Михаил Зощенко. "Монастырь"

Рассказ Михаила Зощенко "Монастырь" написан почти сто лет назад, но кажется, что и сегодня он актуален. Сто лет, слишком маленький срок для сколь-нибудь значительного изменения человеческой натуры, в том числе во взаимоотношении простого человека и церкви.

 

                                 Михаил Зощенко. "Монастырь"

 

В святых я, братцы мои, давненько не верю. Еще до революции. А что до

бога, то в бога перестал я верить с монастыря. Как побывал в монастыре, так

и закаялся.

     Конечно, все это верно, что говорят про монастыри, - такие же монахи

люди, как и мы прочие: и женки у них имеются, и выпить они не дураки, и

повеселиться, - но только не в этом сила. Это давно известно.

     А вот случилась в монастыре одна история. После этой истории не могу я

спокойно смотреть на верующих людей. Пустяки - ихняя вера!

     А случилось это, братцы мои, в Новодеевском монастыре.

     Был монастырь богатый. И богатство свое набрал   с   посетителей.

Посетители жертвовали. Бывало, осенью, как поднапрут всякие верующие, как

начнут лепты вносить - чертям тошно. Один вносит за спасение своей души,

другой - за спасение плавающих и утопающих, третий так себе вносит - с жиру

бесится.

     Многие вносили - принимай только. И принимали. Будьте покойны.

     Ну, а конечно, который внесет, - норовит уж за свои денежки пожить при

монастыре и почетом попользоваться. Да норовит не просто пожить, а охота

ему, видите ли, к святой жизни прикоснуться. Требует и келью отдельную, и

служку, и молебны.

     Ублаготворяли их. Иначе нельзя.

     А только осенью келий этих никак не сватало всем желающим. Уж простых

монахов вытесняли на время по сараям, и то было тесно.

     А сначала было удивительно: с чего бы это народ сюда прет? Что за

невидаль? Потом выяснилось: была тут и природа богатая, климат, и, кроме

того, имелась приманка для верующих.

     Жили в монастыре два монаха-молчальника, один столпник и еще один

чудачок. Чудачок этот мух глотал. И не то, чтобы живых мух, а настойку из

мух пил натощак. Так сказать, унижал себя и подавлял свою плоть.

     Бывало, с утра пораньше народ соберется вокруг его сарайчика и ждет. А

он, монах то есть, выйдет к народу, помолится, поклонится в пояс и велит

выносить чашку. Вынесут ему чашку с настойкой, а он снова поклонится народу

и начинает пить эту гнусь.

     Ну, народ, конечно, плюется, давится, которые слабые дамы блюют и с ног

падают, а он, сукин кот, вылакает гнусь до дна, не поморщится, повернет

чашку, дескать, пустая, поклонится и - к себе. Только его и видели до

другого дня.

     Один раз пытались верующие словить его, дескать, не настоящая это

настойка из мух. Но оказалось верно - честь-честью. Монах сам показал,

удостоверил и сказал народу:

     - Что я, бога, что ли, буду обманывать?..

     После этого слава пошла о нем большая.

     А что до других монахов-были они не так интересны. Ну, хотя бы

молчальники. Ну, молчат и молчат. Эка невидаль! Столпник - тоже пустяки.

Стоит на камне и думает, что святой. Пустяки!

     Был еще один такой - с гирькой на ноге ходил. Этот нравился народу.

Одобряли его. Смешил он верующих. Но только долго он не проходил - запил,

гирьку продал и ушел восвояси.

     А все это, конечно, привлекало народ. Любопытно было. Оттого и шли

сюда. А шли важные люди. Были тут и фоны, и бароны, и прочая публика. Но из

всех самый почетный и богатый гость был - московский купчик Владимир

Иванович.

     Много денег он всадил в монастырь. Каялся человек. Грехи замаливал.

     - Я, - говорил он про себя, - всю жизнь грешил, ну, а теперь пятый год

очищаюсь.

     А старенький это был человек. Бороденка была у него совсем белая. И на

первый взгляд он был похож на святого Кирилла или Мефодия. Чего такому-то не

каяться?

     А приезжал он в монастырь часто.

     Бывало, приедет, остановит коляску версты за три и прет пешком.

     Придет вспотевший, поклонится братии, заплачет. А его под ручки. Пот с

него сотрут, и водят вокруг, и шепчут на ухо всякие пустяки.

     Ну, отогреется, проживет недельку, отдарится и снова в город. А там

опять в монастырь. И опять кается.

     А каялся он прямо на народе. Как услышит монастырский хор - заплачет,

забьется: "Ах, я такой! Ах, я этакий!"

     Очень на него хор действовал. Жалел только старик, что не дамский это

монастырь.

     - Жаль, - говорил, - что не дамский, а то я очень обожаю самое тонкое

пение сопран.

     Так вот, был Владимир Иванович самый почетный гость. А от этого все и

случилось.

     Продавалось рядом с монастырем имение. Имение дворянское. "Дубки".

Имение удобное - земли рядом. Вот игумен и разгорелся на него. Монахи тоже.

     Стал игумен вместе с экономом мозгами раскидывать: как бы им подобрать

к своим рукам? Да никак. Хоть и денег тьма, да купить нельзя. По закону не

показано. По закону мог монастырь землю получить только в дар.

     Вот игумен и придумал механику. Придумал он устроить это дело через

Владимир Иваныча. Посетитель почтенный, седой, - купит и подарит после.

Только и делов.

     Ну, так и сделали.

     А купчик долго отнекивался.

     - Нет, - говорил, - куда мне! От мирских дел я давно отошел, мозги у

меня не на то самое направлены, а на очищение и на раскаяние, - не могу,

простите!

     Но уломали. Мраморную доску обещали приклепать на стене с заглавием

купчика. Согласился купчик.

     И вот дали ему семьдесят тысяч рублей золотом, отслужили молебствие с

водосвятием и отправили покупать.

     Покупал он долго. Неделю. И приехал назад в монастырь вспотевший и

вроде не в себе. Приехал утром. С экипажа не Слез, к игумену не пошел, а

велел только выносить свои вещи из кельи.

     Ну, а монахи, конечно, сбежались - увидели. И игумен вышел.

     - Здравствуйте, - говорит. - Сходите!

     - Здравствуйте, - говорит. - Не могу.

     - Отчего же, - спрашивает, - не можете? Не больны ли? Как, дескать,

Ваше самочувствие и все такое?

     - Ничего, - говорит Владимир Иванович, - спасибо! Я, говорит, приехал

попрощаться да вещички кой-какие забытые взять. А сойти с экипажа не могу, -

ужасно тороплюсь и вообще.

     - А Вы, - говорит игумен, - через не могу. Какого черта! Нужно нам про

дело говорить. Купили?

     - Купил, - отвечает купчик, - обязательно купил. Такое богатое имение

не купить грешно, отец настоятель!

     - Ну, и что же? - спрашивает игумен. - Оформить надо... Дар-то...

     - Да нет, - отвечает купчик. - Я, говорит, раздумал. Я, говорит, не

подарю вам это имение. Разве мыслимо разбрасываться таким добром? Что вы?

     Чего тут и было после этих слов, - невозможно рассказать. Игумен,

конечно, ошалел, нос у него сразу заложило - ни чихнуть, ни сморкнуться не

может. А эконом - мужчина грузный - освирепел, нагнулся к земле и за

неимением под рукой камня схватил гвоздь этакий длинный, барочный и бросился

на Владимир Ивановича. Но не заколол - удержали.

     Владимир Иванович побледнел, откинулся в экипаже.

     - Пущай, - говорит, - пропадают оставленные вещи.

     И велел погонять.

     И уехал. Только его и видели.

     Говорили после, будто он примкнул к другому монастырю, в другой

монастырь начал жертвовать, но насколько верно - никто не знает.

     А история эта даром не прошла. Которые верующие   монахи   стали

расходиться из монастыря. Первый ушел молчальник,

     - Ну, - говорит, - вас к чертям собачьим.

     Плюнул и пошел, хотя его и удерживали. А засим ушел я. Меня не

удерживали.

 

     Из сатирического альманаха "Бегемотник". Л. 1928