В мае восемьдесят шестого

Сегодня. я лёгкой грустью оглядываюсь назад, пытаясь рассмотреть этот день.

Я вспоминаю восемьдесят четвёртый, своё шестнадцатилетие. То, как безумно. всю ночь, сверчали сверки над Москварекой. И Копылову Люду. Её волосы, её глаза, её губы...

Девяносто второй. Пронизывающий ветер и снежный заряд в Маточкином Шаре и объявление по корабельной трансляции о моём Дне Рождения.

Девяносто седьмой и две ракеты,ушедшие под воду, именно в этот день.

Девяностой восьмой, безумие на Ка-27 Пл, мертвые петли на вертолёте и безумные гонки на бэтээрах...

Две тысячи первый и дикая пьянка на Чумном форте, рядом с Кронштадтом.

Две тысячи девятый, и плафон с солёной водой на глубине пятьдесят метров....

Каждый этот день по своему памятен. Но, почему-то, именно тот день, двадцать девять лет назад до сих пор стоит перед глазами. И мне снова хочется вспомнить. Вспомнить, вместе с вами...

Четвёртого мая одна тысяча девятьсот восемьдесят шестого года, с трудом доковыляв после вечерней проверки до койки, я предавался мечтам о завтрашнем дне. Дне, который будет моим Днём рождения….

.Несмотря на приближающееся лето, было достаточно холодно, в окна второго этажа одной из казарм бригады морской пехоты ехидно скалилось низкосидящее и не желающее убираться с неба солнце. На сопках, окружающих поселок Спутник, сверкал снег.

Два дня назад первый курс военно-морского училища им. Фрунзе прибыл на свою первую практику. Посёлок пустовал. Почти две трети бригады защищали завоевания социализма на огромном пространстве от Кубы до Анголы, поэтому наше прибытие пришлось как нельзя кстати. Командиром взвода к нам был назначен старший лейтенант Макаров, на погонах которого, над старлейской звёздочкой, зияли рваные дыры.

Как он сам объяснил нам при представлении, два раза капитаном ему уже удалось побывать. Очевидно, не зря. За эти два дня мы раз двадцать обежали Питьевое озеро, отрыли несколько километров окопов в снегу и грязи, повезло ещё, что вечная мерзлота не позволяла это сделать в полный профиль, о чём сокрушался наш гуру.

Много нового узнали мы о себе, но это уж как водится. Столько ясновидящих на человекоединицу, как в вооружённых силах, нет, наверное, нигде. Любой начальник даст сто очков вперёд любой Ванге и Вольфу Мессингу. Откуда только они знают всё, вплоть до происхождения подчинённых? Так рассуждали мы, только начиная свой военный путь, а потом и сами становились такими же «мудрецами», но это было потом. Вообще, наш командир был настоящий мужик. Он всегда был впереди нас, сзади нас и среди нас. С нами копал и проваливался по грудь в снег, ел в столовой вечное рагу, да ещё похваливал. Вовремя мог остановить и дать отдых, когда понимал, что мы, в сущности ещё мальчишки, начинаем просто «умирать». А ещё он непрерывно сыпал каламбурами, упоминая их точно и к месту.

Так, когда на нашем пути оказалась огромная лужа, он дал команду ползти через неё и, видя наше недоумение, пополз первым, приговаривая, что моряк на суше не дешёвка.

Когда мы мокрые и замёршие, бежали в посёлок, забросив обездвиженные от усталости руки на автоматы, висевшие на груди, и нас настиг ливень, он, весело скалясь, кричал: «Что для моряка дождь – так, морская пыль»…

Поэтому, засыпая четвёртого мая, я надеялся, что завтра меня освободят от непрерывной военщины и воспитания любви к родине, на обед дадут тарелку жареной картошки с большим куском мяса, и я смогу перевести дух. Изнасилованное и замученное тело настороженно прислушивалось к бродящим в голове мыслям и засыпало в блаженной истоме. Завтра…..

Утром, после завтрака, перед которым были два круга вокруг озера в качестве зарядки, старший лейтенант Макаров скомандовал:

- Курсант Сотник, выйти из строя!

- Вот оно, счастье! - вертелось в моей голове, радужные мысли носились взад и вперед и все сводились к одной – в койку и спать………

- День Рождения, это большой праздник, - начал свой спич взводный.

– Он бывает только раз в году. Поэтому человек должен быть выделен и отмечен, даже если он военный, и даже, если является такой рыбой зелёной, мокрой и дохлой, как и вы все! Мы от всей души поздравляем Вас, товарищ курсант, и, чтобы праздник, которому повезло случиться в морской пехоте, остался на всю жизнь, мы решили сделать его незабываемым!

После этого, по его команде, один из сержантов-морпехов, прикомандированных к нам в качестве командиров отделений, подал Макарову большой квадратный ранец чёрного цвета. Радостные мысли прервали свой бег, сбились в кучу и стали прятаться куда-то в район спинного мозга, где я с трудом разыскал их через пару недель, сидя под арестом в карцере крейсера «Александр Невский».

А Макаров продолжал:

- Не каждому выпадает честь отметить свой День Рождения в морской пехоте. Поэтому, это плита от ротного миномёта, с которой Вы, товарищ курсант, будете неразлучны до самого отбоя, станет лучшим подарком!

 Под жидкие аплодисменты товарищей, сопровождаемый полными жалости взглядами, я надевал ранец……Подарок, весом почти в шестнадцать килограммов, действительно сохранил память о моём первом Дне рождения на военной службе на всю жизнь.

В обед у меня на столе действительно были мясо и жареная картошка, но вряд ли они чем-то отличались по вкусу от надоевшего бигуса. После отбоя пятого мая никаких мыслей в голове уже не было, была одна пустота и ехидно скалившееся солнце, не желавшее убираться за горизонт.

С тех пор прошло много Дней Рождения. Они были разными, но такого уже никогда не было. Было в нём, наверное, что-то такое, что делает мальчишек мужчинами. И если мне когда-нибудь доведётся встретиться со своим взводным, то скажу ему спасибо и то, что он был прав: «Моряк на суше – не дешёвка!».