Мне досталась тема эссе (по Бродскому)

В преддверии юбилейной даты (хотя, если честно, «круглых» дат не люблю) мы собрались нашим маленьким литературным сообществом, чтобы поговорить о Бродском – кто-то рассказывал биографию, кто-то с удивительной искренностью читал (не остановить!) стихи знаменитого поэта.

Традиции эссеистики в России XIX века заложили Чаадаев, Гоголь, Достоевский, Герцен и Белинский. В XX веке жанр эссе можно было бы считать забытым, если бы не Бродский. Критики и знатоки отмечают, что эссеистика во многом сделала творческое «лицо» эмигрировавшего на Запад Бродского. Будет желание и время, прочтите третий абзац отсюда:

http://www.e-reading.club/chapter.php/94234/87/Losev_-_Iosif_Brodskiii.html

Для не-любителей ходить по ссылкам, скажу: в собрание сочинений вошли 60 заметок, эссе и статей, из которых только 17 были написаны по-русски.

Далее – пример, превосходно подходящий к недавним дням, которые у нас зовутся «Последний звонок». Как правило, на данных торжествах принято говорить напутственные речи уходящим во взрослую жизнь, желать успешности, карьерного роста и счастливого будущего. Не всегда данные речи блещут оригинальностью или отмечены особым смыслом. Чаще они повторяют себя прошлогодних/позапрошлогодних. Как нельзя более к месту и времени пригодится нам речь, произнесенная Бродским перед выпускниками Дармутского колледжа.

Она мало похожа на торжественные наставления в духе Stay Hungry, Stay Foolish (оставайтесь голодными, оставайтесь безрассудными). От текста разит тоской, мизантропией и местами даже сожалениями о потерянных годах.

Отсюда: http://theoryandpractice.ru/posts/7434-5-esse

Итак, «Похвала скуке» (1989 год). Как и положено, прежде всего дается определение: тоска, томление, безразличие, хандра, сплин, тягомотина, апатия, подавленность, вялость, сонливость, опустошенность, уныние... В общем, сложное явление, а короче, – продукт повторения.

Но даже если вы шагнете в полном составе к пишущим машинкам, мольбертам и Стейнвеям, полностью от скуки вы себя не оградите. Если мать скуки – повторяемость, то вы, юные и дерзкие, будете быстро удушены отсутствием признания и низким заработком, ибо и то, и другое хронически сопутствует искусству. В этом отношении литературный труд, живопись, сочинение музыки значительно уступают работе в адвокатской конторе, банке или даже лаборатории.

И делее Автор рисует «пророческую сцену», заглядывая на десяток лет вперед. «Запись события, – говорит он, – умаляет само событие». В наш мир, как и предрекал Бродский, вошло видео, стерео, дистанционное управление. Мы привыкли к тренировочным костюмам и тренажерам, которые поддерживают нас в форме и помогают прожить свое или чужое прошлое «консервированного восторга, требующего живой плоти». В наш лексикон вошли слова «невроз» и «депрессия». О последней вообще говорят как о неизбежном спутнике человечества и главной его «головной боли» в плане не-здоровья.

Необходимостью стали таблетки. Жизнь превратилась «в постоянный поиск альтернатив, чехарду работ, супругов, окружений...» С сожалением Бродский констатирует: «Загвоздка, однако, в том, что вскоре этот поиск превращается в основное занятие, и ваша потребность в альтернативе становиться равна ежедневной дозе наркомана». Мало поставить диагноз – нужно назначить лечение. И Бродский дает выпускникам колледжа шанс избавиться от болезни будущего. Он приводит фразу из Р. Фроста: «Лучший выход – всегда насквозь».

Когда вас одолевает скука, предайтесь ей. Пусть она вас задавит; погрузитесь, достаньте до дна. Вообще, с неприятностями правило таково: чем скорее вы коснетесь дна, тем тем быстрее выплывете на поверхность. Поэтому старайтесь оставаться страстными, оставьте хладнокровие созвездиям. Страсть, прежде всего, – лекарство от скуки. И еще, конечно, боль – физическая больше, чем душевная, обычная спутница страсти; хотя я не желаю вам ни той, ни другой. Однако, когда вам больно, вы знаете, что, по крайней мере, не были обмануты (своим телом или своей душой). Кроме того, что хорошо в скуке, тоске и чувстве бессмысленности вашего собственного или всех остальных существований – что это не обман.

А теперь мне хочется задать вопрос читателям. Ведь правда, прозаическая речь Бродского ничуть не менее образна и богата, чем речь поэтическая? Если вы ответили «да», тогда смело можете завершить наш краткий обзор чтением «Азиатских максим» (из записной книжки 1970 г.):

Страшный суд – страшным судом, но вообще-то человека, прожившего жизнь в России, следовало бы без разговоров помещать в рай.

Кошка грациозна при любом положении своего тела. Не то с человеками. Что же тогда есть наши представления о красоте, грации и проч., если на сто процентов отвечают им только животные.

Приходится умозаключить, что когда речь идет о политической системе, отсутствие логики есть признак здоровья.

Дон Жуан, Казанова, Маркиз де Сад – все они своего рода Александры Ульяновы сексуальной революции.

«Вы должны немножко набраться терпения», – сказал NN, зав. отделом поэзии в журнале. «Да? – сказал я. – Я, по-моему, могу его уже выделять».

Вторая мировая война – последний великий миф. Как Гильгамеш или Илиада. Но миф уже модернистский. Содержание предыдущих мифов – борьба Добра со Злом. Зло априорно. Тот, кто борется с носителем Зла, автоматически становится носителем Добра. But second World War was a fight of two Demons[1].

На Западе, esp. in States[2], мат (фенечка, сленги т. п.) вошел в литературу, в газеты, в журналы. Таким образом, литература крадет мат у публики, ибо стали бы употреблять мы «ебену мать», если бы находили ее в «Правде».

Если не секретно, значит не действительно.

Дурак может быть глух, может быть слеп, но он не может быть нем.

_______________

1 Но вторая мировая война была борьбой двух Зол.

2 Особенно в США.