Страна запретов

 

Внутрироссийская публичная повестка почти полностью состоит из торжественного провозглашения очередных запрещений, угроз придумать новые и скандалов по случаю нарушения сочиненных ранее. И в самом деле, "можно говорить о попытке построения цивилизации запретов".  Причем контуры и движущие силы этой цивилизации уже нарисовались.

Ее главными строителями являются, конечно, не те, кого выставляют в качестве официальных поставщиков запретительных проектов. При всем своем усердии, совокупность условных яровых, милоновых и мизулиных выносит на публику только то, что предписано сверху, или, как минимум, благожелательно там воспринимается.

Неточным будет также считать этот поток запретов лишь продуктом маний и профессиональных деформаций нашего высшего сословия. Бытовое запретительство и сопутствующее ему доносительство оказываются отличной житейской стратегией для массы сограждан поскромнее и, что более неожиданно, довольно легко втягивают в себя многих из тех, кто вроде бы должен все это отторгать.

Два примера.

Понятно, что Ксению Собчак не посадят в тюрьму по 148-й статье УК (оскорбление чувств верующих) за собственное фото в церковных ризах, которое она опубликовала в Instagram. Поскандалят, погрозят да и переключатся на что-то другое. Но оскорбленный верующий, называющий себя главой некоего полицейского профсоюза, уже получил всенародную славу, а широкая публика – очередной троллинг, совмещенный с очередным же сеансом запугивания. Чем не результаты?

Однако еще поучительнее история с письмом в прокуратуру главы движения "Бессмертный полк" Сергея Лапенкова. Он просит прокуроров разобраться с размещенными в интернете фотографиями, на которых видны выброшенные плакаты с изображениями ветеранов: "Есть основания полагать, что эти действия подпадают под статью "Публичное оскорбление символов воинской славы" УК РФ, так как на плакатах есть георгиевская ленточка".

Возмущенный оказениванием своего движения, основатель "Бессмертного полка" хочет опереться на один из новейших думских запретов – только что введенную в УК РФ часть 3 ст. 354.1 ("осквернение символов воинской славы России, совершенное публично"). Правда, официального перечня "символов воинской славы России" нет. И принадлежность к таким символам георгиевских ленточек (первая массовая раздача которых состоялась лишь в 2005-м по инициативе РИА "Новости") совсем не очевидна.

Но общественный активист торопит события и не видит ничего зазорного в том, чтобы призвать к приведению в действие расплывчатой репрессивной нормы, весьма энергично продвигавшейся Ириной Яровой, но пока еще ни разу не примененной. Почему бы и нет? Ведь ради благого дела.

Наши продвинутые сообщества хотя и возмущаются очередными запретительными акциями, но очень выборочно. Почти любая из этих акций находит сочувственный отклик хотя бы у части неравнодушных граждан. Не говоря уж о равнодушных.

Отсюда и отсутствие открытого общественного осуждения даже самых абсурдных запретительных новинок. И, как следствие, — благоприятный климат для всех разновидностей публичных доносителей. Они чувствуют себя как рыба в воде, не ожидая ниоткуда ни малейших проблем. И не ошибаются. Даже если скандал заканчивается ничем, шансы его жертвы вытребовать с доносчика хоть какое-то возмещение морального и материального ущерба равны нулю. Быть ловцом нарушителей запретов легко и приятно.

Это не значит, что на пути запретительного вала нет никаких препятствий. Из сравнений с прямолинейной паранойей позднесталинского общества видно, что нынешняя паранойя, менее уверенная в своих силах, предпочитает все же обходные пути и благовидные прикрытия. Вот шесть самых популярных запретительных технологий.

1. Защита детей. С особым удовольствием используется для продвижения цензуры в СМИ и социальные сети, но годится и для любых прочих целей.

Согласен с Артемом Рондаревым: "Признание, что — да, мы принуждаем взрослых, - влечет за собой массу неприятных вопросов… Поэтому, как щитами, прикрываются детьми: они, мол, не могут выбирать, и мы выберем за них, а те, кто осуждает наш выбор, — посягают на благо детей… Если для кого-то еще актуален поиск многонациональной российской идеи, то, вне всякого сомнения, в текущее время этой идеей является испуганный российский ребенок, на которого со всех сторон лезут угрозы: он может стать гомосексуалистом, случайно увидев бородатую певицу, он может стать наркоманом, прочитав статью в интернете, и он даже может стать экстремистом, тоже, видимо, что-то где-то прочитав…"

При Сталине дети, конечно, были изолированы от всего несоветского куда надежнее, чем теперь.

Но как прикрытие для атак на взрослых их не использовали: режим тогда никому ничего не стеснялся запретить напрямую.

2. Защита духовно-религиозных и военно-патриотических чувств от оскорблений. Этот вид запретительства процветает, но не будем исключать, что именно сейчас он нащупывает для себя какие-то рамки возможного. Например, в последние недели убавилось число запускаемых в широкий оборот фотографий девиц, пляшущих вблизи мемориальных объектов, снимающихся в пределах их видимости полуодетыми и т.п. Может быть, агрессивное вторжение в толщу простонародного быта и развлечений признано слишком рискованным.

В середине прошлого века таких вторжений боялись гораздо меньше. Неосторожное прикосновение к портрету или учрежденческой гипсовой скульптуре вождя, вольное использование газеты с его речью, нестандартные одежды, песни и пляски карались с разной жестокостью, но с одинаковой уверенностью в праве это делать. Сегодня одеть всех в форму и заставить отказаться от привычных забав, совместимы они с "духовностью" или нет, – вещь, пожалуй, неисполнимая.

3. Защита национальных традиций от иноземных культурно-научных диверсий. Под этим соусом происходит довольно эффективный, хотя пока и неполный разгром современных искусств и гуманитарных наук, а также поэтапная замена их провинциальными симулякрами и агрессивными ксенофобскими мифами. Минкультуры Мединского упраздняет и запрещает с показным размахом, Минобрнауки Ливанова – со скромным обаянием прогрессистов, подчиняющихся неодолимой силе. Результаты, по мере их накопления, все больше схожи.

При Сталине "самобытность" внедряли быстрее и тотальнее. Да еще и продвигали ее в сферу естественных наук (закрывая генетику, кибернетику, квантовую химию и т.п.), чего у нас пока не происходит. Но для упадка точных наук вполне хватит и отсечения их от "иностранных агентов", вроде фонда "Династия", растущих ограничений на контакты с мировым профессиональным сообществом и прочих изоляционистских мероприятий.

4. Защита прав человека и гражданина. То, чем совершенно не увлекались при товарище Сталине, а сейчас пускают в ход всегда, когда причина запрета общеизвестна, но ее не хотят назвать. Например, наказание Лукашенко запретом ввоза белорусской еды, публично объясняемое защитой нашего потребителя от содержащихся в ней ядов. Или планируемая чистка биографических справок в интернет-поисковиках, предназначенная для исправления прошлого начальствующих лиц, но прикрываемая мнимыми хлопотами о приватности простых граждан.

5. Защита от нехороших слов. В сталинскую эру много о чем было нельзя упоминать, но ничего, напоминающего нынешние законодательные запреты на растущее число конкретных слов, вроде табу на упоминания наркотиков, не было. Это откат в чрезвычайно глубокую древность, когда в диких племенах табуировались имена, бытовые действия и обряды. Чтобы разобраться в сегодняшнем механизме продуцирования все новых табу, особенно нужна помощь психиатра.

6. Защита сакральности государства. Надо честно признать, что до сталинских стандартов трепета перед властями нам уже не дотянуться. Но то, что возможно, все-таки делается. Президентский запрет узнавать и публиковать сведения о погибших в спецоперациях как раз из этой области.

Слово "спецоперация", не имеющее никакого юридического определения, тут глубоко неслучайно. Ведь в широком смысле все, что делает наше государство, – это спецоперация. И вот подданным посылают сигнал не подходить слишком близко к властным святыням, не пытаться узнать сокровенное. Причем вовсе не только в этом пункте. От нескромных взглядов граждан закрываются любые государственные сферы. Доступной информации об экономике и финансах, о составе населения и жизни чиновничества все меньше и меньше, а та, что есть, — все ненадежнее.

Страна запретов становится неведомым, неосвещенным и опасным местом для собственных обитателей. Однако они почти не ропщут, а многие ущемления и вовсе принимают как должное.

Да, настоящий зрелый сталинизм — тот, что был в конце 1940-х – начале 1950-х, уже не повторить. У нас сейчас сталинизм light. Но его срок службы может оказаться подлиннее, чем у прототипа.

Сергей Шелин