ГРУшник Александров: Выполнял приказ, поэтому террористом не являюсь

Арестованный спецназовец российского ГРУ сержант Александр Александров планирует переквалифицировать статью обвинения с "терроризма" на "диверсионные действия". Об этом военный заявил в интервью "Новой газете".

В киевский госпиталь я еду с плохими новостями. Связаться с родственниками задержанных россиян, как они меня просили, не вышло — не откликаются ни родители, ни жены. Пообщаться удалось только с друзьями капитана Ерофеева, которые сами разыскали меня через соцсети, просили передать задержанным слова поддержки. Но затем также перестали выходить на связь. Один из них прислал мне позже лишь короткое сообщение:

«Родственников изолировали от внешнего мира… С нами тоже поработали. Больше ничего сказать не могу. Ни о чем не жалею. На этом все». Так написал самарский друг Ерофеева Александр Поселенов, после чего больше онлайн он не появлялся.

У задержанных россиян тоже все не очень. Попасть мне удалось только к сержанту Александрову, который дал недавно согласие на сотрудничество со следствием. В свою очередь, капитана Ерофеева неделю назад выписали из госпиталя и перевели в СИЗО. Навестить его в изоляторе так и не вышло. Украинский адвокат капитана Оксана Соколовская заявила накануне, что Ерофеева выписали слишком рано, намекнув, что это расплата за его отказ сотрудничать со следствием.

С сержантом Александровым я встречаюсь в его палате. Он по-прежнему почти не встает. При разговоре большую часть времени присутствует человек в штатском, тет-а-тет нас оставляют лишь в самом конце беседы. Многое из того, что говорит сержант, я уже слышал от него в свои предыдущие визиты. Но было и совсем новое.

— Ты хотел бы повидаться с Ерофеевым? — спросил я.

Александров, немного подумав, ответил:

— Наверное, не было особого желания. Увиделись, если б было.

— Саша, какой у вас с адвокатом план сейчас?

— Собираемся переквалифицировать статью с терроризма. Террористом я не являлся, выполнял приказ. Являюсь военнослужащим, пока контракт у меня официально не закончился, — считает Александров.

— На какую статью будете переквалифицировать?

— На диверсионные действия, раз я являюсь военнослужащим.

— Ты слышал про указ, подписанный Путиным, о поправках к гостайне?

— Там, где касается секретных операций?

— Да, специальных операций.

— Я слышал что-то, но сам указ не читал, конкретно не знаю.

— Есть такое предположение, что [указ был издан] из-за вашей истории.

— Думаю, наверное, да (смущенно улыбается). Видимо, необходимость такая созрела у них [в руководстве РФ].

— Тебе удалось поговорить с женой?

— Ну, с женой перекинулись сообщениями только раз. Потом она удалилась из «ВКонтакте». Она еще была не уверена, что это я писал, сомневалась. Больше связаться ни с кем не удалось. Всем родственникам звонили [мы с адвокатом] на все номера, трубки никто не берет.

— Говорят, что она тебе смогла как-то намекнуть, будто на нее оказывается давление.

— Она написала только, что много говорить не может. Если это я [реально пишу ей], то [сказала] все хорошо будет, она ждет меня, любит.

— Что с родителями? Я пытался до них дозвониться, но они тоже не отвечают.

— Не знаю, но надеюсь, что все хорошо. Не знаю, что там происходит. Тоже, наверное, к ним приезжали, инструктировали, какие-то указания давали.

— А здесь у тебя какая обстановка? Адвокат Ерофеева говорит, что давят, предлагают политическое убежище…

— Ну вообще про политическое убежище я первый раз слышу. За то время, пока Ерофеева не перевели в СИЗО, при мне никто ничего такого ему не предлагал. Может, и предлагали ему, но я глубоко сомневаюсь в этом.

— Об этом говорит его адвокат. Описывает, как на него оказывают давление: говорят, в России его ждет статья о госизмене, здесь тоже не будет ничего хорошего, если он не пойдет на сотрудничество [со следствием].

— Ну там еще непонятно на кого работает адвокат. На Ерофеева или на какие-то другие интересы.

— Да?

— Она очень тесно общается с российским консулом [Алексеем Грубым], очень часто с ним видится. Так что вполне может быть…

— А сам он больше вас не посещал [после своего первого визита 26 мая]?

— Нет. Говорят, что его больше не пускают.

— Ты бы хотел его увидеть?

— Ну если у него есть ответы на мои вопросы, если он сможет организовать связь с моими родственниками, то, конечно, я бы хотел его увидеть. В прошлый раз он не смог организовать, сказал, что не дозвонился до моей жены. Не думаю, что для Российской Федерации реально составляет проблему установить связь с моими родными. А оказалось, что это проблема.

— А что правозащитники?

— Они тоже пытаются, никто не берет трубку.

— Кто еще к тебе приходит кроме нас?

— Ну вот следователь приходит с адвокатом, с прокурором. Иностранные журналисты идут.

— Как ты себя ощущаешь, какой настрой? Ты ведь уже здесь две недели, даже больше.

— Стараюсь надеяться на лучшее все равно. Но морально все равно тяжело, потому что как бы от меня отказались как от военнослужащего, неприятный осадок как бы остался.

— Российские адвокаты предлагают с твоего согласия и от твоего имени подать гражданский иск к Министерству обороны о незаконном твоем увольнении, если оно было.

— Я был бы не против. Не думаю, что составит труда доказать, что я являюсь военнослужащим. Можно отправить запросы, достать подтверждающие документы…

— Сколько еще тебе с ногой в постельном режиме?

— Еще пара операций будет. Когда они будут, не знаю, у лечащего врача надо спросить.

Здесь [в госпитале] вообще очень много людей на колясках, костылях. Это еще раз доказывает бессмысленность этого вооруженного конфликта. Когда в свое время ввели войска в Афганистан, хотя там и был официальный ввод войск, но также бессмысленным он оказался. То же и сейчас, наши войска ввели, [пусть] даже неофициально просто… Сколько уже погибло наших солдат, украинских солдат, в чем смысл вообще этого? Я сейчас побывал на другой стороне конфликта, понимаю, что все не совсем так, как показывают главные [российские] каналы, даже глубоко не так. Нет никакого гонения на русский язык, тут нормальные ребята…

— Слушай, но ты ведь не совершал никаких преступлений? Ты не стрелял?

— Преступных действий не совершал, кроме того, что незаконно пересек границу. Как бы моя совесть чиста… А весь конфликт бессмысленный. Погибли наши ребята, а родным кто заменит детей, отцов мужей, братьев? Украинская сторона своих пленных, погибших достойно встречает. А у нас даже в новостях не говорится. А если что-то происходит, то отказываются, как, например, от меня. Не знаю, конечно, можно, конечно, считать меня за предателя, но Родину я не предавал…

— Женя пошел другим путем, ни в чем не признается и отправился в СИЗО.

— В СИЗО отправился, физически потому что здоровье позволяет. Ноги целы, ходит сам.

(Далее беседа идет наедине.)

— Расскажи вообще, что нового?

— Да так, сам видишь. Лучше ты скажи: что там, на Родине, какие новости?

— Ничего хорошего. Сам понимаешь.

— Понимаю…

[…]

— Но я не могу не спросить. Ты так радикально поменял свою точку зрения за эти несколько недель или все-таки твои слова продиктованы в какой-то мере той неловкой ситуацией, в которой ты оказался?

— Конечно, поменялось мировоззрение, когда ты видишь не то, что тебе показывают в новостях. Когда ты побывал на другой стороне, когда ты все ощущаешь на себе. Частично повлияла и сама ситуация, конечно. Не думаю, что мировоззрение поменялось бы само, если бы я не попал в плен. Оно также все и было бы — как черное и белое…

— Ты чувствуешь себя в плену?

— Я чувствую себя, как в больнице. Статус хотел бы чтоб был военнопленный, а не террорист, наемник. Все-таки выполнял приказ.

— Ты хотел что-то передать родственникам.

— Да. Родственникам. Может, кто-то увидит из знакомых, друзей, передаст, ссылку кинет. Скажет родителям, что у меня все нормально, иду на поправку, чтоб не переживали. Чтобы мама, главное, слишком сильно не нервничала. Жене сказать, что я очень сильно люблю ее. Что соскучился. Что мне очень жаль, что из-за меня на нее столько проблем свалилось сверху. На ее хрупкие плечи. Морально ей так тяжело, и я не могу помочь, как-то поддержать. Надеюсь, что она увидит это видео или кто-то передаст из знакомых, друзей, кинет ссылку кто-то. Может, сама посмотрит. Чтобы не теряла веру, надежду. Я ее люблю.

— Консулу что-то передашь? Он точно увидит.

— Консулу Грубому. Чтобы как-то организовал связь с женой или с родными. Больше ничего не хочу.