"Когда я увидела санитарок, я подумала, что живой отсюда не выйду"

На днях пережила первую в жизни хирургическую операцию – искали аппендицит (и все основания были), да так и не нашли. Я до сих пор думала, что в Боткинской больнице работают лучшие в Москве врачи и установлено новейшее медицинское оборудование, поэтому обрадовалась, когда меня повезли именно туда. И что характерно, хирурги там правда были крайне профессиональны и деликатны, и ко всему, что происходило в операционной, у меня никаких вопросов нет. Но когда я увидела санитарок, я подумала, что живой отсюда не выйду.

В отделении меня встретили словами: «С х** ли ты тут оказалась?» (простите, я обычно не использую мат в соцсетях, но тут надо передать весь мой ужас, поэтому будут цитаты). Я растерялась и ничего не ответила. «Ты куда х****ь?» – кричали в этот момент другой пациентке. Той, которая получила травму головы, выпив лишнего, санитарка объясняла, что та «ни х**а не умеет пить», а вот она, санитарка, умеет. «Почему белье нах** не поменяли?», «Не пациенты, а идиоты, б****!», ну и в таком духе круглосуточно. Для сравнения: когда перед операцией молодой хирург спросил пациента в очереди передо мной, как самочувствие, и тот сказал: «П**** вообще!», врач с улыбкой сделал ему замечание: «У нас матом не ругаются». Поправка: при врачах не ругаются. Моя соседка по палате не выдержала: «Вы только при врачах интеллигентные?»

На самом деле не только при врачах – еще при посетителях. Родственников к больным пускают всего три раза в неделю, а так – полная информационная блокада. В другие дни можно принести что-то, но с пациентом при этом даже парой слов обменяться не дадут. Операцию мне делали в воскресенье, в понедельник пришла мама – день не приемный, поэтому на все ее вопросы о моем состоянии санитарки отвечали, что ничего не знают, и рекомендовали взять у охранника номер моего врача. Охранник, в свою очередь, советовал обратиться за телефоном врача к санитаркам – такой замкнутый круг. А я не могла даже через дверь крикнуть маме, что меня прооперировали. А разгадка одна: приводить больных в порядок (а точнее, создавать видимость) санитарки начинали аккурат перед приходом родственников. У другой моей соседки, которая была в крайне тяжелом состоянии, еле-еле в сознании, открылось кровотечение после операции в районе живота. За полчаса до операции санитарки с матом и причитаниями носились вокруг нее (с их слов было ясно, что что-то пошло не так, но их квалификации не хватает, чтобы понять, что именно, – нужен врач) и вытирали ее салфетками. А когда пришли ее мама и бабушка, мило улыбались и на вопрос: «А что это тут у нее кровь?», не смутившись, сказали: «А это у девочки месячные». Врача так и не вызвали.

Мое самочувствие после операции тоже никого не волновало. 
Я: Помогите мне встать, пожалуйста.
Санитарка: Ты тут вчера нормально ходила.
Я: Ну, так мне сделали операцию, у меня швы болят.
Другая санитарка: Как тебе не стыдно, молодая девочка, а ходить лень! Мне 54 года, я вон как бегаю. 
Третья санитарка: Правильно, пусть сама идет.
Все трое смеются и смотрят, как я, кусая губы от боли, пытаюсь встать и, держась по стенке иду, и кричат мне что-то матерное вслед.

Наутро после операции у меня оставалась температура 39. До прихода врача это никого не волновало, а потом врач, видимо, сделал замечание, и выход был найден: мне стали давать градусник на одну минуту, чтоб столбик успевал подняться до 36-37 – так и записывали. Один раз их не удивила температура 35,5. Еще санитарки не поверили, когда я сказала, что после операции нельзя есть что попало, и отказалась от завтрака, – они решили, что я объявила голодовку, и просто перестали меня кормить. Я долго и упорно просила, чтобы врач составил мне рекомендации, что можно есть, но поголодать пришлось два дня, прежде чем магия свершилась. Не скажу, что после этого меня как-то особенно сытно кормили: на ужин, например, дали миску молока, в которой когда-то плавали макароны (и это не метафора). А вернуться с какой-нибудь процедуры и обнаружить, что тебе вообще-то оставляли обед, но он куда-то исчез, было вообще обычным делом.

Немногие знают, что у меня с детства маниакальная привычка, где бы я ни находилась, примерно раз в час мыть руки. Так вот, в отделении не было мыла. То есть совсем. Я сидела в коридоре и спрашивала у каждой проходящей санитарки или медсестры, не знает ли она, где мне взять хоть немножко мыла. Мыло должно быть свое, отвечали мне. Хорошо, говорю, а можно я позвоню маме и попрошу, чтобы она привезла мыло, а то она ведь не в курсе. Нельзя, говорят, не положено звонить. И никаких обеззараживающих процедур вроде, там, кварцевания в палатах, конечно, не проводили. А все пациенты там, напомню, лежали прооперированные.

На входе, еще до операции, у меня отобрали все мои вещи, включая сменное белье, книги (7 штук) и телефон. В ответ на мое возмущение санитарки великодушно разрешили взять одну любую книгу, пообещав выдать следующую, когда дочитаю эту. Я взяла самую длинную, прочла за день и пошла за следующей. Дежурная беспомощно развела руками и сказала, что моих книг никто не видел. Я на всякий случай спрашивала про книги каждую дежурную, а заодно и врача, но нашлись они только в день выписки. Наверняка если бы мне было, что читать, я бы легче переносила лишения и многого бы не заметила. Но они сами не оставили мне другого пути (дьявольский смайл). В какой-то момент в моей палате как-то случайно собрались все «несогласные» и стали делиться накипевшим. Женщина сорока лет, которую ежедневно доводили до слез матюками и не вполне человечным отношением («Вы не могли бы открыть душевую?» – «Зачем тебе душевая, манду свою вонючую помыть захотела?»), в запале пригрозила: «Я про них в интернете напишу!» Я ей тоже пообещала, что напишу.

Все это, повторюсь, не касается врачей – те мне попадались один за другим вежливые и исключительно знающие свое дело. И процедуры все – от собственно хирургии до рентгена или гастроскопии (never again!) – делались максимально быстро и безболезненно. Что вдвойне обидно, потому что впечатление от работы профессионалов полностью перекрывается вот таким отношением тех, кто круглосуточно нас стерег, и перед выпиской товарищи по несчастью тебе обязательно желают никогда в жизни туда не возвращаться.