Пушкина сгубила госслужба, олигархи и "иностранные агенты"

 Подробнее посмотрим на его взаимоотношения с братьями-императорами: Александром I и Николаем I (в особенности со вторым). Увидим странное несовпадение: в то время как Александр Сергеевич уходил от революционного романтизма, скорее, к всеисторическим обобщениям шекспировского духа, мелочный полицейский надзор над ним только усиливался. Всякий раз попытка совместить поэзию с придворной службой, подчинить стихию гения дисциплине церемониала скатывалась к катастрофическому диссонансу. Это хороший урок тем, кто считает, что Божий дар не грех поставить на подневольную службу конформизму. Судьба Пушкина, извивы его отношений с властью, лицемерность царского либерализма, строгая дозированность высочайшей милости, изощренность надсмотрщиков и провокаторов, «здравомыслие» друзей – все это невольно напоминает день сегодняшний, довольно заменить какие-то фамилии.            

 А в «гиды» по пушкинской биографии возьмем автора книги «Жизнь Пушкина» Ариадну Владимировну Тыркову-Вильямс (1869–1962), которая более сорока лет провела вдали от России. Неудивительно поэтому, что ее книга, первый том которой вышел в свет в Париже в 1929 году, а второй – там же почти двадцать лет спустя, оказалась совершенно неизвестной в нашей стране. А между тем это, пожалуй, наиболее полная и обстоятельная биография великого поэта. Ее отличают доскональное знание материала, изумительный русский язык (порядком подзабытый современными литературоведами) и, главное, огромная любовь к герою, любовь, которую автор передает и нам, своим читателям.

 «Готов отказаться от красного революционного колпака»

«Пушкин говорил, что его сношения с двором начались при [императоре] Павле Петровиче, перед которым он не снял шляпы в Юсуповом саду. Вернее, няня не успела ее снять, так как маленькому Саше не было и двух лет. Крутой царь разнес няньку, а с мальчика собственноручно снял картузик».

 Учеником Лицея, Пушкин с детства жил бок о бок с царской семьей: учебное заведение располагалось во флигеле Царскосельского дворца. Император Александр I сетовал, что лицеисты «снимают через забор мои наливные яблоки, бьют сторожей садовника Лямина». Отношение к царю было какое-то домашнее. «От дворца к бальному павильону были устроены довольно узкие триумфальные ворота. Над ними огромными буквами были выписаны заказанные на этот случай поэтессе А. Буниной стихи:

 Тебя, текуща ныне с бою,

Врата победы не вместят.

 Пушкин по этому случаю нарисовал карикатуру: потолстевший Александр старается пролезть сквозь триумфальные ворота и не может. Бросается свита и шашками прорубает ему дорогу. Карикатуры вышли очень похожие, и рисунок имел большой успех. Даже слишком большой, так как скоро начались розыски автора, которого не нашли».

 "Задолго до образования тайного общества Александр уже был «декабристом»"

 В принципе в обществе и при дворе было принято восхищаться Александром, его просвещенностью, реформами («ставши императором, создал Министерство народного просвещения, улучшил положение университетов, посылал молодежь учиться за границу, требовал, чтобы профессора читали по-русски, открывал школы»). Александром I заканчивался блестящий, открытый Петром период становления мощной российской государственности, державности (и Пушкин выступил ее поэтическим выразителем). Однако всенародная любовь к императору сменилась разочарованием части общества: они ждали дальнейшего либерализма, а он, под гнетом политического опыта (отцеубийство, война с Наполеоном за доминирование в Европе) превратился в консерватора.

От него ждали раскрепощения крестьян и конституции, он же прислушивался к Аракчееву и благословил создание военных поселений. Однако когда в 1821 году «князь Васильчиков доложил царю о существовании тайного общества конституционалистов, император выслушал внимательно, но преследовать их не пожелал: «Я разделял и поощрял эти иллюзии. Не мне подвергать их гонениям», – сказал он. В этих горьких словах царя есть признание не только своей ответственности за растущий либерализм, но и своего духовного родства с членами «Союза Благоденствия». Задолго до образования тайного общества Александр уже был «декабристом». А к тому времени, как союз образовался, перестал им быть...

 Правительство вдруг решило покарать Пушкина, в его лице дать первое предостережение и другим либералистам. К правительственным карам присоединилась светская травля, строгость официальная нашла поддержку и отчасти оправдание в некоторых светских кругах… Что дало последний толчок, шалости ли Пушкина, или его стихи, осталось не совсем ясным. Возможно, что эпиграммы на Аракчеева. Рассказывали, что Аракчеев жаловался царю. Мог и сам Александр обидеться за своего «без лести преданного друга». Стали следить за Пушкиным. Сделали смешную попытку собрать улики, то есть стихи, которые и без того повторял весь Петербург. В квартиру Пушкина пришел неизвестный и предложил старику лакею пятьдесят рублей, если тот ему покажет, что барин сочиняет. Пушкин в тот же вечер сжег все, что считал опасным».

 Помогло заступничество обожавшего Пушкина петербургского генерал-губернатора Милорадовича (потом застреленного Каховским на Сенатской площади). И вместо ареста и помещения едва ль не на Соловки императорским повелением Александр Сергеевич «обошелся» высылкой на Кавказ, затем в Кишинев и Одессу (в гущу, которая, на самом деле, кипела свободомыслием, где как раз и зарождались тайные общества), а затем – формально за несколько атеистических, вольтерьянских строк в просмотренном властями письме - в псковскую глушь, в Михайловское, под унизительный надзор нелюбимого отца (тот с удовольствием перлюстрировал письма сына).

 К этому времени он уже «сомневался в пригодности своих либеральных друзей осуществить те высокие государственные задания, о которых они так много и горячо спорили. Пушкин уже перестал быть бунтовщиком. Он хотел «вполне и искренно помириться с правительством». Писал Вяземскому, что «готов отказаться от красного революционного колпака».

 Здесь, в Михайловском, Александра Сергеевича застает весть о попытке государственного переворота 14 декабря 1825 года, который организован его друзьями-декабристами: Пущин, Кюхельбекер, Рылеев… «Пушкин лично знал всех повешенных – Рылеева, Каховского, Бестужева-Рюмина, Муравьева-Апостола, Пестеля. Его неотступно преследовали мысли о них. На 38-й странице черновой тетради № 2368 есть рисунок, вызывающий немало споров. Страница исчерчена мужскими лицами в профиль. А наверху и внизу страницы нарисовано пять виселиц, пять повешенных. На нижнем рисунке часть крепостной стены. Над верхним рисунком надпись: «И я бы мог как шут…» (Как «шут», а нет «тут», - убеждена Тыркова-Вильямс).

 В таком смятенном виде Пушкин из Михайловского был вызван к новому императору. Надо полагать, Николай I тоже радости не переживал: он только что отдавал приказ стрелять из пушек по своим гвардейцам, сам ходил под пулями и не был уверен, что останется живым к концу дня.

Далее здесь: http://newsland.com/news/detail/id/1554939/