Вероятные приключения русского чиновника на Кавказе

Времена портятся: теперь русского на должность простого кавказского министра не затащишь

Реакция на появление русского премьера в Ингушетии удивляет, как минимум, двумя вещами. Во-первых, снова поднимается вопрос о возвращении на Кавказ русского наместника, генерал-губернатора и т.д. Странно, но при этом забывают, что данные должности существовали совершенно в другой системе жизни региона, называвшейся «военно-народным управлением». Это когда вопросы, не связанные с высшими государственными интересами, были отданы в компетенцию местных общин, а также мусульманских судей. Наместник при такой системе – по крайней мере, по идее – становился в мирное время не бесконтрольным сатрапом, а, напротив, чиновником, обреченным иметь против себя мощную систему местных сдержек, если не противовесов. Эту общинную систему, однако, давно добили большевики, а говорить о возрождении должности «вне контекста» совершенно бессмысленно. «Героя нашего времени» и «Хаджи-Мурата» перечитывать, конечно, полезно, но не как источник знаний и мнений о сегодняшнем Кавказе.

Во-вторых, многие почему-то увидели в назначении некую революционность. А ведь русские чиновники в северокавказских регионах были всегда, даже в 90-е, и в начале 2000-х. И это были не только контролеры, приставляемые к семье Кадыровых в Чечне, – тем более что как раз семья из-под опеки контролеров последовательно выходила. За пределами же Чечни «варяги» возглавляли в первую очередь региональные УФСБ. Они, как правило, удивительно легко и естественно вписывались в местные взаимоотношения и правила игры, что от «государева ока» как будто не ожидалось. Так, в Дагестане, известном противостоянием главы республики и столичного мэра, местные наблюдатели оценивали сменявших друг друга чекистов в первую очередь по тому, чью сторону они принимали.

После Беслана, однако, число «варягов» стало увеличиваться и в министерствах внутренних дел, и в прокуратурах. По-видимому, здесь, как и в случае с отменой всенародных выборов губернаторов, Беслан, скорее, был использован как повод, а причин могло быть достаточно и без него.

К примеру, есть в Ингушетии фамилия, известная как своим действительно славным религиозным прошлым (в XIX веке из нее вышли крупные исламские проповедники), так и своеобразным настоящим, в котором важную роль играют угоны машин, в том числе у известных людей в Москве. Когда человек из той же фамилии возглавляет и прокуратуру республики – это, конечно, вызывало вопросы. Но череда самых верхушечных кадровых замен мало повлияла на силовые ведомства: скорее, они сами повлияли на новых назначенцев. Во всяком случае, в республиках, где появились привозные главы МВД, автору этих строк не раз доводилось слышать публичные возгласы местных авторитетных людей о том, что новый министр «у них в кармане».

Поэтому «наследственность» у очередного приезжего чиновника на Кавказе не слишком хороша. Не слишком хороши и условия, в которых он начинает работать. Отставку предыдущего правительства Ингушетии ряд «инсайдеров» объяснял тем, что молодой премьер Гайсанов стал проявлять неожиданную самостоятельность и желание опираться на свои кадры в то время, когда его шеф лежал в больнице после покушения. К тому же раскручивающиеся в республике уголовные дела по коррупции неизбежно подогревают конфликты в местном чиновничестве – ведь против кого-то дела возбуждают, против кого-то – нет, и за каждым таким «да» и «нет» все пытаются разглядеть политические решения. Новый премьер – вне коррупционных подозрений и сможет оставаться за пределами этих конфликтов. Он сам – но не его правительство, которое целиком приезжим, разумеется, не будет. Это когда-то люди разных национальностей ехали из российских столиц на Кавказ не только в качестве наместников, но и в качестве добровольцев, чтобы работать врачами, учителями, инженерами. В Дагестане есть даже памятник русской учительнице. Теперь и на должность простого министра не затащить. Времена портятся.