Дед

Моего деда не стало в девяносто восьмом.
К счастью, я успел к этому времени хорошо его узнать, запомнить и, главное, услышать. Когда я его хоронил мне уже сравнялся тридцатник.
Он прошел всю войну.
Первый бой принял в Даугавспилсе, 22 июня 1941. 
Крайний, в октябре 1945-ого, под Харбином.
К своей первой "Красной Звезде" представлен 26 июня 1941-ого.
К крайней - 10 апреля 1945-ого. 
Всего за Войну у него их три.
И четыре "Отечественных", причём два - первой степени.

Дед мало и неохотно рассказывал о войне. Слишком тяжелы были воспоминания. 
Теперь я его понимаю.
Его рассказы останутся в моей памяти навсегда. 
Это другая война и другая правда. Не покрытая лаком лжи.

Вот одна из таких историй.
Был 1943 год. Был Западный Фронт. И было затишье. 
Не очень широкая, но и не узкая речка. На западном, высоком, берегу обустраивается пехотный полк вермахта, недавно переброшенный на Восточный фронт из Франции. 
На другом берегу, в связи с незначительностью участка, только два батальона, стрелковый (пехотный), и штурмовой инженерно-сапёрный (ШИС). Командиром последнего был мой дед, а пехотой командовал его старый, ещё довоенный, друг. Так вышло.

Участок фронта тихий, беспереспективный в смысле наступления, за немцами на западе болота, через них не пройдешь, на востоке, ещё одна речка.
Ни нашим, ни вашим.
Сидят, доукомплектовываются.
Рыбку в речке на глазах у неприятеля ловят.
И тут прибывает в дивизию, к которой были приданы оба батальона, некое начальство. И, немного выпив, хочет бурной боевой деятельности. Чтобы быть не просто генералом, а боевым.
И другу моего деда отдаётся приказ : силами батальона, реку форсировать, оборону противника преодолеть, занять и удерживать высоту такую-то, находящуюся в километре от водной преграды. А переправу обеспечить, это моему деду.
Начальству пытались объяснить, что наступать там некуда, что впереди болота, прорыв невозможен и сил для этого прорыва нет.
Начальство ещё выпило и напомнило объясняльщикам про трибунал за неисполнение приказа.

Первым пошел дед.
Под прямым, кинжальным огнём семи пулемётных точек, потеряв более ста человек, ШИСБ соорудил переправу.
Дедов друг форсировал реку, прорвал оборону берега.
Дальше немцы просто пропустили батальон к высотке, и сомкнули кольцо вокруг неё.
Батальон, это почти девятьсот живых людей.
Через сутки бессмысленного боя, за никому не нужную высоту, в пехотном батальоне осталось 120 человек. Треть тяжело раненных. Целых - ни одного.
Боеприпасы кончились. Никакой помоши от своих.
Деду приказали не рыпаться.

А дальше произошло чудо.

К истекающей кровью пехоте пришел немец, размахивающий белым флагом. Переговоры.
Дедов друг согласился, терять-то нечего, хоть время выиграем.
На переговоры пришел командир полка, сутки штурмовавшего высоту.
Прекрасно говоривший на русском полковник. Закончивший в 39-ом Академию Генштаба в Москве, немецкий полковник.
И он сказал : мы знаем, что у вас нет боеприпасов. Мы знаем, что у вас нет воды. И к нам, наконец-то, подтянулась миномётная батарея, теперь нам не надо самим лезть на эту высоту.
Но каждый мой офицер, каждый мой солдат, считает вас героями. Мы такого не видели.
Мы не хотим вас убивать.
Предложение простое. Мы знаем, что вы не сдадитесь. Просто уходите. С оружием, знаменем. С Честью. Если нужно, мы дадим носилки и медикаменты.
Вы враги нам, но мы тоже - солдаты и гордимся вами.

Комбат, обсудив ситуацию с тремя, оставшимися в живых офицерами, согласился.
Батальон (а пока есть Знамя и, хотя бы один человек, способный держать его - это батальон) построился в колонну, внутри тяжелые на самодельных носилках, вокруг легко раненные с винтовками в руках. Штыки примкнуты, патронов-то нет. Договорились, если немцы нападут, живыми не даться.
Так, медленно спустились с высоты. Вышли на опушку леса.
А там немцы.

В парадном строю застыл полк. Хлопают на ветру знамёна. Руки офицеров у козырька. Солдаты держат винтовки на-караул.
И тишина.
Полк отдаёт честь героям.

Их увидели с нашей стороны, дед наладил переправу, ни одного выстрела с немецкого берега.
Вечером того дня дед обеспечивал медицинскую помошь раненным, вызывал машины из медсанбата, слушал подробный рассказ о гибели сотен людей.
Выпил полтинник за упокой.

А особист занимался своим делом.

И следующим утром, вместо санитарных машин, в расположение дедова батальона прибыли румяные, сытые, лосняшиеся особисты на грузовиках.

Того самого комбата и его троих, оставшихся в живых офицеров, сначала забили прикладами, потом добивали ногами.Чуть живых бросили в кузов полуторки. В другие машины кидали раненных, ведь целым не вышел никто, солдат и сержантов этого батальона. ВСЕХ, кто выжил.

Друга моего деда расстреляли через два дня. Вместе с его офицерами.
За измену Родине.
Его солдат, всех, кто выжил, отправили в штрафбат.

Деда арестовали на следующий день.
За сотрудничество с изменниками, за то, что не растрелял своего друга после боя.
Его, вообще, всю войну арестовывали часто и с удовольствием. 
Через три дня началось наступление, на соседнем участке фронта, ШИСБ перебрасывали туда и деда выпустили.
Чтобы искупил кровью.
А он наработал на ещё одну "Красную Звезду ". 
"И опять - не расстреляли" - говорил дед.

Вот такая ВОЙНА.

Интересно, я сейчас "подверг сомнению действия СССР в В.О.В."?

Я просто помню своего деда, помню, как он шел к Победе. 
Какую цену платил за неё.