Страшно...

С какого-то момента мне стало совершенно плевать, что будет с этой страной. Более того — не просто плевать, не просто безразлично, а… Впрочем, прокуратура запрещает говорить, что я действительно думаю по этому поводу.

Я не могу ничего изменить в этой стране, где две трети населения съело свой мозг, где зомбоящик превратил людей в не желающую думать орущую протоплазму с пеной на губах — да ладно бы просто не думающую, действующую! — где сто миллионов фанатичных фашиствующих зомби вылезло на поверхность, где жены отказываются от своих погибших мужей-солдат за деньги, где родители своим молчанием отказываются от своих оказавшихся в плену сыновей, а дети приходят на могилу погибшего на «Курске» отца с портретом человека, сказавшего «Она утонула». И про десять долларов тоже сказавшего.

Мне совершенно плевать, как так произошло. Плевать на причины, по которым люди съели свой мозг. Плевать. Не интересует.

Мне уже даже не жаль, что у меня больше нет страны. Эта территория, населенная этими людьми — это не моя страна.

Впрочем, чего там, она всегда была такой. У них было десятилетие свободы, с девяносто первого по двухтысячный, они не завоевали эту свободу — им дали её, дали бесплатно, даром, только живите, стройте свое будущее! — но они не могут жить свободными, им страшно жить свободными, и эту доставшуюся им бесплатно свободу они с величайшей радостью при первой же возможности обменяли обратно на «вертикаль власти», на «мочить в сортире», на стабильность, величие, подполковника кгб, портреты Сталина и крымнаш. Сами. Принесли обратно на блюдечке.

Вместе с поводком и намордником.

Мне плевать, как так получилось. Плевать, что с ними будет. Плевать, что будет с этой территориией — именно территорией, страны уже нет, как нет и нации, лишь группки атомизированных озлобленных зомби, ненавидящих всех остальных, кто не входит в их стаю. Плевать. Жизнь в гетто — любви к гетто не способствует.

Я ничего не могу изменить, хотя видит бог, я пытался. Я правда пытался.
И если бы эта страна провалилась в яму сама по себе — еще полбеды. Но ей же мало убивать только своих собственных граждан. Ей же обязательно нужно убивать еще и чужих. Жечь в танках не только своих детей, но и чужих. Зомби не хотят убивать только друг друга. Зомби хотят убивать еще и людей.

Да, империя разваливается, по историческим меркам ей осталось недолго, и что будет дальше — очередная кровавая гражданская мясорубка ли, нефть в обмен на продовольствие и внешние управление ли, Китай ли от моря до моря, группка дробленых бандитских православных днр-лнр на одной шестой части суши, от которых весь остальной мир отгородится каменной стеной, отобрав предварительно ядерную дубинку, православный игил или настоящий игил и неизменно последующее за ним средневековье в прямом смысле этого слова — уже плевать.

Как именно умрет эта территория — уже не важно. Мне уже не важно.
Страшно лишь от того, что Мордор, издыхая, утащит с собой еще и тысячи и тысячи жизней нормальных людей.

Я ничего не могу изменить в этой стране. Я пытался — мы пытались — но не смогли. Их больше. Их много. Их миллионы.
Но все равно — извините.

Аркадий Бабченко