Cоциологи поделили россиян на "самодостаточных" и "зависимых"

Утверждения доклада вызывают ряд вопросов методологического характера. Они касаются явлений, которые обнаруживаются в кризисном обществе, когда происходит его дезинтеграция и возникают расхождения и даже расколы в сфере интересов, а также в ценностной сфере.

Самым важным в тексте, но и самым спорным представляется тезис 7. Изложение тезиса насыщено важными утверждениями, и это изложение, чтобы его обсудить, пришлось разделить на три части.

Первое утверждение таково:

(а) «За годы реформ в обществе сложилась значительная по своему составу социальная группа населения, способного (по самооценке) жить (существовать, выживать и т. п.) без поддержки государства. В сущности, эту группу людей можно определить как “самодостаточные россияне”. В свою очередь, другую часть населения можно назвать как “зависимые” без обидного для них подтекста».

Итак, социологи разделили российское общество на две общности: самодостаточные и зависимые. Очень трогает просьба к «зависимым» не искать в этом названии обидного для них подтекста — мол, ничего личного!

Эти две «модели самосознания» были заданы респондентам социологами, которые  формулировали обозначения и вопросы: ясно, что никому по зрелому размышлению и в голову не пришло бы назвать себя зависимыми. Я считаю, что обе эти «модели» ложные, и сами вопросы деформируют представления людей, так что и ответы респондентов не позволяют сделать главного вывода тезиса.

Что поражает в этом тезисе, это тот факт, что этот тезис заявлен в докладе Института социологии РАН в январе 2015 года, а в мае 2014 года в СОЦИСе вышла статья заведующей отделом Института социологии РАН Е.Н. Даниловой, с совершенно иным тезисом по той же проблеме, но с убедительной аргументацией.

В статье сказано: «“Выигравшие и проигравшие” — идеологическая конструкция, которая влияет на идентичность и поведение людей, задает представления об успехе. Немалую роль в [ее] воспроизводстве сыграли экспертное сообщество, обществоведы, прежде всего, экономисты и социологи. В проводимых реформах нельзя не заметить доминирующей идеологической подоплеки при видимом политическом плюрализме идеологий.

Неолиберальная концепция человека свободного рынка базируется на понимании “самодостаточного индивида”, предполагающего, что сам в состоянии властвовать над своей жизнью и устанавливать отношения с себе подобными. Проблемы и неудачи, например, безработица или бедность, представляются как зависящие исключительно от недостатка усилий и предпринимательских способностей человека (недостаточное вложение сил и средств в развитие собственного человеческого капитала, в том числе, путем повышения образования, укрепления здоровья) вне связей с недостатками системы…

В публичном пространстве возникли интерпретации “выигравших”; им, выигравшим,  начали приписываться “прогрессивные” черты. Напротив, считается, что “прогрессивные” черты не могут преобладать среди тех, кто оказался непригодным, необразованным, “несовременным”, не в состоянии адаптироваться. “Лузеры” сконструированы как Другие. Проигравшие виноваты сами» [2].

В статье специально выделяется такое рассуждение: «Роль обществоведов в формировании дискурса. В российской литературе представления о “хорошем собственнике” соседствуют с описанием “недостаточно эффективного простого советского человека”. Можно задать вопрос, почему проигравшие — бедные, а также учителя, военные, крестьяне, рабочие, — помечены и сконструированы как Другие. Создание “нижних категорий” людей — интеллектуальный процесс, который разделяет такую логику и способ мышления, узаконивает политическую практику и политику. С одной стороны, интеллектуалы делают это, чтобы отмежеваться от них, тем самым “примкнуть” к стану победителей, с другой, чтобы указать на необходимость их перевоспитания. “Лузеры” должны быть дисциплинированы в соответствии с представлениями о новой “нормальности”» [2].

Это очень сильные утверждения, и в обсуждаемом докладе, представляется, никак нельзя было их игнорировать. Ведь речь идет о важной деформации методологической системы российского обществоведения.

Отчуждение большинства от интеллигенции, которая ассоциируется со «станом победителей», сильно усложнит и углубит культурный кризис.

Е.Н. Данилова пишет: «Сети выигравших и сети “носителей знаний” оказываются взаимосвязанными. Каждая властная группа связана со своей сетью легитимирующих ее положение “носителей знаний”. При этом гегемония неолиберализма в официальной идеологической риторике в современной России сильно замаскирована. Более того, в ней постоянно звучат “мантры” о социальном государстве. Российский капитализм выглядит как двуликий Янус: неолиберальные реформы проводятся государственно-административным классом и олигархией, но под маской социального государства» [2].

Здесь уместно напомнить, что идея произвести селекцию населения на «самодостаточных» и «зависимых» (под разными названиями), была выдвинута в самом начале неолиберальной реформы. Народный депутат СССР Н.М. Амосов в 1988 году в большом манифесте обосновывал необходимость, в целях «научного» управления обществом в СССР, «крупномасштабного психосоциологического изучения граждан, принадлежащих к разным социальным группам», с целью распределения их на два типа: «сильных» и «слабых». Он писал: «Неравенство является сильным стимулом прогресса, но в то же время служит источником недовольства слабых... Лидерство, жадность, немного сопереживания и любопытства при значительной воспитуемости — вот естество человека» [3].

Позже он так изложил представление о людях в своем «кредо»: «Человек есть стадное животное с развитым разумом, способным к творчеству... За коллектив и равенство стоит слабое большинство людской популяции. За личность и свободу — ее сильное меньшинство. Но прогресс общества определяют сильные, эксплуатирующие слабых» [4].

А по сути тезиса можно сказать.

Респондентам предложили на выбор две якобы альтернативные «установки, характеризующие активную и инертную жизненные позиции»: «Смогут сами обеспечить себя и свою семью» или «Без поддержки государства не выжить». На мой взгляд, эти установки несоизмеримы, они лежат в разных плоскостях и не составляют дилемму.

Респондентам навязаны ложные представления о роли государства, а предложенные формулировки разделяют людей на группы с ошибкой divisio (неверной классификацией). Правильной могла бы быть такая формулировка ответа: «Я бы смог своим трудом обеспечить себя и свою семью, но без поддержки государства в реальном мире не выжить никому».

Самодостаточных людей нет, еще в древности греки знали, что самодостаточны лишь «звери и боги». Все россияне, которые не строят из себя зверей и богов, суть  «зависимые» от государства.

Зачем же в документе социологов утверждать, что «в обществе сложилась значительная социальная группа», которую «можно определить как “самодостаточные россияне”»? Зачем их иллюзорную самооценку представлять как реальную сущность?

Ведь, легитимируя авторитетом социологии утопическую (а в большинстве случаев и агрессивную) самооценку этой порожденной хаосом кризиса общности, этот тезис углубляет ее аномию.

Второе утверждение таково:

б) «Доля россиян, принимающих ответственность за происходящее в жизни на себя, ориентирующихся на собственные силы, уверенных в своей способности обеспечить себя и свою семью и не нуждающихся для этого в поддержке со стороны государства, составляла на конец 2014 г. 44% населения. При этом с 2011 по 2014 гг. этот показатель вырос на 10% — с 34 до 44%.

Российское общество в лице “самодостаточных” граждан обретает серьезную социальную опору для стабильного и устойчивого состояния и развития… В условиях, когда государство вынуждено выбирать новые ориентиры развития, войти в режим экономии, что неизбежно скажется на реализации социальной политики, ранее принятых социальных программ и ослаблении поддержки государством граждан, особое значение приобретает наличие в обществе групп, готовых принимать на себя ответственность за собственную жизнь и не обременять государство зависимостью от него».

Эти утверждения совершенно неправдоподобны. Где эти люди, «принимающие ответственность за происходящее в жизни на себя»? Они живут в тайге, без спичек и без пороха? Робинзон выжил в тропиках, но только потому, что ухитрился перетащить на остров кучу техники с корабля в качестве «поддержки со стороны государства». И то эта легенда — утопия методологического индивидуализма!

Утверждать, что в конец 2014 года «самодостаточные» граждане составляли 44% населения России, — это аутистическая греза. Об этом сказано в статье Е.Н. Даниловой: «Первая иллюзия состоит в твердом убеждении части правящей экономической элиты в успешности неолиберальной модели и способности рынка решить все социальные и экономические проблемы.

Притом что большинство правящей элиты живет за счет перераспределения государственного бюджета и поддержки государственных компаний, а рыночные условия и механизмы крайне неразвиты, догма “эффективности рынка” не подвергается сомнению и составляет основу целеполагающей риторики о реформах» [2].

Скорее всего, большинство элиты про себя уже и не верит в эту догму «эффективности рынка». Можно поверить, что ловкий вор или разбойник, сильно выпив, станет бахвалиться, что он «принимает  ответственность за про­исходящее в жизни на себя», но и он про себя знает, что не выживет без преступного мира, который служит ему квазигосударством — с его законами, нормами, общаком и пр. А уж предприниматель наглядно зависим от государства, от чиновников, от ГИБДД, от полицейского и следователя.

Утверждение, что «общество в лице “самодостаточных” граждан обретает серьезную социальную опору», противоречит почти всему тому, что написано в журнале «СОЦИС» за годы реформ.

Те, кто считают себя самодостаточными, — это как раз те, кто сумели присосаться к государственному бюджету, к коррумпированному сообществу или к теневому предпринимательству. В них сильна антисоциальная и антигосударственная компонента.

Не они тянут лямку устойчивого состояния и развития, а именно люди, понимающие значение взаимной зависимости и солидарности.

Вызывает недоумение тот факт, что социальный портрет «самодостаточных» россиян практически совпадает с образом общности, которую уже много лет представляют как особый социокультурный тип, обладающий предприимчивостью и инновационными навыками. В нем видели носителей духа модернизации. Однако в ряде исследований это представление было подвергнуто ревизии. Особенно красноречива была большая статья М.К. Горшкова конца 2010 года, в ней сказано:

«В стране сосуществуют группы, характеризующиеся как модернистским, так и традиционалистским мировоззрением, и, как следствие, различающиеся взглядами на роль государства в экономической и социальной сферах, представлениями о желаемой модели развития страны и т.п. Полученные нами данные весьма красноречиво говорят о том, что за последние годы доля “модернистов” в российском обществе постепенно возрастала, что подтверждается, в частности, динамикой отношения россиян к частной собственности: модернистское отношение к ней, подразумевающее принятие права частной собственности и ее неприкосновенности, постепенно утверждается среди сограждан, хотя пока и не является доминирующим…

Принимая в расчет оценки массового сознания, можно сделать вывод, что основными силами, способными обеспечить прогрессивное развитие России, выступают рабочие и крестьяне (83 и 73% опрошенных соответственно). И это позиция консенсусная для всех социально-профессиональных, возрастных и т.д. групп… Можно констатировать, что “модернисты” на две трети — представители так называемого среднего класса, в то время как традиционалисты — это в основном "социальные низы", состоящие почти полностью из рабочих и пенсионеров. В то же время, как это ни парадоксально, именно последние в восприятии населения являются одновременно главной движущей силой прогрессивного развития нашей страны» [5]. 

В обзоре 2012 года сказано непосредственно именно о «самодостаточных»:

«Даже если предположить существование в нынешней России какой-то части предпринимательского сообщества, совершенно некриминализированного, или, скажем более мягко, криминализированного в минимальной степени, то судьба его незавидна. Он не может рассматриваться в качестве социального актора. Эта ответственная общественная роль в нынешних условиях ему не по силам. Настроенный на самостоятельность, т.е. проигнорировавший теневые (или полутеневые) структуры, предприниматель с того момента, как только его предприятие начинает эффективно работать, становится лакомой добычей для криминалитета, который рано или поздно овладеет его успешным бизнесом... В нынешней России нет сообщества законопослушных и независимых предпринимателей.

Средний потребительский слой в нынешней России не может осуществлять функцию социального стабилизатора, определенную М. Вебером… У среднего потребительского слоя нет ни классового самосознания, ни классовых интересов, ни классовой солидарности, ни других основополагающих признаков класса. Нельзя отождествлять статистическую группировку и исторически сложившееся стабильное социальное образование. Это — принципиально разные общественные категории» [6].

Кстати, в цитируемом исследовании Института социологии индикаторами принадлежности респондентов к категории «самодостаточных» или «зависимых» служат две установки: «Главное — это инициатива, предприимчивость» или «Главное — это уважение обычаев, традиций». И что они показывают? Видимо, авторы программы опроса считают, что люди, уважающие традиции, не обладают инициативой и предприимчивостью? Иначе как можно использовать эти ответы для разделения людей на категории? Но если так, то здесь совершена очевидная ошибка divisio — неверные основания для разделения. Обе установки несоизмеримы друг с другом. Уважение к традиции наблюдается и у части инициативных предпринимателей, и у части людей, избегающих суеты предпринимательства.

Более того, уважение к традиции — это условие для инноваций, ибо традиция — трамплин для нововведений. Антрополог Андре Леруа-Гуран пишет, что именно пережитки («традиция») являются условием подвижности  народа.

Это тот фонд, который позволяет следующему поколению народа сэкономить силы и средства для освоения главных новшеств и ответить на вызов: «Роль традиций состоит в том, чтобы передавать следующему поколению весь технический массив целиком, избавляя его (поколение) от бесполезных опытов, и эта роль с избытком выполнена, когда сын овладевает всеми средствами отца».

Леруа-Гуран делает фундаментальный вывод: «Жизнеспособность этноса основывается на рутине, а завязавшийся диалог создает равновесие между рутиной и прогрессом: рутина символизирует капитал, необходимый для жизнеспособности группы, а прогресс — вторжение индивидуальных инноваций для улучшения жизнеспособности».

А в тезисе исследования Института социологии традиция и прогресс представлены двумя сторонами противоречия. Для этого нет никаких оснований.

Следующее утверждение гласит:

(в) «Отличительными чертами “самодостаточных” россиян являются молодость, активность, деловая предприимчивость, материальная и социальная успешность.

Формально следуя принципу незыблемости морально-нравственных ценностей, “самодостаточные” россияне (как, впрочем, и многие “зависимые” от государства) исключают из их числа ценности общего блага, высшей идеи, приоритета общественного — в том случае, когда это препятствует достижению их личного блага. В такую, можно сказать, релятивистскую мировоззренческую концепцию вписывается доминанта свободы, понимаемой как возможность быть самому себе хозяином, доминирующая над пониманием свободы как совокупности политических прав и свобод.

Вместе с тем, будучи сфокусированными на собственной жизни и на достижении личного успеха, “самодостаточные” россияне несколько отчуждены от общественно-политической повестки, их меньше, чем остальных граждан, тревожат различные процессы и события, представляющие угрозу для страны… У данной группы есть особое мнение, касающееся отношений России и Запада, находящее подтверждение как в более высоких по сравнению с “зависимыми” россиянами установках на сотрудничество России с западными странами, так и в личных пожеланиях ездить за рубеж, прежде всего, в Западную Европу, на отдых, учебу, работу».

Но нелогично ожидать «серьезную социальную опору» от общности, которая «исключает ценности общего блага, высшей идеи, приоритета общественного», «сфокусирована на собственной жизни и на достижении личного успеха».

И установки которой нацелены на то, чтобы «ездить за рубеж, прежде всего, в Западную Европу, на отдых, учебу, работу». Да разве эти люди будут тянуть лямку, чтобы вытащить страну из кризиса!

Эта общность не на высоте исторического вызова, перед которым оказалась Россия. Она не только не определена внятными признаками, но и воспринимается как явление преходящее и нежизнеспособное, явление смутного времени. Социальная поляризация, которую произвела реформа, разрушила средний класс. Вот что происходит с «самодостаточными»: «Этот феномен недвусмысленен и известен всем. Он означает распад среднего класса, если он вообще когда-либо существовал. Поэтому упорство в поисках, анализе и препарировании среднего класса в России — не научный подход, а скорее вера в существование этого класса. Другими словами, российский средний класс — это миф» [7].

Литература

1. Информационно-аналитическое резюме по итогам общенационального исследования «Российское общество в контексте новых реалий (тезисы о главном)». М.: Институт социологии РАН. 2015.

2. Данилова Е.Н. Дискурс выигравших и проигравших в российских трансформациях // СОЦИС. 2014, №5.

3. Амосов Н. Реальности, идеалы и модели // Литературная газета. 1988, 6 окт.

4. Амосов Н.М. Мое мировоззрение // Вопросы философии, 1992, №6.

5. Горшков М.К. Социальные факторы модернизации российского общества с позиций социологической науки // СОЦИС. 2010, №12.

6. Симонян Р.Х. Реформы 1990‑х годов и современная социальная структура российского общества // СОЦИС. 2012, №1.

7. Самсон И., Красильникова М. Средний класс в России: зарождающаяся реальность или старый миф? // Вестник общественного мнения. 2010, №4.