«В тюрьму нужно отправлять человек девятнадцать»

Как власти откупились от родственников моряков?
Кто не принял кремлевских подарков?

Владимир Путин прервал свой отпуск спустя пять дней после гибели «Курска», 17 августа 2000 года. Тогда он сказал: «Я удержался и думаю, что поступил правильно: прибытие в район бедствия неспециалистов, чиновников высокого ранга не помогает, а чаще всего мешает. Все должны быть на своем месте». Был ли президент России тогда на своем месте? На каких местах находилось командование Военно-морского флота страны? Были ли на своих местах, например, Моцак и Попов? Чем вообще занимались адмиралы в первые часы и дни после трагедии?

— Я думаю, Путин в первый день после катастрофы был там не нужен. А все адмиралы по прибытии Путина, не снимая формы, сами бы попрыгали в воду, пытаясь выяснить, что произошло с «Курском». То, что он, зная, что произошла такая трагедия, находился в отпуске, — конечно, серьезная ошибка. Но лично он сделать ничего не мог, что там говорить. Главное не это. Учения, которые проводились в те дни, были крупнейшими военно-морскими учениями в постсоветской России. А Путин — верховным главнокомандующим. Существует военно-морской устав. Впервые он был написан еще Петром I. Конечно, он менялся на протяжении лет, менялся сам флот, способы ведения войны и так далее. Но нынешний военно-морской устав написан кровью моряков всех поколений России. И он не просто так писался, в отличие от нынешних указов президента, например. Такая форма учений, как боевая подготовка Cеверного флота, вообще не предусмотрена существующими уставом и инструкциями. По плану был запланирован сбор-поход — есть такая форма боевой учебы. Но придумали новую форму, а всю ответственность переложили на командование Северным флотом.

— А кто придумал?

— Мне трудно сказать. Я думаю, что это была идея Куроедова. Я его лично знаю. И таких трусливых моряков я в своей жизни никогда не встречал. Что касается Попова — он, в принципе, моряк неплохой. Но в той ситуации вынужден был согласиться. Перед тобой главком ВМФ, куда денешься. Отсюда и такой порядок подготовки кораблей к этим учениям. Приехала бригада, флагманские офицеры из главного штаба ВМФ, проверка кораблей к выходу в море снизу уже была не нужна. Потому что наверху все проверили. Знаете, как проверяют наверху? Вот они приезжают, у них накрыт стол, они посидели, выпили и улетели. По существу проверка готовности кораблей и экипажа к выходу в море вообще не проводилась. Когда следствие потом подняло все эти документы и приобщило их к материалам дела, я посмотрел на эти бумаги и увидел, что там, где должна быть подпись Лячина, стоит подпись не Лячина, а другого человека. Я же криминалист по специальности, я проработал 20 лет в уголовном розыске. Что я, не могу на первый взгляд определить, поддельная подпись или не поддельная? И там таких поддельных подписей очень много. Все бумаги, связанные с подготовкой экипажа, все документы, которые касались обучения пользованию той злополучной торпедой, — поддельные. Например, во всех отчетах значится командир минно-торпедной части подлодки, старший лейтенант Алексей Иванов-Павлов, двойная фамилия у него. И написано, что он прошел обучение и сдал экзамены. Но в то же самое время, когда якобы происходило это обучение, Иванов-Павлов не был в составе экипажа «Курска». Он служил на другой подводной лодке. Он погиб. И взрыв как раз произошел в той боевой части корабля, которой он непосредственно командовал.

Остались ли сегодня без ответов принципиальные вопросы о том, что случилось с «Курском»?

— У меня остался вопрос, на который никто не может ответить. Как неподготовленному экипажу вообще позволили выйти в море и провести испытания перекисно-водородной торпеды, из-за которой, собственно, и произошел первый взрыв? Пероксид водорода — такая вещь, что когда берешь небольшой химический стаканчик и просто крошишь туда табак — пероксид водорода немедленно возгорается. Поэтому и было так важно подготовить и сам корабль, и систему контроля. Смысл ее состоял в следующем: если, не дай бог, в тот резервуар в торпеде, где хранится пероксид водорода, что-то попадает, — скажем, масло, — сразу же происходит повышение давления и срабатывает система, которая просто сбрасывает остатки пероксида водорода за борт. Когда «Курск» выходил в море, когда на него загрузили эту торпеду, экипаж не мог банально присоединить ее к системе контроля окислителя, просто не умел. Более того, «Курск» этой торпедой стрелял впервые за все свое существование. А он в составе флота был с 1996 года. Конечно, выпустили бы «Курск» в море без этой торпеды — ничего бы не произошло.

— Вы знаете, я в частном разговоре, не под запись, с бывшим сотрудником ЦРУ узнала, что американцы почти сразу же передали русским всю информацию о том, что случилось с «Курском». Они все зафиксировали и передали. Он, правда, мне не сказал, что именно. Насколько эта информация релевантна?

— Я встречался с бывшим в то время президентом США Биллом Клинтоном, передал ему письмо с четырьмя вопросами. И первый касался того, что именно ему было известно о катастрофе «Курска» и когда ему доложили об этой трагедии. Вскоре мне позвонил сотрудник аппарата президента и сказал, что Белый дом не сможет ответить на этот вопрос, поскольку тем самым раскроет разведывательные возможности своих подводных лодок. Но в момент трагедии американцы передали в Москву информацию о том, что произошло. Им уже тогда было ясно, что случился внутренний взрыв, они знали и координаты этого взрыва, и силу взрыва, которая достигала 4,2 баллов. В Спитаке, который был полностью разрушен, где погибли тысячи людей, было 6,2. Представляете себе, что такое 4,2? Небольшая разница, между прочим. Можете себе представить 10 торпед, каждая по 350-400 килограммов взрывчатки. 4 тонны, которые взорвались одновременно. «Петр Великий», который находился в 30 милях от «Курска», после взрыва тряхнуло так, что офицеры попадали с ног.

Если американцы установили, что произошло, имеют подтвержденные данные, почему эти данные не опубликуют российские власти, российские следователи? Почему до сих пор в России считается загадкой, что произошло с «Курском»?

— Не только американцы, но и наши специалисты, отставные моряки, адмиралы, как только пришло сообщение о наличии двух взрывов, тут же сказали, что это внутренний взрыв. Сказали, что именно произошло с торпедой. Американцы не семи пядей во лбу, и далеко не суперразведывательная система у них работала. Нет, не в этом дело. Ситуация понятна, ее просто пытались тщательно скрыть. Пытались прикрыть якобы военной тайной собственные задницы. Для меня это совершенно очевидно. Потому что если это все поднимать, то в тюрьму нужно отправлять строем человек девятнадцать, и Путин впереди.

— Хорошо, Путин — верховный главнокомандующий. Но если брать непосредственно морских военачальников, то кто это?

— Это Куроедов, бывший тогда главкомом ВМФ, это командующий Северным флотом адмирал Попов, это начальник штаба Северного флота Моцак. Это основные. Ну и дальше там идут по порядку офицеры пониже.

— В прошлом году вышло второе дополненное издание вашей книги, которая называется «Она утонула. Правда о "Курске", которую скрыл генпрокурор Устинов». Это издание дополненное, то есть вы получили какие-то новые факты. Мой вопрос — какие именно факты? И как вам удалось их получить, учитывая, что с 2008 года вы живете в США и получили здесь политическое убежище?

— В отличие от Путина, я реально занимался оперативно-разыскной деятельностью. Путин, сидя в Лейпциге, хотя образование-то и получил, никогда сам никого не вербовал, не добывал информацию. В то время «Штази» была лучшей разведкой в мире, ею кормилась советская КГБ. Поэтому у меня сохранились контакты и связи и в Федеральной службе безопасности, — я тесно общаюсь с ними, — и в Службе внешней разведки. Недавно, чуть больше года назад, умер мой близкий приятель, адмирал Геннадий Александрович Сучков, который был помощником министра обороны. Я с ним постоянно общался, очень много информации получал от него. Он после Попова командовал Северным флотом и, конечно же, знал, что случилось с «Курском», и многое мне рассказал. Например, один сотрудник главной военной прокуратуры добыл постановление знаменитого следователя по особо важным делам Яндиева, которое от меня скрывали. Было постановление о прекращении уголовного дела по факту гибели «Курска», а потом было к нему дополнение. Так вот я этого дополнения никогда не видел. Что в нем говорит следователь? Руководствуясь сфальсифицированными заключениями двух экспертов, он утверждает, что привлекать к ответственности за бездарно проведенную спасательную операцию никого нельзя, потому что когда она началась, люди были уже мертвы. То есть, по его словам, подводники жили не более восьми часов. Это судебно-медицинское заключение сфальсифицировал Виктор Колкутин, бывший в то время главным судебно-медицинским экспертом Министерства обороны. Потом его повысили до главного судебно-медицинского эксперта Российской Федерации, а потом с позором коленкой под зад выгнали оттуда за крупнейшие хищения. Второе заключение давал бывший заместитель главного штурмана ВМФ, тогда капитан первого ранга Сергей Козлов. Потом и его тоже повысили. Он был главным штурманом ВМФ, потом занимался картографией, а потом его взяли под стражу за то, что он продавал государственные секреты. Вот такие у нас два главных эксперта. Между прочим, Колкутин давал еще и заключение по делу Холодова. Тоже липовое заключение абсолютно. По «Курску» Колкутин давал два заключения. Первое — то, что он не может установить время гибели подводников в девятом отсеке, где 23 человека оставались в живых. А когда его попросили: «Ты все-таки время-то установи», он установил, что они жили не более восьми часов.

Тогда возникает вопрос: а кто стучал двое с половиной суток? И тут появляется Сергей Козлов, который говорит, что стучали не подводники, а стучали какие-то козлы, которые находились в подводной части надводных кораблей. То есть стояли там, вокруг «Курска», корабли и суда. И нашлись какие-то козлы, которые давали сигналы SOS.

Если говорить про спасательную операцию: я правильно понимаю, что у тех 23 моряков, которые находились в 9-м отсеке и оставались живыми более двух суток, была какая-то возможность выходить по одному, как-то спастись? Это правда? Почему они этого не делали?

— Они готовились к выходу, и об этом сказано в записках Колесникова и Садиленко; об этом свидетельствуют некоторые детали их подготовки к выходу. Но когда подводники поднимаются на поверхность, они должны быть твердо убеждены, что там их ждут, что их встречает спасательное судно, у которого на борту есть барокамера. Кроме того, нужно хорошо понимать, что это Баренцево море. Что там соленая вода, замерзание происходит при температуре -4 градуса. При температуре, которая обычно бывает в Баренцевом море в это время — порядка 10 градусов — человек выдерживает в воде 10 минут, а потом наступает переохлаждение, и люди гибнут. Поэтому для того, чтобы быть абсолютно убежденным, что их там ждут, они должны были получить соответствующие сигналы.

— А они могли получить их технически?

— Могли. Все работало. Но эти наши наши идиоты-адмиралы передавали им информацию шифром, а они расшифровать ее не могли. Там не было ни одного специалиста, они все погибли в носовых отсеках.

— А передавали информацию шифром, чтобы не перехватили?

— Не дай бог! Все же секретно! Идиотизма столько… Но еще дело вот в чем. Когда начались учения, в плане было предусмотрено нахождение в корабельном ордере спасательного судна «Михаил Рудницкий». Но когда произошла трагедия и стали поднимать капитана «Рудницкого», он заявил, что ничего не знал о том, что происходят учения. Это притом что он должен был находиться в море с готовыми спасательными аппаратами, барокамерами…

— Вот за это кто несет ответственность?

— За это — командование флота. Непосредственные руководители Попов и Моцак. Притом что начальник главного штаба ВМФ адмирал Кравченко отправлял им телеграмму (и она есть в деле), чтобы они обеспечили нахождение в составе спасательных судов с нужными спасательными аппаратами.

— Норвежцы, которых допустили к месту трагедии через несколько дней, за восемь часов провели всю спасательную операцию. Командующий военно-морскими силами Великобритании позднее в интервью рассказывал, что британцы на следующий же день после катастрофы отправили самолет со спасательными аппаратами, но ему не дали посадку в Мурманске и развернули. Почему все это делалось и зачем?

— Из-за секретности. Из элементарного чувства страха за свои должности, за свои оклады, за свои звания. Понимаете, Путину что сказали? Что мы сами все можем, у нас все есть. Действительно, были спасательные аппараты АС-32 и АС-34, которые предназначены для спасения экипажей именно из таких подводных лодок. В чем состоит принцип? Этот спасательный аппарат садится на люк, на комингс-площадку, присасывается к ней, происходит откачка воды, и экипаж сухим способом перебирается в спасательный аппарат. Но тут он присосаться не мог. А почему не мог? Потому что в нарушение всех инструкций люк на «Курске» был занижен. У нас средства спасения в стране не испытывают. Почему не испытали тогда, когда «Курск» принимал военно-морской флот? Почему на протяжении четырех лет ни разу не пробовали этим аппаратом присосаться?

— Хороший вопрос, а почему?

— Вы меня спрашиваете? Я так же спрашивал…

— Но у вас же источники в СВР, в Минобороны…

— Мудаки, простите.

Борис Аврамович, 22 августа Путин провел закрытую встречу с родственниками и матерями погибших, и они очень смело спрашивали тогда президента о спасательной операции. Почему им врали, почему не пускали на место норвежцев? Очень сильно прессовали Владимира Владимировича…

— Эмоционально очень, да. И надо было видеть его морду, как он бэкал и мэкал перед ними…

— Вы общались с родственниками, представляли их интересы. Как изменилось их отношение к трагедии и отношение к ответственности власти за то, что произошло?

— Я представлял не всех родственников, а только 55 семей. Это много, да, — но не всех. Некоторые сразу сказали, что погибли — надо забыть. Надо вспоминать их, надо отдавать им память, а что произошло… как случилось, так случилось. Такую позицию занимала, в частности, жена командира «Курска» Ирина Лячина. Может быть, я говорю грубо, но смысл был именно такой. Ее тут же устроили на хорошую работу в представительство президента по Санкт-Петербургу. Все подводники получили ордена, а Лячин — «Героя России».

— Это как-то связано с компенсациями? Я так понимаю, трагедия с «Курском» стала первым прецедентом для власти по выплате достаточно крупных по российским меркам сумм?

— Более того, там еще и по миру деньги собрали — несколько миллионов долларов в общей ложности. Кстати, мне пришлось заниматься и этими деньгами, потому что их тут же стали растаскивать.

— Кто?

— Командование Северного флота. Под видом ремонта шашлычной, там, или столовой деньги тратились именно из этого фонда.

— И даже после этого у родственников погибших не возникло желания прижать их к ногтю?

— Желание у них было. Но сделать было ничего невозможно, потому что Путиным было принято политическое решение никого не привлекать к ответственности. И именно под это политическое решение были сфабрикованы экспертизы Колкутина и Козлова. Виноватых нет. Трагедия произошла. Но это неправда — есть виноватые. Попов везде говорит, что вот, если я увижу этого человека, я посмотрю ему в глаза.

— Он даже сказал, что увидел и смотрел, но не может назвать имя…

— Я ему каждый раз говорю: в зеркало посмотри.

— Кстати, я так понимаю, что судьба у всех непривлеченных к ответственности сложилась неплохо. Попов был сенатором…

— Да, а второй, Моцак, работал в администрации президента.

По данным свежего опроса «Левада-центра», число россиян, считающих, что власти сделали далеко не все возможное для спасения моряков «Курска», за последние 15 лет уменьшилось вдвое, до 35%. Как вы считаете, это заслуга кремлевской пропаганды? Или это вина нас самих за то, что мы так легко прощаем и забываем?

— Знаете, я живу по принципу, который сформулировал Жора Юматов в известном фильме «Жестокость», когда сказал: «Я отвечаю за все, что происходит при мне». Конечно, мы все виноваты в этом. Но чем больше растет рейтинг у Путина, тем больше падает рейтинг оценки трагедии, которая произошла 15 лет назад. А сейчас, когда, извините меня, хоронят безымянных солдат, которые погибли на Украине, когда просто сбивают таблички с указанием фамилии — это разве не то же самое, что «Курск»? Это практически то же самое. Поэтому не изменилось главное. В России до сих пор нет приоритета человека, его прав, его интересов.

— В прошлом году вы говорили в интервью, что российские моряки никогда не простят «Курск» Путину. Но в эту годовщину на панихиду по погибшим в Санкт-Петербурге несколько подростков пришли в футболках с портретом Владимира Путина. Вы наверняка видели эти кадры. Это племянники Олега Трояна, погибшего на «Курске». Они проживают в Лондоне. Позднее вдова погибшего, тетя подростков, рассказала, что ей было приятно видеть, что граждане другой страны, Великобритании, пришли в футболках с российским президентом, чтобы таким образом поддержать его политику. «Не с Бараком же Обамой носить футболку», — добавила Алла Троян.

— Я могу сказать, что у этой Аллы Троян через глаза затылок виден. Ничего нет. Вакуум. Понимаете? Пацаны — они пацаны и есть. Они не знают всей этой предыстории, не знают всех обстоятельств гибели. Для них Путин клевый, но с них, ребятишек, не спросишь.

— Что, Путин всех переиграл?

— Нет, не всех. Вот меня он не переиграл. Вы знаете, сколько я в жизни потерял? Я потерял любимую работу. Я зарабатывал в год от миллиона до четырех миллионов долларов. Почему я здесь живу, в общем, так спокойно? Я же не получаю никаких пособий, я езжу на хорошей машине, живу с видом на Гудзон и на Манхэттен. Я ни в чем не нуждаюсь. Понимаете? Но я потерял очень много. Я потерял семью. Я потерял любимейшую коллекцию из десяти тысяч томов, среди них уникальные рукописи и документы. У меня были книги с автографами Петра Первого и Екатерины Второй, автографы Бенкендорфа — слышали эту фамилию? У меня была шикарная коллекция морского оружия — 150 клинков. У меня был дом на Рублевке, как парусный фрегат с мачтами, с пушками настоящими. И сейчас этого нет ничего. Мог я прогнуться? Мог! Но не прогнулся, и вот здесь оказался, выброшенным из любимой страны. Потерял многих друзей, многие меня предали. Я не могу походить по улицам своего любимого Питера, не могу сходить на могилу к маме, к дедушке, бабушке, которые все в Питере похоронены. Пройти дворами, зайти в школу, в которой я учился. Школьные друзья еще живы. Меня Путин многого лишил…

— Но не переиграл?

— Не переиграл.

Интервью провела Карина Орлова