НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ ПОСЛЕ КОНЦА СВЕТА
На модерации
Отложенный
Несколько дней после конца света
Еще в 2004, до первого Майдана, до всех событий, которые произошли и до сих пор происходят, в Киеве вышла книжка с немного странным названием «Несколько дней после конца света». Не спрашивая разрешения автора, Хуана Мирамара, позволю себе привести несколько цитат из этого романа. Мне кажется, что все это будет хорошими иллюстрациями (естественно, сюрреалистическими) к происходящим на Украине событиям. Конечно, все это фантастика…, как говорится: «… сказка ложь, но….»
….. многие, бывавшие в Киеве, узнают знакомые картинки….
«….. он поправил на спине рюкзак и пошел вниз по широкой Безаковской, бывшей Пушкинской, бывшей Петлюровской, а сейчас Земле Софийского патриархата и как улице пока безымянной.
Идти предстояло далеко, до самого Голосеевского леса. Он свернул на Красноармейскую, которая чудом избежала переименований при всех последних властях и принадлежала теперь Белым Братьям. Эта мистическая секта, наделавшая в мирное время много шума своим совращением молодых умов и, казалось бы, искорененная советской властью, теперь вдруг опять возникла и развила в ожидании конца света бурную деятельность. Сектанты заявили свои права на «позвоночник» города, как они выражались, – две длинные улицы, Красноармейскую и знаменитый Крещатик, делившие пополам правобережный город. Права свои Братья защищали активно, и на Красноармейской вполне можно было угодить под перекрестный огонь их автоматов и карабинов Черных гусар из Печерского майората, то и дело пытавшихся захватить «позвоночник».
Красноармейская была пуста, только собачья «свадьба» весело перебежала улицу далеко впереди».
…………………..
«Шагая по Красноармейской, он привычно перебирал в памяти события последних лет: ужас и панику первого дня, когда на небе с небольшим промежутком появились четыре солнца; давку на вокзале, когда он отправлял в Россию семью дочери; страшные слухи первых дней, толпы на папертях и непрерывный колокольный звон; первое землетрясение и переселение в подвал».
……………………..
«– Если это жизнь… – сказал он вслух и увидел, что из подъезда к нему идут двое, один из них, повыше, держал в' руке древко с остатками какого-то флага.
«Интересно, какой там был флаг?» – некстати подумал он и, сунув руку в карман, нащупал там пугач, подарок Вольфа Штельвельда, и тут же вспомнил предупреждение Иванова: «Вот им тебя и пристукнут, как только вытащишь».
– Дывысь, жид! – сказал высокий своему товарищу, но тот никак не прореагировал: вытаращив глаза, он старался удержать подступавшую к горлу водку. Перегаром несло от них так, что даже Рудаки, человек привычный и сам не без греха, поморщился.
«Хулиганье, – довольно спокойно подумал он, – может, и обойдется».
– Какой я жид, – сказал он высокому. – Я профессор из университета, домой иду.
– Профессор, что жид. Скажи, Тарас? – парировал высокий.
– Хуже, – лаконично дополнил Тарас, справившись со своим организмом.
«Начинается дискуссия, можно и мирно разойтись, не впервой», – подумал Рудаки и подал свою реплику:
– Это смотря какой профессор.
Его оппоненты не успели высказаться – тишину безлюдной улицы разорвал грохот автоматной очереди. Стреляли совсем рядом. Обернувшись, Рудаки увидел открытый джип, который быстро ехал по тротуару, стоявший рядом с водителем человек в черном держал автомат. Джип подъехал вплотную, человек с автоматом открыл заднюю дверцу и крикнул:
– Садись! Чего ты ждешь?! Бикицор!
Рудаки с трудом втиснулся на заднее сиденье – мешал рюкзак, а снять его он не успел, – и джип тут же рванул с места. Садясь в джип, он заметил краем глаза, что парочка с непонятным флагом опять скрылась в подъезде».
Джип мчался по пустой улице, сразу набрав большую скорость. Человек с автоматом обернулся к Рудаки носатым профилем:
– Ты шо, совсем? – он покрутил пальцем у виска. – У них же футбол сегодня с Патриархатом. Видишь, все попрятались. Скоро громить пойдут – проигрывают они Патриархату.
– Спасибо, – сказал Рудаки и только сейчас сообразил, что его спасители из Еврейской самообороны Подольского раввината. Оба были в черной форме с шестиконечными звездами на погонах.»
………………………………………
«– Ну что твои академики? – Переливцев переключил скорость. – Еще не спасли мир?
– Нет пока, – Иванов зажмурился и надел темные очки, солнце светило прямо в переднее, испещренное причудливыми трещинами стекло, – но готовятся серьезно. Сегодня семинар. Одно название чего стоит: «Альтернативы исхода в условиях глобальных аномалий». Доклад будет Лекарь делать.
– Почему ты не бросишь эту контору? – Переливцев был теперь независимый коммерсант и на возню своих бывших коллег смотрел свысока.
– Консервы дают, сахар и хлеб, – Иванов выбросил сигарету в окно, не докурив и половины, – и сигареты, между прочим, тоже. Наши работы проводятся под патронатом самого Гувернер-Майора.
– А какое Майорат имеет отношение к институту? Где поп, а где приход…
– А черт его знает, – усмехнулся Иванов. – Разве теперь разберешь, кто к чему имеет отношение? Вон Оперный театр взяли под свою крышу бандиты со Чоколовки – большие меломаны.
– Ну и что предлагают твои академики?
– Проектов всяких много, но в основном все сводится к тому, что планета доживает свой век и надо искать пути исхода.
– Ты тоже так думаешь?
– Я? Я – нет. Я думаю, пройдет вся эта фантасмагория сама собой. Что-то, конечно, изменится, климат, например, но в основном все останется по-прежнему. Со временем закончится вся эта свистопляска с майоратами и раввинатами – произойдет политическая и экономическая стабилизация…»
«Примирял Штельвельда с этим рабочим районом только лес, который начинался почти сразу за шоссе, проходившем возле его дома. Лесом он начал хвастать, как только переехал в этот район из уютного старого города, выставляя его как пусть и единственный, зато сильный козырь:
– Лес и воздух не то, что у вас в городе.
О своих чувствах к родной Кромещине и думал Штельвельд, когда тащил доску домой по закоулкам и дворам, – не дай бог снова встретить рабочий патруль, как сегодня утром, когда он вышел с благородной целью пробежки для поддержания спортивной формы, нашел доску и сразу наткнулся на этих из «бригады содействия милиции», хотя никакой милиции теперь на Кромещине не было, а была так называемая Рабочая республика, созданная местным пролетарием, демагогом и горлопаном с двусмысленной фамилией Месячный.
Товарищ Месячный объявил себя пролетарским вождем, председателем Совета рабочих делегатов и активно начал внедрять советские порядки: раздал продуктовые талоны, по которым редко можно было что-либо получить, но очереди стояли всегда и тема «где что дают» была основной в разговорах местной публики; ввел товарищеские суды и даже организовал «красные уголки» при домоуправлениях с обязательным портретом самого товарища Месячного на стене.
С порядками Месячного активно боролась Украинская национальная рада, созданная местными щирыми украинцами. У Рады были свои военизированные отряды, и между ними и бригадмильцами Месячного часто возникали жестокие драки. Правда, дрались в рукопашную, без холодного и тем более огнестрельного оружия. Месячному надо было отдать справедливость – он запретил оружие на территории Республики и ввел сухой закон, официально отменяемый раз в году, в день рождения самого товарища Месячного, – тогда в основном и случались самые крупные стычки между бригадмильцами и Радой.»
…………………………………………….
«И вот они уже ждали трамвай на Подол вместе с другими гражданами Кромещенской республики. Трамвай был единственный, зато бесплатный. (Хотя платить все равно было бы нечем – деньги давно отменили, из-за чего простаивал находящийся на Кромещине Монетный двор и большинство кромещенцев сидело без работы.)
Бесплатный трамвай брали штурмом, но вид у Штельвельда с распухшим носом и пластырем на лбу был такой грозный, что его пропускали, и он даже сумел усадить Иру у окна. До конечной доехали молча под крики то затихавшей, то вспыхивающей вновь трамвайной свары. Раньше Штельвельд обязательно ввязался бы в эту свару, восстанавливая справедливость, но теперь был не в настроении и мрачно молчал.
Конечная трамвая была уже на территории Подольского раввината. Здесь начиналась другая страна: по улицам ходили тихие евреи и ездили внушительно вооруженные патрули на джипах. ………. многие подольские евреи вернулись и Подол принял опять тот же вид, что был у него, как помнил Штельвельд, в шестидесятые, – на лавочках у ворот сидели длиннобородые старики в круглых черных шляпах, шли в ешиву дети в ермолках.
На Подоле Штельвельд больше чувствовал себя дома, чем на Кромещине, – здесь находился Институт плазмы, где он работал, туда они с Ирой собирался сейчас на семинар…»
…………………………….
«На шлагбауме и на полосатой сторожевой будке рядом с ним блестели в лучах четырех солнц гербы Майората – золоченые изображения ловчего сокола на перчатке. Гувернер-Майор был большим ценителем искусства, покровителем наук и хранителем вековых традиций города. Он владел большим собранием старых полотен, свезенных гусарами со всего города и выставленных теперь на обозрение в Музее изящных искусств, здание которого с колоннами и львами у входа виднелось сейчас за деревьями справа от пропускного пункта.
Гувернер-Майор считал себя образцом просвещенного монарха – он видел в своих подданных неразумных детей, потому и принял титул Гувернера. Подданные своего Гувернера любили за пышность двора и торжественные парады конногвардейского полка св. Архистратига Михаила и, как было издревле принято в этом городе и в этой стране, потихоньку обманывали и воровали, несмотря на публичные гражданские казни с переламыванием шпаги над головой и угрозу заточения в Печерский каземат.
В Майорате царил почти немецкий порядок, поддерживаемый городовыми на каждом перекрестке и двумя дивизиями Черных гусар. Вот и сейчас два гусара с автоматами и городовой с револьвером на шнуре, будто сошедший со старой литографии, подошли, подозрительно присматриваясь к обшарпанному газику.
– Прошу ваши документы, – сказал один из гусар, прикладывая пальцы к козырьку кепи французского образца, на котором ярко сиял золотой ловчий сокол. (Вкусы Гувернер-Майора отличались некоторой эклектичностью – в целом возрождая традиции и декорум старой Российской империи, он позволял себе и некоторые отклонения от генерального курса: так, свою армию он одел во французскую форму деголлевских времен – носатый освободитель Франции был одним из его кумиров.)
Гальченко протянул гусару свои права и командировочное предписание, а Штельвельды – удостоверения личности Кромещенской республики. При виде кромещенских бумажек гусар поморщился – кромещенская голь не пользовалась любовью в Майорате, – но Гальченко, как всегда, веско разъяснил, что везет профессора из Института плазмы на Подоле на семинар в Институт физики. Гусар улыбнулся даме, снова приложил пальцы к козырьку и кивнул городовому. Городовой поднял шлагбаум, и они въехали на территорию Майората.
Это и раньше был лучший район города, а сейчас стараниями Гувернер-Майора он был превращен в настоящий уголок Европы, сохранявший этот вид, несмотря на природные катаклизмы и анархию «периода конца света». В чисто вымытых стеклах ослепительно отражались все четыре солнца, и казалось, что их даже больше, чем четыре. С окнами соревновались в чистоте тротуары – на них не было ни одного упавшего листка, несмотря на осень и обильный листопад в этом самом зеленом городском районе.
Дома были внушительные, старые и ни одного разрушенного или покинутого, в отличие от всего остального города. На улице было больше людей, чем в других районах, но многолюдно не было. Люди шли, очевидно, по делам, но не спешили, и лица у них были в основном добродушные и благожелательные.
Контраст с остальным городом, особенно с Кромещиной, был такой сильный, что Штельвельд подумал: «Может, податься сюда хоть дворником – интересно, чем им Гувернер-Майор платит и сколько?»
…………………………………………….
«Они как раз проезжали мимо внушительного здания Института русско-украинского языка. Гувернер-Майор учредил этот язык на манер сербскохорватского, чтобы, как говорилось в указе, «учесть особенности местного говора и раз и навсегда пресечь спекуляции и конфликты на языковой почве».
…………………………………………….
Они стояли перед мостом, ведущим из города в Голосеево и дальше – к институту. На мосту стоял танк и, содрогаясь всем корпусом, стрелял из башенного орудия по зданию бывшего Института информации, высящемуся около моста. С верхних этажей стреляли в ответ из автоматов редкими очередями и там же, на верхних этажах, из окон шел дым и изредка прорывались языки пламени.
Редкий транспорт задерживали у моста патрули ООН и заворачивали назад на Окружную дорогу. Гальченко вышел из машины, поговорил недолго о чем-то с другими шоферами и, вернувшись, сообщил:
– Белые Братья в институте засели. Говорят, Гувернер-Майор решил с ними разобраться окончательно. А нас на Окружную заворачивают».
«Из местной прессы:
ДИКИЕ СОБАКИ
Вскоре после появления в небе четырех солнц город потрясли погромы. Началось с магазинов, а потом громили и грабили все, кроме домов, в которых были созданы группы самообороны. Правительство бежало из города. В этот период город покинули и многие жители. Уезжали, кто куда мог. Чаще в Россию или в село к родственникам. Город постепенно обезлюдел, и тогда на улицах появились стаи одичавших голодных собак, которые нападали на людей даже днем. Положение стало настолько серьезным, что оставшееся население боялось выходить на улицу. Неизвестно, чем бы это закончилось, если бы не вмешательство армии Печерского майората. Солдаты Гувернер-Майора начали отстрел одичавших собак, а уцелевшие стаи перебрались за город в окрестные парки и леса.
«Из местной прессы:
БЕЗУМЦЫ
В период конца света в немыслимом прежде количестве в городе появились разного рода сумасшедшие: тихие, которые бродили по улицам, бормоча себе под нос, и буйные, наводившие страх своими криками, гримасами и прыжками. Часть из них сбежала из брошенных персоналом больниц, часть сошла с ума от происходящего в городе и в мире в этот период. Власти майоратов и патриархатов, появившихся в городе, сумасшедших не трогали, только Печерский майорат не пускал их на свою территорию. Особенно много сумасшедших было возле церквей и синагог, где их иногда подкармливали, а кое– где для них даже устраивали ночлежки.
«Из местной прессы:
МИРОТВОРЧЕСКИЕ ВОЙСКА
Когда случилась вселенская катастрофа, правительства многих стран попросили помощи у Организации объединенных наций и в эти страны для поддержания порядка были посланы соединения войск ООН. Однако вскоре выяснилось, что никаких беспорядков или конфликтов нет и войска ООН не нужны. Потом развалились и прежние правительства, и ооновцы оказались предоставленными самим себе. Сначала их начальники безуспешно пытались наладить связь с ООН, а потом постепенно переходили под покровительство новых властей. В городе войска ООН действовали в основном при Печерском майорате, и лишь одно небольшое соединение состояло при Подольском раввинате. Войска ООН в городе состояли преимущественно из африканцев и скандинавов. Ничего не понимая в местной жизни, они выполняли лишь декоративные полицейские функции: оцепляли места вооруженных столкновений между местными властями и различными группировками, патрулировали улицы, помогали пожарным и спасателям.
«А хороший был город, – думал он, – только все время ему не везло: то Чернобыль, то вдруг в другой стране очутился, а раньше немцы, революция, Петлюра, а теперь вот это».
Он попытался вспомнить, как выглядел город до катастрофы, но ничего не смог вспомнить, вместо этого в памяти возникали картины безлюдных улиц с разрушенными и обгоревшими домами – город периода конца света, жуткий и по своему красивый в свете четырех солнц, не дававших тени.
Вспомнилась Красноармейская, по которой он шел вчера вечером, широченная, прямая и совершенно пустая – ни людей, ни машин, – она круто спускалась с холма, и холодным отсветом поблескивали в лучах заходящего последнего солнца ее выложенные полированной плиткой просторные тротуары. Потом вспомнилось почему-то, как смотрел он на город с высоты – вскоре после катастрофы один приятель, военный летчик, взял его с собой покатать на вертолете.
Сверху казалось, что в городе ничего не изменилось: на пресловутых семи холмах то выстраивались ровными прямоугольниками, то разбегались беспорядочной россыпью по склонам холмов дома, большие и маленькие, старые – начала прошлого века и новые – уродливые коробки и башни, построенные во время строительного бума при последней власти, когда город вдруг стал столицей.
Город делила пополам широкая и спокойная блекло-синяя река с рукавами и протоками, которые вклинивались в городские кварталы и делили город на несколько островов. Зеленые острова были и на самой реке, а город просто тонул в зелени – обширные парки вдоль речных склонов, парки в центре и на окраинах, и со всех сторон к городу подступали леса, и лесные массивы так же, как и рукава реки, вклинивались в городские кварталы. Говорили, что это самый зеленый город в мире, и, может быть, так оно и было на самом деле.
«Хороший был город, жалко, что он исчезнет, впрочем, мы этого не увидим – исчезнем вместе с ним, а может, и раньше. Сволочи Аборигены, что им от нас надо?» – подумал Рудаки, подумал довольно спокойно и, сам удивившись своему безразличию, заснул.
Комментарии
Комментарий удален модератором