"Страна утраченной эмпатии"

На модерации Отложенный

Многие уже не раз обращали внимание, что у нас в России люди как-то на удивление толерантны к огласке различных случаев террора мирных граждан, садизма, пыток в милицейских отделениях и в тюрьмах, «судебным ошибкам», в результате которых невиновные люди получают невероятные сроки, и т.п.
Не раз отмечалось, что россияне удивительно спокойно переживают даже самые шокирующие вещи – скажем, случаи насилия и жестоких убийств детей.
В той же Европе – как, например, не так давно в Дании – публика гораздо более возбудима: их небольшие (по сравнению с российскими мегаполисами) города то и дело сотрясают многотысячные, порой даже стотысячные демонстрации и митинги, устраиваемые возмущенными гражданами, прознавшими, к примеру, об орудующей в стране банде педофилов-убийц или чем-то в этом роде. А что творится, если вскрываются факты пыток со стороны «правоохранителей»!

У нас же – тишина. Хотя в массовые медиа периодически проникают дикие, по европейским меркам, скандалы: то смерть арестованного по ложному обвинению Магнитского в тюрьме от пыток и отсутствия медпомощи; то не так давно вскрывшиеся факты пыток в Санкт-Петербургских и казанских отделениях милиции; то массовые убийства мирных женщин и детей по типу Кущевки…
Можно вспомнить и грандиозные катастрофы, связанные с человеческими жертвами – например, взрывы на шахтах или та же авария на СШГЭС – в западных странах такие жуткие по своим последствиям события тоже, как правило, становятся поводом для различных акций гражданского протеста.
Не говорим уж о таких весьма неоднозначных по результатам действий спецслужб терактах, как «Норд-Ост» и Беслан: во многих странах спецслужбы не смогли бы столь вольно отнестись к сохранности жизней заложников (в особенности женщин и детей) ИМЕННО потому, что побоялись бы сильного общественного резонанса.
Как видим, в России это не создало спецслужбам практически никаких проблем – никакого «низового» резонанса просто не было.

Примеров можно привести еще массу, их общая особенность – практическое отсутствие какой бы то ни было реакции российской «улицы», то есть рядовых граждан.
Все российские скандалы, связанные с пытками, убийствами детей, вопиющим глумлением судебной системы над невиновными людьми и пр., носят у нас чисто медийный характер, то есть они начинаются в прессе и в ней же, как правило, и заканчиваются.

Почему так? Почему мы, россияне, столь инертны в сравнении с другими такими же, как мы, «белыми людьми»?
Безусловно, на то есть причины юридические (несовершенство законодательства о митингах), политические (в стране неразвита политическая жизнь), исторические (после стольких лет большевизма у людей нет привычки собираться на самостийные митинги)… Но все-таки, как мне кажется, одна из важнейших причин – социально-психологическая.
А именно – у наших людей действительно есть значительные (в сравнении с тем же Западом) проблемы с эмпатией.

Что такое эмпатия

Вообще эмпатия – это качество, изначально присущее виду homo sapiens. Более того, есть она и у многих высших животных. Словари определяют эмпатию как «способность сопереживать эмоциональному состоянию другого человека». Говоря попросту, это способность чувствовать эмоцию другого.

Вполне возможно, что отдельной особи способность ощущать, скажем, боль и страдания другого существа особой радости не доставляют, однако ясно, что в принципе это качество весьма полезно для выживания вида: оно побуждает людей и зверей помогать более слабым и может служить лучшей сохранности популяции.

Более того, можно сказать, что в ряде случаев эмпатия действительно «прописана» в генах: например, все мы «запрограммированы» так, что плач ребенка внушает нам беспокойство, «действует на нервы», побуждает сделать что-нибудь для малыша. Детский плач действует на всех – независимо от того, любит или не любит детей тот или та, кто его слышит. Так уж задумала мать-природа, видимо, считая, что человекообразным обезьянам особенно важно всем миром заботиться о детях; слишком долог у них период взросления и, соответственно, относительной беспомощности…

А теперь давайте прочтем этот фрагмент из знаменитых «Писем Шолохова Сталину» - тех самых, где то ли автор, то ли не автор «Тихого Дона» описывал вождю особенности коллективизации на Кубани.

«Было официально и строжайше воспрещено остальным колхозникам пускать в свои дома ночевать или греться выселенных. Им надлежало жить в сараях, в погребах, на улицах, в садах. Население было предупреждено: кто пустит выселенную семью — будет сам выселен с семьей. И выселяли только за то, что какой-нибудь колхозник, тронутый ревом замерзающих детишек, пускал своего выселенного соседа погреться. 1090 семей при 20-градусном морозе изо дня в день круглые сутки жили на улице. Днем, как тени, слонялись около своих замкнутых домов, а по ночам искали убежища от холода в сараях, в мякинниках. Но по закону, установленному крайкомом, им и там нельзя было ночевать! Председатели сельских советов и секретари ячеек посылали по улицам патрули, которые шарили по сараям и выгоняли семьи выкинутых из домов колхозников на улицы.

Я видел такое, чего нельзя забыть до смерти: в хутаре Волоховском Лебяженского колхоза ночью, на лютом ветру, на морозе, когда даже собаки прячутся от холода, семьи выкинутых из домов жгли на проулках костры и сидели возле огня. Детей заворачивали в лохмотья и клали на оттаявшую от огня землю. Сплошной детский крик стоял над проулками. Да разве же можно так издеваться над людьми?!

Мне казалось, что это один из овчинниковских перегибов, но в конце января или в начале февраля в Вешенскую приехал секретарь крайкома Зимин. По пути в Вешенскую он пробыл два часа в Чукаринском колхозе и на бюро РК выступил по поводу хода хлебозаготовок в этом колхозе. Первый вопрос, который он задал присутствовавшему на бюро секретарю Чукаринской ячейки: «Сколько у тебя выселенных из домов?». «Сорок восемь хозяйств». «Где они ночуют?» Секретарь ячейки засмеялся, потом ответил, что ночуют, мол, где придется. Зимин ему на это сказал: «А должны ночевать не у родственников, не в помещениях, а на улице!». После этого по району взяли линию еще круче. И выселенные стали замерзать…»

Еще раз представим себе эту картину: богатое русское село. Мороз. На морозе слышны плач и стоны детей и матерей, которые в буквальном смысле замерзают заживо.
Эти крики и плач слушают целыми сутками станичники в своих теплых домах – но пускать замерзающих в свои дома НЕЛЬЗЯ, таков строгий приказ Советской власти…

На что это более всего похоже? Садизм, «перегибы на местах», «головокружение от успехов»? Безусловно, так. Но есть и еще кое-что. Вспомним описанный «эксперимент с шестью обезьянами» (см. статью "Психология совка"). Разве не похоже всё происходившее в станице – и видимо, еще в сотнях и тысячах подобных станиц, деревень, сел и аулов по всему коллективизируемому СССР – на какой-то безумный обучающий эксперимент? Эксперимент, в котором с людьми обращались примерно как с теми же обезьянами?

Чему же «обучали» станичников коммунисты? И вообще, что это за обучение – ведь выселенные женщины и дети, очевидно, заболевали и умирали.
«Обучали» не их. Для коммунистов выселенные «кулаки» - расходный материал. Истинный объект обучения, точнее НАУЧЕНИЯ, – те станичники, которые оставались в домах и потом должны были старательно работать на Советскую власть в колхозах и на стройках коммунизма.
Чему же их «научали»?
А именно этому – подавлять эмпатию. Так же, как наших шестерых обезьян учили подавлять естественное чувство голода, вызываемое видом аппетитных фруктов.

В обоих случаях налицо безусловный (!) рефлекс. Банан вызывает у здоровой обезьяны слюноотделение и желание его схватить; плач замерзающего у тебя под окном ребенка, как мы уже говорили, вызывает столь же безусловное желание что-то для этого ребенка сделать. Это Природа!

Однако большевики спор с природой считали для себя делом привычным.
«Течет вода Кубань-реки, куда велят большевики». В данном случае – Шолохов не зря выяснил, что происходившее было не «инициативой с мест», а партийным указанием – партия четко указала, наличие какого чувства у своих колхозников считает абсолютно нежелательным.
Как видим, с теми, кто поддавался «животному» чувству и пускал несчастных в дом погреться, не церемонились ни минуты – тут же самих вышвыривали на мороз, вместе со всей семьей.

Именно это я и называю «созданием нового человека». Новый Человек, по мысли архитекторов Светлого Коммунистического Завтра, должен спокойно сидеть дома и, скажем, пить чай, никак не реагируя на плач и крики замерзающих прямо у него под окнами почти раздетых в мороз односельчан. Важно понять, что большевики в данном случае стремились «вырезать», удалить у будущих колхозников не сочувствие как таковое, а именно эмпатию – способность к чувству, к восприятию чувства других людей.

В дальнейшем, если мы посмотрим на историю СССР, в особенности – на историю так называемого «диссидентского движения», мы увидим, что «научение» не прошло даром. В точности как в нашем примере с обезьянами, в социуме закрепилось убеждение, что всем тем, кто находится в конфликте с государством «рабочих и крестьян», то есть «политическим», просто НЕЛЬЗЯ СОЧУВСТОВАТЬ.

Способы подавления эмпатии

Безусловно, в СССР применялись и другие способы «подавления эмпатии». Например – непременное «единогласие». Многими наблюдатели ретроспективно с удивлением отмечали, что при Советах государству и его партийным органам было недостаточно осудить какого-нибудь человека или «антипартийную группу» простым большинством голосов. Нет, решение непременно должно было бы быть единогласным, а в адрес «отщепенцев» со словами гнева и презрения должны были выступить чуть ли не все поголовно. Даже отказ проголосовать, сказавшись «больным», требовал особого гражданского мужества и рассматривался мемуаристами чуть ли не как подвиг, на который были способны единицы.

Почему это делалось? Какой был в этом психологический смысл?
Смысл все тот же – подавление эмпатии. Человек, на которого обрушилась вся мощь государственного или партийного аппарата, пусть даже он осужден за реальные грехи, априори вызывает сочувствие… точнее, должен вызывать его у тех, в ком еще жива способность к эмпатии.
И именно пробуждения эмпатии Советская власть стремилась всячески избежать. Потому и должен был всякий потенциальный «сочувствующий» с максимально возможным пылом осудить «отщепенца», проорать публично, что ему еще «мало дали», потребовать «расстрелять как бешеную собаку» и т.п. За натуральностью выражения «гнева» бдительно следили «старшие товарищи», и горе было тому, кто «осуждал» не слишком ретиво…

Отсюда же – неформальный, но явственный для всех запрет на любые контакты с «наказанным» властью.


Многочисленные мемуаристы советской поры рассказывали, как в моменты «опалы» вокруг них мгновенно образовывалось «безвоздушное пространство», все «друзья и коллеги» моментально испарялись из зоны видимости. Почему? Опять же – все были в курсе негласного правила, что с «наказанным» общаться нельзя, это табу. Откуда это «знание»? Да оттуда же, откуда у обезьян из эксперимента.

В некоторых мемуарах авторы с каким-то удивлением вспоминают о смельчаках, которые не покидали их даже в самые тяжелые моменты «опалы» - давали подработки, помогали с едой и одеждой – и их даже никто за это не наказывал!
Думается, тут тот же самый случай: экспериментаторы с брандспойтами давно уже думать забыли о своем «эксперименте» - а обезьяны все еще ходят голодными под связкой бананов, опасаясь, что к ним притронутся. «Таков обычай!»

В СССР также действовал еще один мощнейший механизм подавления эмпатии – это Советская Армия. Каждые полгода она поставляла в «народное хозяйство» миллионы молодых мужчин с надежно блокированной способностью к эмпатии.

Каким образом? Это достигалось «само» через господствовавший практически во всех воинских частях социально-психологический механизм «дедовщины».
Более подробно о «дедовщине» см. мое специальное исследование данного феномена, здесь же лишь отмечу, что «дедовщина» в армии, построенная на непрерывных издевательствах и унижениях, служит, в частности, прекрасным средством подавления эмпатии. В военской части, пораженной «дедовщиной», склонный к эмпатии военнослужащий просто не мог долго протянуть в казарме: постоянное лицезрение сцен насилия и унижения собственных «однополчан» этому мало способствует. В результате те призывники, кто изначально был мало склонен к эмпатии, «дубели» в армии окончательно. Те же, в ком эта способность оставалась жива, или вступали в безнадежный конфликт со всем «воинским коллективом», включая офицеров, и погибали (избиение «дедами», самоубийство), или же – подобно шолоховским станичникам – приучались успешно давить в себе непрошенные чувства.

Отступление о чувствах

Кстати, о непрошенных чувствах. Многие люди, мало знакомые с психологией, склонны считать эмоции вредными. Они, дескать, лишь мешают эффективно принимать решения и достигать поставленных целей, «путают» человека, «превращают его в размазню» и т.п. Вот, дескать, как было бы здорово, если б можно было у человека эмоции вообще отключить! Какой бы эффективный получился деятель, настоящий мачо или, на худой конец, женщина-вамп! Не правда ли?

Увы, не правда. Точнее сказать, дело обстоит прямо противоположным образом. В психиатрии психические расстройства, связанные с «отключением» эмоциональной сферы у больных, достаточно хорошо известны. Вызывается это, как правило, органическими поражениями головного мозга. Такие больные, в самом деле, не в состоянии испытывать практически никакие эмоции… но это вовсе не делает «эффективными биороботами».

Наоборот: главная проблема «безэмоциональных» больных заключается в том, что они вообще, оказывается, неспособны к действиям! Нет эмоций – нет мотивации, нет мотивации – нет действий. Главная проблема психиатров с больными без эмоций – научить их принимать хоть какие-то, самые простейшие решения, типа – есть кашу или овощи, лежать или стоять и т.п. Интеллектуально они, как правило, вполне сохранны, могут многое объяснить, обо всем поговорить, все обосновать… Единственное – сделать ничего не могут.

Не правда ли, есть что-то похожее на наш народ, «дорогих россиян»? Та же, удивляющая многих, вялость и апатия, неспособность отстаивать даже свои простейшие права. У нашего народа, как у социального организма, тоже, как видим, отключены эмоции… Точнее, то, что я бы назвал «Главной Социальной Эмоцией» - эмпатию. Нет эмпатии – нет и социальных действий. А ее в самом деле нет – она надежно блокирована.

Возможно, именно поэтому у нас в стране до сих пор находится в столь странном, полумертвом состоянии профсоюзное движение. Ведь в основе любых профсоюзных действий лежит СОЛИДАРНОСТЬ, а солидарность невозможна без эмпатии. Эмпатия – основа солидарности. Иначе зачем люди будут начинать забастовку, требуя, к примеру, вернуть работу своим уволенным товарищам?

Если нет эмпатии – то есть активного сопереживания тем, кому в настоящий момент еще хуже, чем тебе – тогда «эмпатоэктомированному» приходится прибегать к рациональным доводам, типа «если я не выступлю сейчас в поддержку уволенных, то завтра, возможно, уже уволят меня…» Проблема всех рациональных доводов в том, что они – как мы уже знаем от психиатров – не могут составлять надежной мотивационной основы. И понятно, почему: ведь на любой довод «за» всегда можно найти десяток «против» и еще сотню «не совсем за».

В итоге профсоюзники вяло обмениваются между собой различными доводами за и против, а профсоюз влачит в основном виртуальное существование…

Попытка самоанализа

Рассуждая об не совсем приятных особенностях собственного народа, всегда надо иметь в виду, что ты тем самым, в определенном смысле, выносишь приговор и самому себе. Ведь о чем мы сейчас говорим? По сути, о чем-то вроде «народного БИОСа». О неких «предпрограммах», заложенных в наше сознание и подсознание, по сути, еще до нашего рождения.

Значит, строго логически говоря, все это должно быть характерно и для меня самого. Я ведь тоже – часть народа. Значит, мой БИОС, если хотите, точно так же поврежден. Тот есть описанное «нарушение эмпатии» должно быть характерно и для меня самого…

Я думал над этим. И все время возвращался к своей большой работе над проблемой «дедовщины в армии». Я ведь действительно много копался во всем этом – разговаривал с дембелями, читал отчеты, делал классификации… В процессе ко мне периодически приходила шальная мысль, что «в этом есть что-то не то».

Я все-таки думаю, что человеку с нормальной эмпатией было бы чрезвычайно трудно перебирать все эти случаи стационарных издевательств, составляющих суть нашей армии; издевательств, поставленных «на поток», ставших системой. Описывать эту систему, выяснять ее целесообразность – зачем? Думаю, что для человека с развитым даром сопереживания все это было бы слишком тяжело «изучать». Возможно, в том, что я выбрал само это направление, проявляется этот внутренний порок – сниженная эмпатия.

Коммунистический парадокс

Из всего вышеизложенного есть одно следствие, которое можно даже счесть забавным. Очень похоже, что коммунистическая пропаганда имеет чрезвычайно мало шансов на успех именно у нас, в постсовке.

Почему? Ответ прост. Исторически и содержательно «красная» пропаганда чрезвычайно эмоциональна и даже слезлива. В сущности, она вся и построена на эксплуатации чувства «братства» и той же самой эмпатии. Вспомним хотя бы текст самой популярной революционной песни времен ВОСР – «Варшавянки»: «Мрет в наши дни с голодухи рабочий, станем ли, братцы, мы дальше молчать?»

В России 10-х годов прошлого века песня имела несомненный успех, звала людей на баррикады. Однако теперь, в 10-х годах века нынешнего, мы имеем народ, прошедший через долгое и целенаправленное «психическое моделирование» теми же коммунистами. И как теперь подействует на народ «Варшавянка»? Да никак, и это совершенно очевидно. Наши люди даже не поймут, о чем тут, собственно, речь. Мрет с голодухи какой-то рабочий… НУ И ЧТО? А какие, собственно, действия ожидаются от нас? Мы-то при чем тут?

Современные коммунисты, трогательно привыкшие действовать «по старинке», от подобных вопросов, совершенно ЕСТЕСТВЕННЫХ для Новых Людей, ими же и выведенных, буквально теряются. Однако современным россиянам действительно непонятно, чего от них добиваются россказнями о голодухе каких-то неведомых рабочих.

Увы, из этого видна и изначальная обреченность «голодовок» типа той, что затеял Шеин в своей Астрахани. «Голодовка протеста» - это вообще по самой своей сути акция, целиком нацеленная на людей с развитой эмпатией. «Человек голодает», «ему плохо», «у него, наверно, жуткая слабость», «он на грани смерти», «как это остановить??!» - вот какие мысли должны, по идее, давить на современников голодающего.

Однако у нас у всех в анамнезе – крики и плач полураздетых детей, замерзающих под окнами наших дедов. Почему они на них не реагировали, мы уже давно забыли, но точно помним, что реагировать НЕЛЬЗЯ. Конечно, в этой ситуации никакие голодающие шеины не имеют ни малейшего шанса привлечь наше внимание. Лишенный эмпатии постсоветский человек просто тупо, в полном недоумении смотрит на Шеина, откровенно НЕ ВРУБАЯСЬ, что этот человек хочет и зачем он это все делает. Смотрит недолго, а отворотив взгляд, забывает о нелепом голодающем навсегда.

Вспомним единственные по-настоящему массовые митинги последнего времени – Болотную и Сахарова. Чем они были вызваны? Что заставило МАССЫ выйти все-таки на улицы? Кому эти массы сочувствовали? Да никому, и в этом заключается второй величайший парадокс нашего времени. Ни пытки беззащитных, ни убийства детей в «нулевых» и начале «десятых» не заставили выйти и сотую часть «новых сердитых».

А что же их спровоцировало? Абсолютно РАЦИОНАЛЬНАЯ причина – то, что бюллетени не так посчитали. С ошибками. В сумме должно быть 100%, а по телевизору показали 146%. Это НЕПОРЯДОК.

У нас нет эмпатии, вот в чем дело. Мы не можем спорить с властью из-за ерунды наподобие человеческих страданий или, ха-ха, слезинки ребенка. А вот арифметические ошибки – это другое дело. Это МОЖНО. За указание на ошибки в расчетах даже тов. Сталин не расстреливал, а даже, бывало, и награждал… Как ни странно, но на откровенно лоялистский («ребята, вы неправильно считаете!») характер «протестов» зимой позапрошлого года обратили внимание очень немногие.

(с) С. Рощин

______________

Привожу статью полностью - с более чем спорной последней частью - относительно сегодняшнего дня. Я полностью согласна с основной мыслью автора, хотя и считаю "атрофию" эмпатии только частью куда более крупной беды.. И может там, в целом, а не части - и есть разгадка сегодняшней двойственности - истерического сочувствия "своим" и безжалостное забивание камнями "чужих"

Но что бы четко сформулировать то, о чем давно думается - нужно плотненько так сосредоточицца... А пока не выходит)