Из Введения к книге И. Гарина «Русский фашизм»

Игорь Гарин. Автор книги «Русский фашизм»

Фашизм является не только социально-политическим явлением, но негативным свойством человеческой души — свойством патогенным и разрушительным. Эрих Фромм считал, что человеческий мозг живет в ХХ веке, сердца же большинства людей — в неолите. Поэтому тоталитаризм и, в частности, фашизм рождается изнутри, из глубин темных душ, которым нужны жертвы и враги, козни и заговоры, чужаки и предатели.

Фашизм, фашизоидное сознание — это всегда внутренний выбор охлоса, быдла, черни, темной и невежественной части населения. Поражая сознание народных масс, он после кратковременных «побед», неизбежно ведет к коллапсу государств и империй. История учит, что народы и страны, ставшие на путь тоталитаризма, фашизма и коммунизма, движутся в небытие. Сегодня мы сталкиваемся с уникальным явлением — трансформацией русского коммунизма в русский фашизм. Хотя оба эти явления имеют одну и ту же психологическую природу и присущи одному и тому же человеческому типу человека-массы, России не выдержать «второго пришествия» фашизма, родиной которого она во многом является. Страна стоит на перепутье: либо долгожданный переход на нормальный, общемировой путь эволюционного развития, либо очередной провал в бездну.

Хотя книги слабо влияют на выбор исторического пути, сверхзадачей автора было сделать всё от писателя возможное, дабы предупредить мыслящих россиян об опасности и предотвратить надвигающуюся катастрофу — распад России, на протяжении веков дающей ошибочные ответы на вызовы истории.

В этой книге я не пойду на поводу наших историков фашизма, воспитанных на первичности общественных отношений. Меня будут интересовать  не внешние симптомы, а глубинная патология психики, внутренняя ущербность сознания. И сам феномен фашизма я буду интерпретировать не столько как социально-политическое явление, сколько как феномен дремучей души, как дожившую до наших дней первобытность или свидетельство хвори массового человека и массового общества. В этом отношении я сторонник К. Поппера, который в «Открытом обществе и его врагах» трактует «племенной дух» и вырастающий из него тоталитаризм как явления, пронизывающие историю человечества. Ведь присущие фашизму, в частности, и тоталитаризму в целом черты — агрессия, бессердечность, насильственность, нетерпимость, ненависть, злоба, ксенофобия, потребность в отмщении, безответственность — компоненты сознания неразвитой личности, склонной сбиваться в стаю и получать наслаждение от страданий жертвы. В этом отношении фашизм действительно глубоко укоренен в истории и далеко не исчерпал своих первобытно-племенных ресурсов. В той или иной мере он присущ многим этносам с запоздалым развитием и является выражением серьезной общественной хвори.

Когда я говорю об укорененности психологии фашизма, то имею в виду следующее. Эрих Фромм в «Анатомии человеческой деструктивности» высказал интересную мысль о том, что Гитлер не умер, потому что некрофилы-гитлеры кишели и продолжают кишеть вокруг нас: ими может быть ваш сосед по лестничной клетке, или школьный учитель, или соседский прокурор — у них склад души Гитлера, и только обстоятельства спасают человечество от этих инфернальных типов, не дают развиться их некрофилии в полную меру, ограничивая человеконенавистничество узкой зоной обитания. Я вполне разделяю это мнение, особенно когда слышу о существовании Партии сторонников Сталина или о Сталине — гениальном менеджере. Менеджере по убийствам? Менеджере-нерофиле? Менеджере, изнасиловавшем Россию?.. 

Увы, российское общество — больное общество с сильно запущенной болезнью. На протяжении многих веков болезнь эта лечилась жреческими песнопениями, поэтическими дифирамбами, магическими заклинаниями, идеологическими воплями — приблизительно так, как в первобытных племенах пользовали соплеменников шаманы. Но если шаманам часто сопутствовал успех, то политический шаманизм «общественных отношений» или «русской идеи» только загонял хворь вглубь, приближая то, что в медицине именуется «летальным исходом». Мне слишком дорога российская культура и след, оставленный ею в человеческой духовности, дабы согласиться с фашизацией и гибелью страны, не пытаясь спасти то, что еще можно спасти.

Мы не отдаем себе отчета в том, что хлипка не только отдельная человеческая жизнь, но и жизнь как «малого», так и «большого» народа, тем более — созданных такими народами государств. А. Тойнби и Й. Хёйзинга выяснили, что подавляющее большинство некогда существовавших государств и народов бесследно исчезли с лица земли, оставив лишь археологический прах и черепки. Арнольд Тойнби диагностировал и главную причину исчезновения государств и народов — систематические ошибочные ответы властной и культурной элиты на вызовы истории. 

Я бы переформулировал эту мысль: как и отдельные люди, государства и народы могут болеть и умирать, и причины тяжких хворей и летального исхода кроются снова-таки в родовой генетике, в «генетике истории», если можно так выразиться, — в «генетике идей», то есть в тех глубоко спрятанных структурах психической, бессознательной, душевной жизни, которые я, собственно, и имею в виду, говоря о «глубине» того или иного социального феномена. Скажем, немецкий народ в ХХ веке тяжко переболел нацизмом, а русский — большевизмом. Но между ними есть существенная разница: в первом случае произошло практически полное исцеление, а во втором до конца не излеченная болезнь коммунизма отяготилась многими симптомами болезни фашизма. Диагностика и лечение глубинных социальных хворей необходимы государствам и народам не только для восстановления здоровья, но для предотвращения летального исхода, который, как я уже сказал, привел к полному исчезновению огромного количества народов и государств.

Физическое, психическое, социально-политическое здоровье народа определяется многими факторами: генетикой, наследственностью, образом жизни, адекватностью природе вещей, привычками и нравами, ментальностью, природными и социальными условиями существования — фактически теми же факторами, что и здоровье единичного человека. Народы и государства приходят и уходят в зависимости от генетики, а в широком смысле слова — от наследственности, определяемой историческими предпосылками и образом жизни на протяжении веков и тысячелетий, еще — от правильности или неправильности ответов этноса или социума на исторические вызовы. В любом случае стремление сохранить статус кво, затянуть прошлое в будущее, нежелание перемен…

Не буду ходить вокруг да около: фашизм, нацизм, ксенофобия, глубинная ненависть для меня — отнюдь не то, что обычно имеют в виду, говоря о Муссолини или о Гитлере, а то единство, которое объединяет не только русских черносотенцев, итальянских фашо, германских наци, испанских фалангистов, венгерских салашистов и т. д., но — фашистов и большевиков, подвижников «почвы и крови», поклонников свастики и звезды, газовых камер и сталинских пыточных камер и концлагерей.

Р. Лифтон в книге «Технология «промывки мозгов»: Психология тоталитаризма» на примере китайского «исправления мышления» показал, сколь легко втянуть массу в кровавые и жестокие действия. Психология потому доминирует здесь над политикой, что любой вид тоталитаризма начинается именно с «промывки мозгов» или «исправления мышления» и кончается «лечением» с помощью массовых убийств. Власть паразитирует на тоталитарном складе ума, возникающем в массовом обществе. Этому способствуют многие особенности массовой психики: частичный или полный паралич сознания, пещерный конформизм, зашоренность, глубинная склонность человека-массы к деспотизму и насилию, агрессивность, абсолютное пренебрежение личностью другого человека, брутальная бесконтрольность и разнузданность.

Я убежден в том, что фашизм и нацизм появились не из «кризиса капиталистической системы» или каких-то «неадекватных реакций» людей, фашизм и нацизм неизменно появляются из человеческого нутра, из хтонических недр человеческого сознания, из массовой психологии и глубинных свойств огромных человеческих масс, из пережитков племенного сознания и деления мира на «своих» и «чужих». Нацизм и коммунизм — это трагический итог развития массового общества, в котором киркегоровское омассовление проявляется не только на бытовом уровне, а трансформируется в политизацию населения и диктаторскую систему репрессивных институтов государственной власти. Нацизм, фашизм, большевизм — это болезненные вспышки пещерных националистических и ксенофобских предрассудков, спровоцированные социальной демагогией и безответственностью некрофилов и тиранов. Стоит у миллионов людей создать иллюзию, будто социальные проблемы можно легко разрешить с помощью потакания их национальным или групповым предрассудкам и страстям — нацизм и фашизм налицо.

Феномен омассовления, обыдливания, зомбирования лежит в основе любых тоталитарных режимов и, кстати, Гитлер никогда особо не скрывал своей ставки на тщательно продуманное обыдливание масс. Сохранилось весьма красноречивое письмо фюрера к гаулейтеру Раушнингу, в котором он писал:
«…Отсутствие критического мышления у массы, без сомнения, — одно из объяснений, но не в том смысле, как его понимают наши марксисты и наши отупевшие реакционеры. У массы свои органы критики. Только они функционируют не так, как у отдельного индивидуума. Масса, как животное, подчиняется своим инстинктам. Для нее логика и рассуждения не имеют значения. Если мне удалось создать самое крупное национальное движение всех времен, то это потому, что я никогда не действовал в противоречии с психологией толпы, никогда не дразнил чувствительность масс. Может, эта чувствительность и примитивна, но она имеет постоянный, неизменный характер природной силы. Если масса пережила что-нибудь неприятное, вроде хлебных карточек или инфляции, она не может это забыть. У массы весьма упрощенный мыслительный и чувственный аппарат. Всё, чего она не может понять, пугает ее. Лишь учитывая естественные законы, я смог овладеть ею. Меня обвинили в том, что я довожу массу до фанатизма, возбуждаю ее. Знатоки-психологи советуют нам успокаивать массу, держать ее в состоянии сонного равнодушия. Нет, господа, нужно именно обратное. Я могу руководить массой, только когда она находится в состоянии фанатизма. Апатичная масса — самая большая опасность для любой политики. Апатия — это защитное средство массы, ее временное убежище, это дремлющие силы, которые взорвутся внезапно неожиданной реакцией. Тот государственный деятель, который не принимает быстрых мер, видя, что масса становится равнодушной, заслуживает государственного суда...

Я доводил массу до фанатизма, чтобы сделать из нее инструмент своей политики. Я разбудил массу. Я заставил ее подняться над собой, дал смысл ее активности. Меня осуждают, говорят, что я поощряю самые низменные страсти массы. Это не совсем так. Когда я обращаюсь к массе с разумными аргументами, она не понимает меня, стоит только затронуть ее чувства — она сразу начинает воспринимать лозунги, которые я выдвигаю. На массовом собрании нет места мысли. А так как мне нужна именно такая среда, ибо только на нее мои речи имеют прочное воздействие, я собираю как можно больше разных слушателей и заставляю их, хотят они того или не хотят, смешаться в единую массу: интеллигенты, мещане, а также рабочие. Я размешиваю народ и не общаюсь с ним, пока он не превратится в массу.
У меня есть внутреннее убеждение, что в искусстве влиять на массы никто не может соперничать со мной, даже Геббельс. То, чего можно добиться расчетом и хитростью, сфера Геббельса. Но подлинная власть над толпой есть нечто, чему нельзя научиться. И заметьте, чем многочисленнее масса, тем легче ею владеть. Чем богаче смесь человеческих элементов — крестьян, рабочих, чиновников, тем более безличный характер приобретает получаемое тесто. И ничего не получается из ограниченных собраний культурных людей, представителей профессиональных организаций и т .п.: то, в чем вы сегодня их убедите путем логических объяснений, завтра будет разрушено с помощью диаметрально противоположных доказательств. А то, что вы скажете народу, когда он представляет собой массу, когда пребывает в состоянии восприимчивости и фанатичной преданности, запечатлевается и остается как гипнотическое внушение; оно устоит перед любыми разумными доводами. Но будьте внимательны: точно так же, как есть индивидуальные неврозы, к которым врач не смеет подступиться, есть и у массы свои больные места, их нельзя раздражать».

Нацизм, фашизм, большевизм, маоизм — всё это плоды того массового сознания, о котором так много писал С.Киркегор и которое детально исследовали Г. Ле Бон, Г. Тард, Х. Ортега-и-Гассетт, М. Вебер, Э. Кенетти, Ж. Бодрийяр, Э. Хоффер, Х. Арендт и другие. Они не просто проанализировали природу массового сознания и массового поведения, но предсказали наступление ущербной эры масс, эры тотальной анонимности, кликушества и господства убогого и податливого человека-массы, не ведающего, что он творит… Фашизм паразитирует на низменных качествах человека и опирается на человеческую ущербность. Его успех объясняется тем, что в обществе дураки превалируют над умными, его поражение — тем, что торжество черни неизменно ведет к брейкдауну.

Фашизм — это сочетание фюрерства с массовым оболваниванием черни и ее совращением примитивными лозунгами. Если демократическое общество делает ставку на личность, творчество, креативность, то фашизм — на зомбированную чернь. Поражение фашизма столь же предопределено, как и легкость совращения.
Юрий Афанасьев в опубликованной в журнале «Континент» статье «Мы — не рабы?» пишет по этому поводу *: (*Ю. Афанасьев, «Континент», 2008, № 138, «Мы — не рабы?»

«У гитлеровского нацизма, у ленинского большевизма, у сталинизма, как и у всех других упомянутых мною «измов», есть одно присущее им всем общее основание, делающее их все типологически сопоставимыми. Собственно, именно это и стало понятно благодаря всей совокупности анализов, обоснований, интерпретаций и выводов, сделанных и осуществленных всеми выше перечисленными авторами на основе постижения ими природы массового сознания и массового поведения и выявления ими того всемирно значимого феномена, который… терминологически можно определить (может быть, несколько условно и, конечно, не бесспорно) как омассовление, или деэлитаризацию планеты».

Джордж Оруэлл в статье «Что такое фашизм?», опубликованной в 1944 году в «Tribunе», пишет о трудностях определения этого понятия, но вместе с тем ссылается на научную школу (Раушнинг, Питер Друкер, Джеймс Бурнхам, Фойгт), которая отказывается признавать различия между нацистским и советским режимами и утверждает, что «все фашисты и коммунисты стремятся примерно к одному и тому же и даже до определенной степени являются одними и теми же людьми». «Руководство довоенной The Times называло СССР «фашистской страной». Опять же, с другой стороны это повторяют анархисты и троцкисты», — пишет он.

По мнению экспертов по тоталитаризму, советский коммунизм и германский нацизм роднит то, что они появились в условиях массового общества, апеллировали к примитивной массовой психологии и пришли к власти, опираясь на массовый энтузиазм. То и другое есть результат саморазвития массового общества, завершившийся тоталитаризмом в Германии и в России.
Такое омассовление совпало по времени с теми сдвигами во внутренней структуре человека и общества, которые возникли вследствие нарушения равновесия между природой и культурой. Совпадение двух столь разных, но тесно связанных между собой процессов и определило драматизм и трагичность ХХ века. Это совпадение делает объяснимыми массовые действия людей, в головах и душах которых освободившееся место Бога и морали заняли культы Гитлера, Сталина, Муссолини, Франко, Салазара, Мао, Фиделя, Тито, а нарушение указанного равновесия раскрепостило животные инстинкты, таящиеся в человеческой природе. В итоге омассовление сопровождалось разгулом страстей; планету сотрясали гражданские и мировые войны, массовые убийства, коллективные наказания народов, депортации. Продолжу цитирование Ю. Афанасьева:
«…Мы-то усвоили для себя, что называется, с молоком матери: социализм и фашизм вообще несопоставимы, как огонь и лед, как свет и тьма. На самый худой случай, если уж совсем некуда деваться и довелось бы эти режимы сравнивать как в чем-то родственные, то, как мы всегда точно знали, лучшим бы оказался, конечно же, наш, сталинский: он за равенство и справедливость, на нас нацисты напали, нас хотели завоевать и уничтожить, мы пострадали. А тут, в ходе углубленных сопоставлений, все получается чуть ли не совсем наоборот. В целом сравнение (хоть, пускай, и с небольшим перевесом) все-таки оказывается в пользу гитлеровского режима: там тоже шло успешное построение социализма, но не было массовых репрессий против самих же немцев, и их не уничтожали миллионами. Там пытались сделать поголовно всех своих богатыми и счастливыми, а если кого-то и преследовали, то только чужих. И напали они на других, чтобы предотвратить свое собственное уничтожение.

Если же два режима все-таки в итоге их сравнений в чем-то и различались между собой, то всего-то, вроде бы, деталями. А по заветной для каждого из них цели, по направленности их высшей устремленности к счастью отличались и всего-то лишь какой-то «мелочью»: тот хотел мирового господства для немцев за счет всех других, а этот — того же самого мирового господства, но для всех других — и для начала за счет русских, или, точнее, за счет советских».

Мой читатель давно понял, что в своих книгах я не претендую на «научность» и что в мою задачу не входит строить цельную и последовательную теорию предмета исследования. Кто желает познакомиться с нацизмом и фашизмом как политическими или социальными феноменами, может обратиться к книгам Р. Д. Гриффина, С. Дж. Пейна, Р. Итвела или А. А. Галкина. Я не буду определять нацизм и фашизм «по-науке» — скажем, как палингенетический (выражающий идею возрождения) ультранационализм (Р. Д. Гриффин) или правоконсервативный революционаризм (А. А. Галкин). Не буду потому, что меня интересует не идеология или социология фашизма, а его сущностные корни, лежащие в психике человека и обеспечивающие манкуртизацию масс.
Глубинная суть как большевизма, так и нацизма — возможность и легкость зомбирования человеческих масс за счет обещания обеспечить «вечное счастье великого народа» путем уничтожения целых классов и наций, за счет их собственности и ресурсов.

В этой книге я буду говорить не о политических движениях или идеологиях, а о типах сознания людей, типах, делающих одних биологическими или классовыми расистами, фашистами, нацистами, большевиками (на самом деле это, по большому счету, один тип), а других — демократами, либералами, неофилами, незашоренными людьми мира (это, тоже по большому счету, другой тип). Здесь речь будет идти больше о подходе Фрейда, Юнга, Райха или Ханны Аренд, нежели о политических учениях. Ученик Зигмунда Фрейда Вильгельм Райх выяснил, что идеология и вообще вся социальная надстройка своими корнями уходит в недра личности, в глубины индивидуальной и массовой психики индивида. Даже экономика не может быть эффективной без согласования ее принципов с человеческими качествами и побуждениями. 

Вильгельм Райх проследил связь между немецким менталитетом с его ханжеством, педантизмом, культом церкви, мелочной экономией, и возникновением феномена «фюрерства». В систему воспитания немцев входило подавление эмоционального мира ребенка, не говоря о сексуальном подавлении. В результате именно здесь получил широкое распространение комплекс подчинения, с одной стороны, и садистское начало по отношению к слабому, с другой. Как и К. Г. Юнг, В. Райх считал, что индивид и нация могут иметь не только общую психологию, но и общую психопатологию, способствующую приходу к власти некрофилов, маньяков и упырей.
В книге «Массовая психология фашизма» В. Райх объяснил торжество человеконенавистничества тем, что фашистская пропаганда сумела взломать «биологическую сердцевину», выпустив из нее злых демонов бессознательного. Человеческие качества, на которых паразитируют фюреры и вожди, заключены в человеке-массе Х. Ортеги-и-Гассета. Не столько фашистские партии создают фашиствующего человека, сколько такого сорта люди — подобные партии. Фашизм — чудовище, дремлющее на дне массовой человеческой души и ждущее, дабы его разбудили. Есть множество определений фашизма, но мне импонирует придуманное мною самим: фашизм — это дракон, паразитирующий на человеческой склонности к людоедству (то есть на первобытности, дикости, хищности, духовной ущербности, захватничестве, отсутствии развитых признаков духа).

Авторитарная идеология, агрессивность, беспощадность, жестокость, бескомпромиссность, конформизм вырастают из интегральной структуры характера людей данной эпохи. Авторитарное в человеке порождает тоталитарное в обществе. Фашизм зародился в психике патриархальной (дремучей) семьи с ее хорошо унавоженной почвой для проявления авторитаризма, с извращенной и репрессивной этикой, подавленной сексуальностью и амбивалентной, двойственной установкой по отношению к власти. Устранение этих факторов, особенно репрессивной морали, должно, по Райху, способствовать устранению репрессивных режимов, питаемых бессознательным народа. «Страх перед свободой и реакционный склад психики» — вот причины, ведущие к фашизму.

Практической проблемой психологии масс является, следовательно, активизация пассивного большинства населения, всегда готового оказать поддержку политической реакции, а также отмена запретов, препятствующих развитию свободного волеизъявления, порождаемого социально-экономической ситуацией.
Во всем мире свобода означает движение к прогрессу и культуре, а у нас, русских, оказывается, что свобода ведет к «поведенческому синдрому, сопровождаемому потребностью уничтожать природу и культуру». (Знаете, кто сказал? Нет, не кто-то из германских или русских фюреров, а досточтимый наш ученый-патриот Лев Гумилев).

Согласно Вильгельму Райху, фашизм является «организованным политическим выражением характерологической структуры среднего омассовленного человека, существование которой не ограничивается определенными расами, нациями и партиями, а носит всеобщий и интернациональный характер».

С точки зрения характера человека «фашизм» представляет собой основное, эмоциональное отношение «подавленного» в человеке к нашей авторитарной, машинной цивилизации и ее механистически-мистическому пониманию жизни. Механистически-мистический характер современного человека порождает фашистские партии, а не наоборот.
Внешним выражением фашизма как патологии, как гнойного нарыва на теле общества-прайда, является диктатура немногочисленной реакционной клики. Внутренне к фашизму ведут характерологические особенности личности, присущие человеку массы, и поэтому в качестве носителя и поборника фашизма неизменно выступают именно обделенные, завистливые и желающие отмщения ущербные индивиды. Фашизм — идеология убогих, слабых, обделенных, именно поэтому нацизм (как и большевизм) так ценит силу. Фашизация общества — это степень его обесчеловечивания, оносораживания по Ионеско. Фашизм — это интеллектуальный и духовный дебилизм ущербных людей, который проступает даже на их лицах. Здесь физиогномика почти никогда меня не подводит. Свидетельствует В. Райх:
«В чистом виде фашизм представляет собой совокупность всех иррациональных характерологических реакций обычного человека. Масштаб и широта распространения «расовых предрассудков» свидетельствует о том, что их источником является иррациональная область человеческого характера. Расовая теория не проистекает из фашизма. Напротив, фашизм возникает на основе расовой ненависти и служит ее политически организованным выражением. Отсюда следует, что существует немецкий, итальянский, испанский, англосаксонский, еврейский и арабский фашизм. Расовая идеология — это чисто биопатическое выражение характерологической структуры оргастически импотентной личности.
Фашистская ментальность — это ментальность «маленького человека», порабощенного, стремящегося к власти и в то же время протестующего. Не случайно, что все фашистские диктаторы происходят из реакционной среды «маленьких людей»... В форме фашизма механистическая, авторитарная цивилизация извлекает из подавленного «маленького человека» то, что в течение многих веков она насаждала в порабощенном человечестве с помощью мистицизма, милитаризма и автоматизма.

Широкие и тщательные исследования характера подавленного «маленького человека», а также близкое знакомство с его закулисной жизнью совершенно необходимы для понимания сил, на которые опирается фашизм». 
Хотя мы давно вышли из пещер, пещеры еще не вышли из нас — это проявляется не только в нашей зашоренности, но и нашей напыщенности. Замечательный русский философ Владимир Соловьев еще в прошлом веке предложил формулу, являющуюся «отмычкой» к пониманию любого вида фашизма. Вот эта «отмычка»: «Национальное самосознание — национальное самодовольство — национальное самообожание — национальное самоуничтожение». Самый яркий пример — гитлеризм и еще одна формула, на сей раз — Розенберга: «гениальность свойственна только германской расе». Здесь всё ясно: следующий шаг — самоуничтожение... Превращение гордости в спесь, затем в манию величия; самоослепление; утрата чувства реальности, коллапс... И неизбежный финал: неслыханный разгром, небывалое унижение, национальная катастрофа... Автор замечательной книги «”Веймарская” Россия» А. Янов назвал вышеуказанную формулу «лестницей Соловьева»:
«…Начальные стадии этого перерождения Соловьев мог наблюдать изнутри. Он был славянофилом, он видел, как соскальзывают его единомышленники с первой на вторую ступеньку, и это заставило его покинуть их ряды. Переход от самодовольства к самообожанию еще не совершился, но знания человеческой природы в общем-то было достаточно, чтобы его предсказать. Но только гениальному провидцу мог открыться чудовищный потенциал национализма, явивший себя миру лишь два поколения спустя. Однако, даже и теперь, через сто лет, когда каждому школьнику известна трагическая история Германии и Японии, «лестница Соловьева» не стала аксиомой. Массовое сознание сопротивляется, ему трудно связать воедино фашизм (или, на языке Соловьева, «национализм, доведенный до своего логического конца») и патриотизм (национальное самосознание). Ведь признавая такую связь, мы как бы компрометируем любовь к отечеству — чувство высоко положительное, безоговорочно уважаемое, столь же естественное в современном человеке, как, скажем, любовь к родителям или к детям, и столь же необходимое для его нравственной полноценности. Но Соловьев и не покушался на высокий статус патриотизма среди других человеческих ценностей. Он лишь говорил о страшной опасности деградации, которую таит в себе сама природа этого чувства, направленного, в отличие от любви к близким — конкретным людям — на некую абстракцию. Не существует ведь даже общепринятого определения — что такое нация. Потому, возможно, и подвержена эта эмоция самым противоестественным психологическим соединениям и деформациям. Подобно родительской любви, настоящий патриотизм — переживание глубоко интимное и самодостаточное. Оно не кричит о себе со всех колоколен и тем более не требует признания. В самом деле, любишь — ну и люби, чем же тут хвалиться? Поэтому странным и настораживающим должно казаться уже само стремление выставить это переживание напоказ, тем более — сделать его знаком своей особой доблести. Публичность, превращение  священного  чувства в средство самоутверждения — первый шаг к переходу с первой на вторую ступеньку «лестницы Соловьева». Человек ограничен во многих своих проявлениях. Он не может дать волю самодовольству, он вынужден маскировать свою агрессивность. Если он будет кричать: я лучше всех, я самый великий, все другие в подметки мне не годятся, — его, чего доброго, сведут к психиатру. Если пригрозит убийством — пожалуются в милицию. Но стоит ему заговорить от имени нации, как все чудесным образом меняется. Можно делать себе любые комплименты, на какие только хватит фантазии. Можно угрожать расправой другим народам. И можно присвоить себе право контроля, обвиняя всех, кто не хочет заниматься тем же самым, в измене родине, пособничестве его врагам, а то и в принадлежности к какому-нибудь подрывному «малому народу», что спит и видит, как бы подороже продать отечество. Недаром Август Бебель назвал в свое время патриотизм «последним прибежищем негодяев». Публичный агрессивный «патриотизм» — зародыш фашизма — абсурден с позиции элементарного здравого смысла... Но зато это типичный ход мысли любого профессионального «патриота»: любое несчастье родины приписать проискам иноземных злоумышленников и их внутренних агентов.

Успех психологического воздействия Гитлера на массы стал результатом совпадения его идей с личностными структурами масс, которые с готовностью приняли эти идеи. Гитлер не скрывал, что собирается воплотить в жизнь националистический империализм с помощью методов, заимствованных у марксистов. Здесь, однако, важнее не подобие методов, а та же, что и у большевиков, опора на глубинную психологию масс, которая дала возможность Ленину прийти к власти в России, Муссолини в Италии и Гитлеру в Германии. Ибо пропаганда Ленина, Муссолини и Гитлера могла укорениться в сознании масс исключительно благодаря авторитарной структуре массовой личности, испытывающей тягу к стаду и страх перед свободой.

И Ленин, и Гитлер относились к народным массам с абсолютным презрением, но поскольку свои личные империалистические устремления они могли реализовать только с помощью больших масс, вся их деятельность была направлена на зомбирование народа, на развязывание гнусных стадных инстинктов толпы, ибо, согласно откровенному признанию германского фюрера, «...настроение в народе всегда обусловливалось только тем, как общественное мнение обрабатывалось сверху».
Фактически большевики, фашисты, нацисты (как нынешние русские профеcсиональные «патриоты») паразитировали на бессознательности масс, на укорененности в человеческих глубинах пещерной жестокости, агрессивности, экспансионизма, авторитаризма, зависти, злобы, ксенофобии, национальных (племенных) чувств и обид, расизма, иерархии, но, прежде всего, иррациональных начал, а также тайных, темных, вязких, засасывающих страстей и вожделений.

И большевики, и фашисты любили взывать к человеческому разуму, хотя их теории были глубоко иррациональны и антинаучны. Скажем, гитлеровская теория расизма была основана на идеях расовой чистоты великих народов и утраты ими величия по мере «разбавления» крови: «Единственной причиной вымирания культур было смешение крови и, как следствие, снижение уровня развития расы. Ибо люди гибнут не в результате проигранных войн, а в результате ослабления силы сопротивления, присущей только чистой крови», — писал Гитлер в «Майн кампф». Всё это абсолютная чушь! Так в ХХ веке при достигнутом уровне генетических знаний могли рассуждать только малограмотные или злонамеренные болваны. Особое внимание обращает на себя тот факт, что Гитлер упоминает о «кровосмешении» в связи со смешанными браками между арийцами и неарийцами, тогда как под кровосмешением обычно понимаются половые связи между родственниками. Всё здесь поставлено с ног на голову: половые связи между ближайшими родственниками действительно способствуют не сохранению чистоты крови, а вырождению, тогда как смешанные межрасовые браки обогащают генетику рода. Это лишь один пример, ярко иллюстрирующий антинаучность идей, заразивших народные массы в ХХ веке. На поверку все остальные идеи большевиков и фашистов — того же, низкоразрядного, наипримитивнейшего уровня...

Весь мой жизненный опыт подсказывает, что слишком многие люди ведут себя как запрограммированные машины: на выходе только то, что заложено в неудачное, давно устаревшее программное обеспечение. Аргументы бессильны, факты игнорируют, статистика не убеждает. В чем причина человеческой слепоты и глухоты? Как я уже сказал, в определенной структуре сознания. Но это еще не всё. Биологическое дополняется и расширяется социальным: очень часто к индивидуальным свойствам сознания прибавляются примитивный человеческий интерес, карьерные соображения, тщеславие, конформизм. Вот становишься членом какой-то партии и мигом превращаешься в заводной апельсин: молотишь и молотишь, как говорящая машина.

В этой книге вы не найдете «характерных особенностей» или «видовых различий» нацизма или фашизма, меня будет интересовать прямо противоположное — их глубинное бессознательное единство; нутряная сущность; человеческая разрушительность; бес в нас; растлевающий человека и общество казенный и сервильный «патриотизм». Еще меня будет интересовать зеркальность «правого» и «левого» фашизма, скрывающая их единоприродность.

Последнее нуждается в пояснении. Сами наименования флангов политического спектра («правые» и «левые») — производны от симметрии человеческих органов, в частности рук. Но если вы посмотрите на свои руки, то убедитесь в их зеркальной симметрии. Что я хочу сказать? Я утверждаю, что соответствующие ультраправые и ультралевые политические идеологии не просто «симметричны», но — «зеркальны», то есть снова-таки единоприродны, отражая одно и то же глубинное внутреннее единство: в зависимости от небольших флуктуаций люди однотипной ментальной природы прибиваются туда или сюда под  влиянием того, что они больше предпочитают — ностальгические мифы прошлого или эйфорические сказки будущего, архаику или утопию. Реальность, процесс, движение, эволюция, многообразие — не для них, это, по их мнению, для стоячего болота, для середины... Что ж, это и есть демократия, права человека, свобода выбора. Но скажи мне, что ты выбираешь, и я скажу тебе, кто ты...

Под зеркальностью правых и левых ультра я снова-таки разумею их глубинную бессознательную единоприродность: скажем, демократию те и другие не переносят на дух, отвергают всеми фибрами души, потому что демократия утомительна, требует огромных усилий и вековой работы, а «древлее благочестие», утопия, патриотизм, страна Кокейн, Шлараффия, «святая Русь» — вот они, немедленный рай, прямо из заплеванной подворотни. Как сказал кто-то из наших, три года труда и десять тысяч лет счастья. То, что в христианстве — в конце времен, у нас — вынь да положь: «...Как бы уже вижу ясно наше грядущее: ибо будет так, что даже самый развращенный богач кончит тем, что устыдится богатства своего пред бедными, а бедный, видя смирение его, поймет и уступит ему с радостью и лаской ответит на благолепный стыд его. Верьте, что кончится сим: на то идет». Думаете это Сен Симон, Фурье, Оуэн? Нет, это —  наше, отечественное, это Федор Михайлович Достоевский, это благостность, которая — из... служивости. Могу продолжить: «Я хочу видеть своими глазами, как лань ляжет подле льва и как зарезанный встанет и обнимется с убившим его». Очень природно, очень по-русски, очень по-святоотечески...
В этой книге передо мной не стоит вопрос, есть ли у нас прививка от фашизма, способен ли русский народ, фашизм победивший, прийти к нацизму или фашизму. Такой проблемы нет потому, что Россия — родина фашизма: фашистская идеология, черносотенство, полицейские провокации, терроризм зародились именно у нас в стране и именно Россия щедро поставляла всё это на экспорт. Но этого вопроса для меня не существует по более серьезной причине — русский коммунизм, итальянский фашизм и германский нацизм выросли из одного корня, у них одна генетическая основа, все они — лишь разные зеркальные отражения одного платоновского эйдоса, производные от однотипного склада национального и массового сознания.

Построение высокопродуктивного, процветающего общества требует не столько материально-технических средств и даже не высокого экономического уровня развития, сколько ментальной подготовки масс к либерализму и демократии, к рыночной экономике, к торжеству права... Такая подготовка — процесс медленный, длительный, творческий, требующий гигантских ментальных усилий. Каждый раз, когда возникает желание «перепрыгнуть» историю, выстроить небоскребы на песке или на болоте, возникают большевистские и фашистские режимы, априори обреченные на историческое поражение. «Перепрыгивание» неизбежно кончается падением в глубокую яму. На протяжении всей своей истории Россия уже не раз «перепрыгивала», не раз падала, но так и не сделала выводов... Пожалуй, это и есть самая большая опасность: не выносить уроков из ошибок прошлого, постоянно тащить свое прошлое в собственное будущее...

Есть еще одно трансцендентное обстоятельство, препятствующее нормализации жизни в России. Кроме негативной генетики истории, Россия относится к патогенной зоне: столько зла сотворено, столько крови пролито, столько народу положено, что стонет сама земля, что рука сама тянется к стакану или к топору, что жуть становится нормой жизни. То сгущение зла, в котором видят основную тенденцию современной литературы, ее постсоветский декаданс — некрореализм, садизм, агрессия, сексуальные отклонения, абсурд, чернуха и порнуха, насилие, оборотничество, людоедство, труположство, физический и интеллектуальный террор, партократия, идеократия, жесткая иерархичность и т. п. — у Ю. Мамлеева, В. Сорокина, Л. Петрушевской, В. Нарбиковой, В. Шарова, Вик. Ерофеева, В. Пелевина — всё это только мистическое зеркало, в которое все заглядывают, но никто не хочет увидеть себя... *
Стр. 19. * Скрытое цитирование книги М. Эпштейна «Русская культура на распутье», «Звезда», 1999, № 1, стр. 216.

Отказ от уроков прошлого плюс тяжелая наследственность — вот что лежит в ядре, вот что тянет Россию в неолит, вот что является наилучшей почвой для тоталитаризма и фашизма. «Русская идея» сначала подготовила почву для «русского характера», а затем проложила дорогу к «русскому фашизму». Это и есть наш «третий путь»...

Некогда фашизм и социализм сошлись в смертельной схватке и после Второй мировой выбор между ними казался очевидным. Моя задача показать в этой книге, во-первых, что крайности сходятся, и, во-вторых, что сегодня старые противники снова готовы объединиться и уже объединяются. Впрочем, проницательные мыслители никогда и не видели между ними глубинных, коренных различий. Свидетельствует Ю.  Афанасьев:
«…Можно привести и более убедительные свидетельства идейной и социальной близости нацизма и сталинизма — вплоть до их доктринальной тождественности… О доктринальной близости свидетельствует и то, что для Гитлера, как и для Сталина, врагом номер один была демократия. Обвиняя своих противников в «демократических грехах», Гитлер писал: «Я многому научился у марксизма… Национал-социализм есть то, чем марксизм мог бы стать, освободись он от абсурдных и противоестественных связей с демократическими системами».

Еще более выразительно в содержательном смысле и с точки зрения доктринальной близости двух режимов одно из признаний Геббельса. В статье «Национал-социализм или большевизм?», написанной в форме письма к «левому другу», он призывал своих идеологических противников к объединению: «Сегодня ни один честно мыслящий человек не стал бы отрицать справедливость рабочих движений. Поднявшись из нищеты и ничтожества, они стояли перед нами живыми свидетелями нашей разобщенности и беспомощности… Мы оба честно и решительно боремся за свободу, и только за свободу; мы хотим добиться окончательного мира и общности, вы — для человечества, я — для народа. То, что этого нельзя добиться при данной системе, ясно и очевидно для нас обоих… Вы и я — мы оба знаем, что правительство, система, которые лживы насквозь, должны быть свергнуты… Вы и я — мы боремся друг с другом, не будучи врагами на самом деле. Этим мы только распыляем силы и никогда не достигнем цели. Вероятно, самая крайняя ситуация объединит нас. Вероятно!»

Правоту предположения Геббельса о вероятном объединении в будущем подтверждает, скажем, и состоявшийся в 1939 году пакт Молотова — Риббентропа. Существовавшее продолжительное время и, по существу, совместное советско-германское политическое движение национал-большевизма с советской стороны активно поддерживал Карл Радек.

=====================================

Мой комментарий

Очень многое верно... но не все.

Скорее автор прав там, где он увидел исключительную близость между нацизмом и сталинизмом. А вот найти следы расизма в идеологии и политической практике таких классических фашизмов как португальский, испанский и ранний итальянский (до принятия в 36-м "расовых законов") было бы затруднительно.

Это, конечно не все... но, полагаю, тут не место для серьезного разбора этой весьма глубокой и неординарной статьи.

См. также у меня социал-демократическое видение генезиса и феноменологии фашизма, в том числе российского (некоторые аспекты которого были отражены, в частности, в Программе СДПР):

"Откат к фашизму как кризис Андроповского проекта"

"Что мы все-таки понимаем под фашизмом?"