Свет свечи

Ветер швырял мокрый снег в окна домов и лица прохожих. Бродячие псы свернулись клубками и превратились в маленькие живые сугробы, дышащие облачками пара. В белом мареве мелькали, словно тени, фигуры людей, спешащих по своим делам. Шум машин, тяжелое серое небо, боль и усталость, одиночество и тоска… Неужели это и есть ад? Смешно. Артём улыбнулся. Нехватало еще стать философом. Один –то уже есть. Будет не кафе а – приют спившихся интеллигентов.

Он открыл дверь с неброской вывеской. Улыбнулся бармену и прошел во второй зал. Там уже года полтора как образовался клуб. Клуб местных неприкаянных душ тех, кому нечего делать дома. Кому некуда и незачем спешить. Их собралось с десяток. Здесь ели, выпивали, играли в «штуку» и « техасский безлимит». Спорили, ссорились, мирились… и снова пили. Нет, не до « изумления и выпадения рассудка». Многие работали, идти утром на работу с гудящим черепом – занятие тяжеловатое. Они все разные, и одновременно похожие.

Выпавшие из жизни, живущие скорее по привычке. Пустые глаза бездомных псов, в которых медленно умирала надежда. Они собрались в этом кафе и создали свой мирок, куда очень неохотно пускали чужих. Разные… Работяги и интеллигенты, строители и недоучившиеся студенты… Одинокие потерянные души. «Штуку» уже расписали. Артём взял свой поднос с нехитрой закуской и стаканом водки. Он всегда брал стакан, тянул его весь вечер, отпивая по глотку.

Официантка предлагала: « Налить эти несчастные двести грамм в графинчик». Но он ответил – « Пролетарий должен пить из стакана! Графинчики и рюмки для недорезанной интеллигенции». Сегодня повар - Костя видно был в настроении.

Дежурное блюдо удалось на славу. Шницель и картошка, салат из капусты… Блаженство. Первые сто грамм одним махом. Потом поесть. Остальные уже неспеша.

Он доел и закурил. Ребята шумели за картами. Не хотелось вписываться в игровые разборки. Артём смотрел в окно. Его взгляд прилип к окну дома напротив. Это окно всегда было темным. Теперь – на окне горела свеча. Колыхалось слабое пламя, исчезающее за порывами снега. Возвращалось огненным мотыльком, больным и озябшим, и снова билось в холодное стекло окна. Словно хотело вырваться и полететь… Полететь может быть в бескрайнее синее небо, где живут мириады таких мотыльков. Синее небо… Оно осталось в далёком городе. Здесь небо другое. Тяжелое и серое. Оно давит тебя к этой болотистой земле, желая: что бы ты поскорее улёгся в яму, вырытую в тяжелом и мокром грунте. Артём махнул рукой официантке и она принесла еще стакан водки. Тяжело. Этот огонёк свечи в окне разбудил в душе спящего зверя тоски. Зверь медленно потянулся и выпустил когти. Душа заорала от ужаса. Надо напиться… Что бы не думать. Не вспоминать. Иначе зверь сожрёт. Что тогда? « Баяны» с « ширевом»? Не для него! Многодневный запой? Уже не молод. Не вернуться из этого угара. Как же тяжко! Твою мать!

Бармен включил музыку. Из колонок раздалась песня, точно в тему!

«Даже тени обрыдлой тоски не нашел

Когда вывернул наизнанку нутро.

Пустота и такая, что нехорошо,

Словно зря сорок лет прошло

Как яйцо в руке - раздавил стакан,

И провел всей ладонью в стекле до в крови.

По лицу моему чуешь - какой обман

В тех, которые не свои»