тюменском государственном университете. После выпуска переехал в Москву. В 2010-м окончил курс фотожурналистики Сергея Максимишина «Фотография в журнале». Сотрудничает с агентствами AP, Demotix, Corbis, снимает для изданий «Огонёк», ГЕО, Lenta.ru, «Русская планета», GEO, Festspielhaus, Die Zeit.

 

 

 

Прилетев в Чагчаран рано утром, я отправился к Сергею на работу. Доехать можно было только на грузовом мотороллере — ещё та была поездка. Сергей работает прорабом, у него в подчинении 10 человек, они добывают щебень для строительства дороги. Ещё он подрабатывает электромехаником на местной ГЭС. Принял он меня настороженно, что естественно — я был первым российским журналистом, который с ним встретился за всё время его жизни в Афганистане. Мы побеседовали, попили чай и договорились встретиться вечером для поездки к нему домой.

Но мои планы нарушила полиция, окружив меня охраной и заботой, которая заключалась в категорическом нежелании выпускать меня из города к Сергею в аул.

В итоге несколько часов переговоров, три или четыре литра чая, и меня согласились отвезти к нему, но с условием, что мы не будем там ночевать.

После этой встречи мы много раз виделись в городе, но дома я у него уже не бывал — было опасно выезжать из города. Сергей говорил, что все теперь знают, что тут журналист, и что я могу пострадать. С первого взгляда о Сергее сложилось впечатление как о сильном, спокойном и уверенном в себе человеке. Он много говорил о семье, о том, что хочет переехать из аула в город. Насколько я знаю, он строит в городе дом. Когда я задумываюсь о его будущей судьбе, я спокоен за него. Афганистан стал для него настоящим домом.

— Я родился в Зауралье, в Кургане. До сих пор помню свой домашний адрес: улица Бажова, дом 43. Оказался в Афганистане, а под конец службы, когда мне было 20 лет, ушёл к душманам. Ушёл, потому что не сошёлся характером со своими сослуживцами. Они там все объединились, я был совсем один — меня оскорбляли, ответить я не мог. Хотя это даже не дедовщина, потому что все эти парни были со мной из одного призыва.

Я ведь, в общем, и бежать не хотел, хотел, чтобы тех, кто надо мной издевался, наказали. А командирам было всё равно.

У меня даже не было оружия, а то бы сразу их убил. Зато духи, которые были близко к нашей части, меня приняли. Правда, не сразу — дней на 20 меня заперли в каком-то маленьком помещении, но это была не тюрьма, у двери были охранники. На ночь надевали кандалы, а днём снимали — даже если окажешься в ущелье, всё равно не поймёшь, куда идти дальше. Потом приехал командир моджахедов, который сказал, что раз я сам пришёл, то сам могу и уйти, и кандалы, охранники мне не нужны. Хотя в часть я бы всё равно вряд ли вернулся — думаю, меня сразу бы пристрелили. Скорее всего, их командир так меня испытывал.

 

 

 

Первые три-четыре месяца я на афганском не разговаривал, а потом постепенно стали друг друга понимать. К моджахедам постоянно ходили мулы, мы начали общаться, и я осознал, что на самом деле Бог один и религия одна, просто Иисус и Мухаммед — посланники разной веры. У моджахедов я ничем не занимался, иногда помогал с ремонтом автоматов. Потом меня приставили к одному командиру, который воевал с другими племенами, но его скоро убили. Против советских солдат я не воевал — только чистил оружие, тем более из той области, где я был, войска вывели довольно быстро. Моджахеды поняли, что если меня женить, то я сам с ними останусь. Так и вышло. Женился через год, после этого с меня совсем сняли надзор, раньше одного никуда не пускали. Но я по-прежнему ничем не занимался, приходилось выживать — перенес несколько каких-то смертельно опасных болезней, даже не знаю каких.

У меня шесть детей, было больше, но многие умерли. Они все у меня белокурые, почти славянские. Впрочем, и жена такая же. Я зарабатываю тысячу двести долларов в месяц, такие деньги здесь дуракам не платят. Хочу купить участок в городке. Мне губернатор и мой начальник обещали помочь, стою в очереди. Государственная цена небольшая — тысяча долларов, а продать потом можно тысяч за шесть. Выгодно, если всё-таки захочу уехать. Как сейчас в России говорят: это бизнес.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Несмотря на то, что Сергей много времени проводит на работе, он старается вернуться пораньше. Его всегда встречает кто-нибудь из детей в ожидании подарка.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Чагчаран — небольшой город, затерявшийся в горах центрального Афганистана. Административный центр провинции Гор. Сам город — это набор одинаковых зданий: двухэтажные коробки, на первых этажах маленькие магазинчики, где продаются в основном китайские и индийские товары. На вторых этажах живут люди — по тому количеству народа, который находится на улицах днём, создаётся впечатление, что в каждой комнате должно жить по 10–20 человек. На самом деле большинство живёт в аулах рядом с городом. В городе есть небольшой аэропорт, самолёты летают нечасто, но всё же можно улететь и в Герат, и в Кабул. Перемещаясь по городу, я ловлю себя на мысли, что город одного, песчано-жёлтого цвета, даже несмотря на то, что некоторые из домов покрашены в голубой или зелёный. В ночное время освещена только одна центральная улица, а ночи в горах тёмные. Периодически вокруг магазинов прогуливаются люди с фонариками, проверяя, всё ли в порядке.

В городе всё подвержено своему, совершенно одинаковому ритму: утром пекут хлеб и режут скотину, в обед пьют чай и едят кебаб, вечером говорят о делах и завтрашнем дне.

Через какое-то время я сам начал жить в этом ритме. Изредка его нарушали новые постояльцы в гостинице, которые стремились угостить меня каким-нибудь национальным десертом или просили у меня сигареты. Этот город застыл во времени, как муха в янтаре. Даже современная техника, автомобили, телефоны и электрические фонари не добавляют ему современности. Мне кажется, что он был таким и 20, и 50, и 100 лет назад.