Мой дед не воевал

На сайте «Бессмертный полк» уже 130 тысяч фотографий и коротких рассказов о героях Великой отечественной. «Сноб» поддерживает акцию памяти и призывает принять в ней участие. Это просто: найдите фото и расскажите историю в своем блоге. А мы добавим ее к другим историям, собранным здесь                                          

Мой дед не воевал. Но в день, когда ему исполнилось десять, в избу вошли эсэсовцы. И главный, самый нарядный, ударил мать кнутом по лицу.

Сейчас деду 82. Память у него отличная. Он помнит, например, что у старосты деревни Костылево было три сына — все красноармейцы. А сам староста помогал немцам. Дед помнит, как из дальнего леса высыпали белые фигурки — лыжники в маскхалатах. Староста закричал, немцы развернули пулемет — фигурки упали и остались лежать. Когда немцев выбили, староста пошел в Красную армию и умер под Берлином героем.

Мой дед не воевал, но помнит, как пятеро наших бежали из котла. Мать положила их в избе, велела молчать. Но тот эсэсовец был внимательный. Он вошел — серебро на погонах — и услышал, как в задней комнате кто-то дышит. Вытянул мать кнутом и велел солдатам взять беглецов.

Это было целую жизнь назад. Дед пересказывает эту сцену бодро и деловито, как утреннюю газету: расстреляли их там-то, похоронили там-то, вот бы найти ту братскую могилу.

Чем старше дед, тем чаще он вспоминает войну. Он научный атеист, у него два высших, но что-то в нем крестьянское сидит — какое-то языческое почтение к месту, где лежат давно истлевшие тела.

Могилу не найти. После войны в деревне осталось 19 человек. А сейчас никого. Точка на карте. А рядом линия: там, где закопали тех людей, проложили трассу P89 — она ведет из Осташкова к Волговерховью. Там Волга так узка, что можно перепрыгнуть.

       А вниз по Волге, в Осташкове жила моя бабушка.

Туда немцы не дошли, но были рядом. Сначала в небе появлялась «рама» — самолет-разведчик характерной формы, «Фокке-Вульф Fw 189». Потом прилетали самолеты других моделей — бомбардировщики. Бабушка помнит гудение этой «рамы», помнит бомбежки и голод, но в целом войну помнит плохо. Зато когда все закончилось, она села в лодку с учителем физики и двумя подружками. «Умеешь плавать? — спросил учитель. — Тогда плыви, хоть по-собачьи. Плыви, если испугаешься и выпадешь из лодки». Сперва Селигер почернел, потом день стал как ночь. Это было полное солнечное затмение 9 июля 1945 года.

Однажды Великую Отечественную забудут, как забыли то затмение, как забыли просто Отечественную. Но будет это нескоро. Просто потому, что ничего важней с нами — со всеми нами — с тех пор не случалось. Ну, разве что Гагарин, но он улетел, а мы по-прежнему тут.

А раз так, то победу будут праздновать всё громче, и тем громче, чем меньше будет на парадах живых ветеранов. Не знаю, кстати, сколько точно их осталось. Кажется, тысяч сто. И еще миллиона три таких, как мои старики — кто не стрелял, но войну помнит хорошо.

Если б я сидел в Кремле, а не в уютной редакции напротив, я бы набрал ребят покрепче — бывших нашистов, например, — дал бы им по диктофону и сказал: идите. И не возвращайтесь без истории. Войдите в каждый дом и спросите каждого. Принесите сто тысяч историй о войне.

Собрать их и расшифровать — это обойдется дешевле, чем салюты, реклама, концерты с Газмановым, танцы в камуфляже. Это лучше поддержит патриотический дух, чем отправка слова «победа» на короткий номер 666. Что может быть лучше хорошей истории?

Вот и я рассказал две. Мой дед не воевал, а бабушка даже не была под оккупацией. Но я считаю, у них отличные воспоминания. Просто отличные. Эти воспоминания об одном и том же. О конце света. Он в наших краях уже случился. Дальше должно быть легче.

К 70-летию Победы деду дали юбилейную медаль. Он не стал ее возвращать, как карельские пенсионеры. Ему все равно. Положил на полку рядом с другими. И сказал:

— Вот бы найти ту братскую могилу.