Ты в числе моих любимых, К 85 летнему юбилею КИРИЛЛА КОВАЛЬДЖИ

 

Ковальджи Кирилл

Родился 14 марта 1930 года в бессарабском селе Ташлык (тогда – Румыния, теперь – Одесская область, Украина). В 1940 году переехал в Аккерман (теперь – Белгород-Днестровский), где окончил среднюю школу (1947) и Учительский институт (1949).

В 1949 году поступил в московский Литературный институт имени А.М. Горького, который окончил в 1954 году, после чего работал журналистом в Кишинёве. Там же выпустил первый сборник стихотворений «Испытание» (1955), был принят в члены Союза писателей (1956), избран членом правления и председателем русской секции СП МССР. Затем последовали поэтические сборники «Лирика» (1956), «Разговор с любимой» (1959), «Человек моего поколения» (1961), «Стихи» (1963), «Испытание любви» (1975).

В 1959 году направлен на работу в Москву консультантом при Правлении СП СССР, затем – заместителем председателя Инокомиссии Союза писателей (1969). Ответственный редактор журнала «Произведения и мнения» (1971), заведующий отделом и член редколлегии в журналах «Литературное обозрение» (1972), «Юность» (1979), главный редактор издательства «Московский рабочий» (1992-2001). Член редколлегии журнала «Кольцо А», альманаха «Истоки». Был членом комиссии по вопросам помилования при Президенте РФ (1995-2001). Работает в Фонде СЭИП главным редактором интернет-журнала «Пролог».

В Москве выпустил сборники стихотворений «На рассвете» (1958), «Голоса» (1972), «После полудня» (1981), «Кольца годовые» (1982), «Высокий диалог» (1988), «Звенья и зёрна» (1989), «Книга лирики» (1993), «Невидимый порог» (1999), «Тебе. До востребования» (2002), книгу прозы и поэзии «Обратный отсчёт» (2003), книгу краткостиший «Зёрна» (2005).

Автор ряда рассказов, повести «Пять точек на карте» (1965), романа «Лиманские истории» (1970) – его новое дополненное издание, вышедшее под названием «Свеча на сквозняке» (1996), выдвигалось на соискание Государственной премии России. Лауреат литературной премии Союза писателей Москвы «Венец» (2000). Награждён медалями СССР, Румынии и Молдавии. Заслуженный работник культуры РФ.

Стихи и проза переводились на ряд языков, отдельные издания – в Болгарии, Румынии, Польше…

Около двух десятилетий руководил поэтической студией, читал лекции и вёл творческие семинары в Литературном институте.

Переводчик поэзии и прозы румынских и молдавских писателей, критик, публицист. Секретарь Союза писателей Москвы, член русского Пен-центра.

 

Кирилл Ковальджи
Цикл сонетов

 

Сонет раскованный


Крамольный кайф – ломать перегородки,
Границы перечёркивать подряд…
Мои друзья – свободы самородки,
Они везде и нет для них преград.

И не для них стволы прямой наводки,
Самоубийцы – дети баррикад.
Истошно призывающие глотки
во фронтовой непримиримый ад.

Утопия моя – чем хуже прочих?
Гремело: пролетарии всех стран…
Но ненависть звала на бой рабочих.

Милее братство первых христиан
Поверх границ, но до сих пор – границы…

Сонет

Не я задумал в этот мир мужчиной
Явиться. Я бы, может, не хотел
Животную зависимость от тел
Переживать... Не я тому причиной.

Но прихожу теперь к тебе с повинной,
Что я готов переступить предел,
Что против воли попросить посмел:
Хоть на ночь стань моею половиной.

От напряжённости освободи.
Я успокоюсь на твоей груди,
Как человек – самим собою стану.

Пускай принадлежу к мужскому стану,
Но в мире, где полным полно мужчин,
Какой ни есть, но я всего один.

Чистый понедельник

Несбывшегося не перебороть.
Ещё ты жив, седого снега пленник...
Он был однажды, чистый Понедельник,
Да не судил узнать его Господь.



Есть тайный дух и явленная плоть.
День миновал. Ты музыки изменник.
Ты князем был, теперь ты старый мельник,
Ты ворон, вор, отрезанный ломоть.

Что будет дальше? Музыка без звука,
Пруд без русалки, тетива без лука,
Несбывшегося медленная месть.

И в книге той, где все пути и сроки,
Тебе предуготовленные строки
Зачёркнуты – вовек их не прочесть.

* * *

Двадцатый век. Россия. Что за бред?
Сюжет невероятного романа,
Шальное сочиненье графомана,
Где не наложен ни на что запрет.

От океана и до океана
Империя, которой равной нет,
Вдруг распадётся и из мглы дурмана
Преображённой явится на свет.

Россия не двуглавой, но двуликой,
Растоптанной, великой, безъязыкой,
Отмеченной судьбою мировой

Встаёт до звёзд и валится хмельной,
И над её последним забулдыгой
Какой-то гений теплится святой.

Римский сонет

И привела меня дорога в Рим.
Он меньше, чем я думал. Это странно.
От Колизея и до Ватикана
Набит, как ларчик, он собой самим.

Похожи в Риме древности на грим:
Волчица. Бар. Витрины. Столп Траяна...
Мой Третий Рим, беги самообмана,
О скромности давай поговорим!

Рим город-праздник, ярмарка в музее,
Он жив-здоров без мировой идеи,
Пусть тесно, как в автобусе, векам...

Двенадцать цезарей и Муссолини
Немыслимы в сиянии и сини
Средь мотоциклов юрких и реклам.

* * *

В Поэзии – как во Вселенной смежной –
Заключена гармония светил
В пленительном слиянии двух сил –
Центростремительной и центробежной.

Бог к правде чувств поэзию склонил,
Но яблоком действительности грешной
Премудрый змий поэта соблазнил:
С утешным раем смешан ад кромешный.

Двойной уравновешенное мукой
Искусство между верой и наукой
Взлетает, тяжесть превратя в полёт,

По кругу или по виткам спирали –
И вечно ищет смысла в идеале,
А смыслом дышит каждый оборот.

Сонет с анаграммами

От чуда отправляются на дачу,
Торги сокрыты в прелести гитар...
Я не хочу, я всё переиначу –
Кентавр преобразуется в нектар.

Слова сулят негаданные встречи,
И шепчет страсть про старость, и пчела
Печали жалит согнутые плечи,
Из чрева дней сосёт моё вчера.

Перетасуй провидческие звуки:
Русалки промелькнут на дне разлуки
И ласку ловко превратят в скалу...

Но не спеши волхву воздать хвалу.
Всё это блажь. И шутовские муки.
Клочки стихотворения на полу.

* * *

В прах превращусь... Но я-то не из праха
Был сотворён, душа – не из огня...
Мне кажется, что смерть – всего лишь плаха,
Где отсекают тело от меня.

В живую пряжу солнечная пряха
Вплела мой луч. Живую связь храня,
Я вижу свет. Комок любви и страха,
Любая дура-птаха мне родня.

Вся твердь земная – смерть. Металл и камень.
А я из тех, кто наделён глазами,
В которые Вселенная течёт,

Чтоб стать живой, чтоб выйти из горнила
Глазастой... Твердь меня не породила,
Но как смириться, что меня сожрёт?

 

Ты в числе моих любимых, –

что мне делать на земле,

если ветер выдувает

из под ног моих тропу,

если молча мерзнут губы,

если ангел на игле, –

отзовись! –

неразглашенье

запечатало строку.

Ты в числе моих любимых,

уменьшается число.

Для меня всё меньше женщин,

я для них – одни глаза.

Поворачивают сутки

в сердце старое сверло,

что пора убрать картины

и повесить образа.

Жизнь умна и многослойна,

умножает этажи

через спальни и подвалы

увлекает на чердак.

Содрогнись – над крышей небо

разрывает рубежи

и как в пропасть низвергает

ни за что и просто так.