«На весеннем пленуме ЦК (1928 г. — авт.) выяснилось, что выполнить программу лесозаготовок 1929 г. прежними средствами и методами невозможно. К этому моменту как раз началась коллективизация. Ответственный за нее комиссар по сельскому хозяйству указал на то, что коллективизация будет невозможной, если, как раньше, лесозаготовки в зимний сезон будут проводиться насильственно рекрутированными массами крестьян с их лошадьми, которые к моменту возвращения домой не только десятикратно сокращаются в числе, но и настолько измучены, что не в состоянии участвовать в весенних работах…
Согласно принятым методам и организации работ, уже в 1928 г. для лесозаготовок и транспортировки леса в течение четырех месяцев с 15 ноября по 15 марта требовалось в общей сложности около пяти миллионов человек и двух миллионов лошадей. Эти непредставимые массы людей принудительно отправлялись в местность без дорог, причем об их размещении и обеспечении не проявлялось ни малейшей заботы».
«Я готовился к самому худшему, но реальность превзошла все мои ожидания. Тысячи раскулаченных крестьян с семьями со всех концов России жили в стоявших длинными рядами землянках, крытых сучьями и ветками. Хотя эти земляные норы находились посреди леса и дров для отопления было в избытке, они не отапливались. Мне объяснили, что по распоряжению руководства пользоваться дровами имеют право только те, кто выполнил “рабочую норму”. В действительности, как я выяснил, в землянках не было ни одной печи. Большинство из всего несколько недель назад доставленных сюда крестьян имело только легкую летнюю одежду, поскольку привезли их в основном из Крыма, южной части Кавказа и района Дона.
Как рассказали мне эти люди, их ночью, без предупреждения, забрали из деревенских домов, посадили в телеги и довезли до ближайшей железнодорожной станции. У них практически не было возможности попрощаться с родственниками и захватить необходимую одежду. Еды тоже не было, поскольку в большинстве своем они уже были принудительно включены в колхозы и получали из распределителей продовольствие только на считанные дни. <…> От них, никогда не видевших леса, не говоря уже о том, чтобы иметь опыт тяжелой работы в лесу, требовалось выполнение нормы, которую не осилил бы обученный лесоруб в Центральной Европе при полноценном питании. Нормой предусматривалась выработка в день на одного человека пяти кубометров леса. Его нужно было повалить, очистить от сучьев, распилить на метровые куски и сложить в стапели вдоль дорог для вывоза.
Ежедневная продовольственная норма состояла из 100 г хлеба, 250 г муки, 100 г сушеной рыбы и 10 г масла. Однако этот рацион, согласно инструкции, подлежал выдаче только при выполнении рабочей нормы всей “колонией”. Само собой разумеется, что это было невозможно. <…> Многие женщины показывали мне хлеб, который они вынуждены были там печь. Он на треть состоял из черной вонючей муки и на две трети из собранной и размельченной сосновой коры.
Более трети этих полностью обессиленных людей были больны и лежали в низких промерзших землянках… Кто “трудоспособен”, а кто нет — определял комендант. Хотя в этот лагерь было согнано 5000 человек, в нем не было ни единого врача или фельдшера. <…> Медикаменты и перевязочный материал отсутствовали полностью».
«Все сообщения имели один и тот же смысл: ни принудительно мобилизованное крестьянское население деревень и поселков Урала, ни 60 000 заключенных лагерей ГПУ, ни 50 000 “добровольно” явившихся крестьян из колхозов Татарской республики, которые были рассеяны по всему Уралу и жили в землянках или плохих бараках, не могли при существующих плачевных условиях выполнить больше, чем малую часть планировавшихся работ, не говоря уже о полной программе лесных разработок».
«В рамках первой пятилетки Советский Союз принял на себя гигантские обязательства по отношению к странам, поставляющим машины. Эти обязательства должны были быть выполнены во что бы то ни стало. <…> Предусмотренные советским бюджетом поступления за уже запродан¬ные за границу гигантские массы хлеба оказались фикцией. <…> Из уже запроданного количества хлеба, несмотря на все насилие и террор, нельзя было доставить даже и половины. По мнению Сталина и его Политбюро, оставался только один выход: пополнить гигантские потери на хлебной валюте удвоением поступлений за лес.
Именно тогда бросил Каганович в массы опасный лозунг “заем у леса”.
Несмотря на протесты своих и иностранных лесных специалистов, немедленно началась никогда еще невиданная безмерная вырубка леса».
Дмитрий Хмельницкий
Комментарии