Александр Невзоров: Девушка с восстановленной честью

<dl class="media image">Иллюстрация: РИА Новости</dl>

Начало полемики читайте здесь:

Александр Невзоров. Дурочка Клио, или Почему историю не следует изучать в школах

Николай Усков. Невзорову: о чести девушки

Как известно, иногда девичья честь бывает настолько сочной и востребованной, что ее приходится многократно восстанавливать. Для этого существует интимная хирургия (гименопластика).

Она бывает двух типов. Наиболее востребованной является т. н. «краткосрочная». Она делается специально под некое событие (брак, капризный клиент, медосмотр в школе). Существует также долгосрочная, т. н. «трехслойная» гименопластика. Она отличается прочностью и позволяет оставаться девственницей практически вечно.

«Трехслойка» очень популярна в среде православных монахинь, ожидающих визита архиерея, а также к ней прибегают для тестирования отбойных молотков.

Врач-восстановитель девственности называется рефлоратором. Промышляют этим видом хирургии многие, но настоящие специалисты, разумеется, наперечет. К их числу, несомненно, относится и доктор Н. Ф. Усков. Недавно прямо на страницах « Сноба» он произвел публичную рефлорацию девушки Клио, богини истории. Конечно, с учетом возраста и масштаба фигуры, тут требовался не хирург, а бригада специалистов по натяжным потолкам. Но Усков блестяще справился, быстро и аккуратно сделав богине модную «трехслойку». Операция прошла настолько удачно, что Клио прямо в трактате доктора легко принимала любые позы, позволяющие ей продемонстрировать обновку. Это привело историков в такой восторг, что практически каждый из них счел своим долгом сделать селфи на фоне ее восстановленной чести.

Следует помнить, что «историки» — это очень специфические существа. Объяснить, кто это такие, возможно лишь через аналогию. «Историк» — это примерно то же самое, что и «специалист по сидению на стуле». Если бы такие спецы существовали, то были бы убеждены, что, в отличие от всяких дилетантов, только они сидят профессионально, неким особым способом осуществляя ягодичное покрытие основной плоскости стула и осуществляя грамотное воздействие на его ножки и спинку. Как и у «профессиональных историков», эта убежденность у них тоже была бы подкреплена важным надуванием щек и снабжена терминологией о применении разных методик сидения. На конгрессах дискутировались бы вопросы приоритетности опускания на стул левой или правой ягодицы. Появились бы научные школы и факультеты. Конечно, выпускники оных сидели бы на стульях ровно так же, как и все остальные люди, но они непременно обособились бы в касту и ввели научные степени, обозначающие глубину погружения в вопрос.

Примерно столь же нелепым является и само понятие «профессиональный историк». Кто это вообще такой? Некто, намекающий на то, что лишь у него есть исключительное право судить о прошлом человечества. Это особенно забавно с учетом того, что все его знания являются тем же самым набором баек, который сегодня доступен любому.

Да, требуются некоторые специфические познания, но они так легко приобретаются, что не стоят отдельного разговора. Хотя любой историк намекает, что на него произошло снисхождение «огненного языка», даровавшего ему «посвященность» в тайны прошлого, но, по сути, он точно так же «сидит на стуле», как швейцар, клерк или посетитель кинотеатра.

Впрочем, надувания щек и даже «жреческую болезнь» можно было бы им простить. При одном условии. Если бы историки способны были предложить точное знание о былом.

Но точное знание им, разумеется, недоступно.

Их дисциплина по определению не содержит т. н. «правды», на которой точное знание базируется. Ведь что такое «правда»? Это то, что можно проверить. Самые простые примеры «правды» — это постоянные Больцмана, Планка и Дирака, скорость света, состав атмосферы или теория условных рефлексов.

Историческая же фактура непроверяема по определению, т. е. ни при каких условиях не может быть отнесена к «правде» и, соответственно, вообще к какому-либо «знанию». Я имею в виду «большую» историческую фактуру. Те самые событийные глыбы, из которых и сформировалось сообщество людей, которое сегодня удивляет нас уродством своей конструкции и страстью к повторению ошибок.

Здесь же содержится ответ на вечный вопрос: почему история никого и ничему не учит? По одной-единственной причине: она не является наукой. Она не предлагает знания, базируясь на котором можно было исправлять то, что Иван Петрович Павлов называл «мерзостью межлюдских отношений».

А теперь давайте вспомним, что история вообще существует лишь потому, что является самым надежным способом исказить прошлое.

У прошлого есть характерная черта. Оно всегда не такое, как «надо». И оно полностью беззащитно. С ним можно вытворять все что угодно.

Конечно, само по себе время — это кривая и мутная линза. Но на его окривляющие возможности не всегда можно положиться. Оно не позволяет в «аккурат» приспособить прошлое для нужд той или иной идеологии, а никакого иного предназначения, кроме идеологического, у прошлого нет и никогда не было.

Посему за дело берутся мастера-историографы, умеющие героизировать одних и опустить других, что-то раздуть, что-то минимизировать, что-то забыть, а что-то и сочинить. В результате история всегда достается потомкам в тщательно и умело перевранном виде. Идеологии сменяются — и перевранное перевирается еще много-много раз.

Конечно, ложь — восхитительная штука. Она пригодна для постройки очень эффектных смысловых конструкций и чудесных забав. Но у нее есть один маленький недостаток: она не является знанием. Если попытаться на ней или из нее что-нибудь построить, то мы получим что-нибудь столь же мертвое и уродливое, как нынешняя «Святая Русь» в исполнении Гундяева — Мизулиной.

Конечно, есть набор декоративных мелочей, подвластных дендрохронологии, металловедению или радиоуглеродному анализу. А также «подливы из клюквы», количество пуговиц на кальсонах Наполеона или говяжьи глаза, которые так любил Потемкин. Но эти мелочи не увязываются ни в какую систему и не способны ответить ни на один принципиальный вопрос о прошлом.

Историки, конечно, очень любят эти мелочи. Но следует помнить, что их чувства сродни пристрастию папуаса к нанизыванию цветных ракушек на веревку. Конечно, из них можно сделать ожерелье и сплясать вокруг костра какой-нибудь конференции. Но на большее эти мелочи непригодны.

Все это сильно напоминает производство растительного масла. Первый «отжим» жизни поколений представляет собой практические навыки и наблюдения. Их властно забирает себе наука, которая копит их и переплавляет по своему усмотрению. Позже она делает из этого «отжима» мобильные телефоны, ракеты и коллайдеры.

Второй «отжим» берет себе идеология. Он состоит из различной героики, а также образчиков злобы и романтики. Идеология перемешивает, переваривает, перекрашивает и переставляет события, чтобы смастерить из них обоснования для династических, национальных или территориальных притязаний, а также различные фашизмы-коммунизмы-нацизмы.

В результате этих двух мощных отжимов, разумеется, остается пустой жмых, который идет на корм различным филологам, романистам и… историкам. Они увлеченно жуют его, уверенные, что заняты исключительно важным делом.