ДЕД, ПОЮЩИЙ В ТУАЛЕТЕ

ДЕД, ПОЮЩИЙ В ТУАЛЕТЕ

1.

   Какая сырая и мрачная погода. Тяжёлый, серый, обволакивающий туман. Плотный, вязкий, похожий на болотную с испариной слизь, которая наползает на дома, прохожих, отчего они кажутся Ивану Степановичу  маслянистыми пятнами, плавающими в утренней слякоти.

   Взгляд Ивана Степановича – семидесятилетнего пенсионера,  цепенеет, застывает, и его приходиться чуть ли не отдирать от погодной картинки. «В жизни всегда нужно прикладывать усилия, - думает он, -  Вот и сейчас мой взгляд притягивается серостью. А мне хочется выбиться  из неё, пробить массивные, наседающие тучи. За ними солнце и сверкающий, бескрайний простор. В душе такая же погода. Ломит, теснит, хлюпает.  Да хрен с ней. Погода плохая. Поправится».

   Глядя на пробегающих мимо прохожих, которые размазываются в тумане, он пытается вспомнить название одной песни, её мелодию, но в памяти пробивается всего лишь  несколько слов: «Какое мне дело до вас до всех, а вам до меня».

2.

   Он стоит на балконе. Дверь в подъезде хлопает. Выходит  соседка Катерина с болезненным, дробным  лицом и щепочной фигурой. В руках у неё большой целлофановый пакет. Под голым замокшим кустом сирени, ветки которой, словно щупальца тянутся к балкону Ивана Степановича,  она раскрывает пакет, вынимает газету, расстилает на земле, а на газету  раскладывает хлеб, крупно нарезанные кусочки мяса. Она делает это каждый день. Даже тогда, когда хлещет проливной дождь или бьёт сильный мороз. В такие дни она больше выносит еды. Соседи смеются и крутят пальцем в висок. Катерина не обращает на них внимание. Живёт она одна, пенсионерка, общается только словом «здравствуйте», а еду она приносит для приблудных кошек. Они выскакивают из подвала, где ночью отогревались на тёплых водяных трубах, мурлыкают, мяукают, трутся об её тёплые руки. Их так много, что Ивану Степановичу  кажется: этот мурлыкающий, мяукающий разношёрстный клубок облепит или проглотит Катерину, но нет. Он слышит её тихий голос: «Проголодались, бедненькие». Она поднимает  голову. Высохшее с выпирающимися костьми лицо, болтающаяся кожа, которую сильный ветер сорвать может.

   « Она это делает и будет делать, - думает Иван Степанович, видя, как наевшиеся кошки забираются к ней на колени, а она гладит их: промокших, озябших, грязных, со свалявшейся шерстью, некоторые  даже похрамывают. -  Который год она болеет. Аптека, лекарства, больница, пенсия с булавочную головку, а она еду для подвальных кошек покупает». Иван Степанович заглянул бы и поглубже в её мир, но он понимает, что заглядывать без толку,  он в своём с трудом разбирается. Как тогда чужой понять. А соседи понимают. Плетут о Катерине всё то, на что способен уличный, лавочный язык.

3.

   Они здороваются, но на дальнейший разговор  не завязываются. Каждый занят своим делом. Катерина отгоняет от еды набежавших собак с вздыбленными хвостами, которые стаей кружат возле неё. Он выносит с балкона синий пластмассовый тазик до половины заполненный прохладной  водой. Вчера забыл убрать. Иван Степанович проходит с тазиком через ярко освещённую кухню, потом окунается в полутёмный коридор с одной лампочкой и выныривает на свет в ванной с огромным зеркалом почти во всю стену. В зеркале он видит лобастого мужчину, подмигивает ему, тот отвечает ему тем же. Иван Степанович внимательно  осматривает мужчину в зеркале. Ему нравится выражение его лица: спокойное, уверенное. Он не любит размазанность, и когда видит её, начинает полоскать голову холодной водой из душа. «Утреннее знакомство вышло на соточку. Будем стараться удержать соточку в течение дня.  Может навалиться и какая-нибудь хрень». Эту мысль Иван Степанович никогда не отпускает, чтобы не попасть врасплох, если шибанёт. А шибануть в любой момент может.

   Он силится вспомнить ещё некоторые слова песни. А зачем? Бывает же такое. Вьётся желание в душе, душа готова  принять, что хочет человек, а память, как выморенная. Он выливает воду в раковину, которая с шумом устремляется  через отверстие. Потом выбирает из ванны не меньше десятка резиновых и пластмассовых кукол и раскладывает на полочках, Вечером перед сном они снова понадобятся. Разглядывая их, Иван Степанович вспоминает. После рождения была внучка Анюта (сейчас она первоклассница) ростком чуть больше этих кукол, а теперь махнула в рост, зарумянилась, выточилась стройная фигурка. Мальчишки с её класса  из-за неё дерутся. Каждый старается ухватить её красный школьный рюкзак, чтобы понести. Иван Степанович помнит, что и сам таскал, правда, не рюкзак, а дерматиновый портфель с ручками Светки Матюхиной, но перешиб его Витька Кузьмин. Головастый парень.  Быстро понял, что  Светка мечтала не о том, чтобы  её портфель таскали, а  её саму. Анюта принимает  рюкзачное ухаживание спокойно, выдержано с  неизменным словом «Спасибо, я сама». Рюкзак почти в пуд, такой современный книжный заклад стал, плечики хрупкие, но она не позволяет ни Ивану Степановичу, ни бабушке – сама пыхтит, но  тащит. На слова Ивана Степановича: «Давай помогу» - обкатывает деда косящимся взглядом и отвечает: «мы не из хиленьких».

   Выйдя в коридор, Иван Степанович подходит к двери большой комнаты с ажурными коричневыми стекольными вставками, с приклеенным листом бумаги, на котором красным карандашом жирно написано: «Берегите детей!». Под надписью маленькая и большая фигурки, которые держат друг друга за руки. Рядом ещё один листок с надписью «Врач Анюткина по всем детским и взрослым болезням». Почерк неровный, малость косит, но буквы богатырские. Анюта не любит мелочиться. В локтевой толкотне не сжимается, а разгребает. Иван Степанович чуть-чуть приоткрывает дверь, в комнату врывается небольшая полоска света и захватывает светлую головку на белой подушке и маленький бежевый столик на колёсиках, на котором аккуратно укрытые одеяльцами лежат куклы. Рядом с ними -  бутылочки с сосками, кружечки, тарелочки, массажные щёточки,  расчёсочки, термометр, стетоскоп, тонометр, белый халатик, защитная маска.... Тихо. Жена и  Анюта  ещё спят. Он закрывает дверь и подходит к двери  маленькой комнаты, где  спит младший сын: тридцатилетний Сашка.

4.

   Неделю назад он перебрался к Ивану Степановичу. Хочет разводиться. Жена запила. Иван Степанович говорил с его тёщей. «Наследственность», - выбросила она. Отец её  пил и повесился. Может и наследственность, а может и улица, и воспитание. Молодь  тонет, как в ошибках прошлого, так и в ошибках настоящего. Зажал младший вместе со старшим Ивана Степановича, как в тиски. Если разведётся, внучка Маша, считай, без отца останется. Нет. О разводе думать не будем. Постараюсь уговорить на лечение. Деньги. Их уже не в первый раз приходиться тратить. Бог с ними. На старшего сына и невестку  немало пошло. Они наркоманы.  Гараж продал, дачу тоже. Когда продавал, не жалел, потому что  надежда держала: вылечим, чтобы у Анюты нормальные отец и мать были, а всё, как в трубу ухнуло. Пустым звуком откликнулось, а поправки никакой. Ни на йоту не сдвинулось. Боль, жалость и злобу на них Иван Степанович вглубь себя не допускает. По опыту знает, что боль, жалость... только лопатки склеивают, глаза мочат, сознание мутят, и язык развязывают, а дело не продвигают. Для наркоманов слова не плакатные нужны и дела не ублажающие. Понял это Иван Степанович, да поздно понял, когда героин стал их мозги выедать и свои желания насаждать. А что осталось от хозяйства? Трёхкомнатная квартира, в которой он живёт с женой и внучкой. Это для Анюты. Двух комнатная – старший сын и невестка. А эта для Машки. Есть ещё дом в деревне, баня, огород, сад. Может быть, не придётся дом  продавать. А там кто его знает, но жилиться он не будет.

5.

   Год назад у него прихватило спину. Купался зимой в речке. Месяц назад прихватило ноги  жены. Хромает она. Жалуется: больно наступать. Врачи понавыписывали лекарств, а от них никакого проку. «Да боль я  уберу, - думает Иван Степанович. – Отмассажирую. Главное, чтобы боль в мозгах не застряла. А то, если застрянет, и ноги буду здоровые, а в сознании страх останется. Будет бояться ходить. Вот  это и нужно не допустить. Ведь, как случается. Человек здоров, хоть паши на нём, а страх больным делает». Каждый вечер он наливает в синий тазик горячей воды, растирает кусок мыла и бросает в воду, чтобы смягчить её, и заставляет жену парить  ноги. Анюта стоит рядом и внимательно отслеживает, что делает дед. «Что стоишь?». «Ты, деда, не отвлекайся. Делай своё дело, а я учусь. Мне, как врачу это нужно знать». После пропарки Иван Степанович берет белую глину, которую он в том году летом, словно чувствовал, что она пригодится,  выковырял в речке, намазывает на ступни жены, где шпоры, и начинает массировать, пока они не становятся красными. Его лоб покрывается каплями пота. На помощь приходит Анюта. Она отталкивает его руки и со всей силы налегает на бабушкины ступни. Лицо Анюты багровеет, но отодрать её от массажа можно только крепким рукопожатием её руки и лёгким похлопыванием   по спине со словами: «Сеанс окончен! Здорово! С тебя выйдет первоклассный врач!». Массажирует Анюта и Ивана Степановича. Он ложится на пол, она взбирается на спину и начинает топтать от плеч, захватывая и поясницу. «Ты только не прыгай, - говорит Иван Степанович, - а то разломишь меня пополам. Как тогда две половины склеивать». Жена всегда упрямится: авось и без массажа шпоры исчезнут. Иван Степанович не сторонник «авось ». Сам из себя болезни начал выколачивать. Недавно гантели купил, гирю, бегущую дорожку ... Нелегко вначале было, кости так хрустели, что Анюта смеялась и говорила: «У тебя, деда, мяса что ли нет, одни кости, смазывай хоть их». Потом он разошёлся, когда не столько на руки и ноги стал налегать, а на сознание, в котором  стал поднимать здоровый, спортивный пласт, наработанный в армии.

   Иван Степанович подметает пол, собирает мусор в совок, выбрасывает в ведро и выносит его к зелёным железным ящикам. Это единственное место, возле которого не собирается толпа жильцов. А остальные места с утра до вечера засеяны разными разговорами, среди которых и справедливые, и болтливые. Все те, что на волю просятся. Возвратившись, он наливает в ведро  воды, вымывает, достаёт тряпку, замачивает и начинает мыть  пол в прихожей.

Раньше на коленки становился. Сейчас спина, как резиновая стала. До анютиной не дотягивает, внучка пополам может складываться. Пол чистый, но лежать на диване не дело. Приваришься, а потом и не слезешь. День должен быть рабочим. Ни одной дыры, через которую можно пробраться к подушке. Пол блестит. Иван Степанович осматривается, что ещё в прихожей помыть, почистить, но шкафы выдраены. Жена с Анютой постарались. Он уходит на кухню. Нужно посуду перемыть. Она блестит, но за ночь ведь  может и запылилась. Хлещет вода, урчит, пенится, булькает. В разноголосицу пошла. Брызги веером в лицо. Тарелки мелькают, из воды как бы сами выскакивают и в рядок  в подставку ложатся.  Из кухни он возвращается в свою комнату. На гладильной доске - школьная форма внучки: юбчонка, брючата, пиджачок, жилетка, блузка...  Нужно погладить. Жена вчера не успела. Уроки с Анютой учила, а потом гимнастикой с ней занялась. Иван Степанович недавно в аптеке купил резиновый бинт. Показал, как можно при помощи его тренировать руки, ноги, спину. Внучке это в радость. Да и жене не в помеху. Они делают упражнения, нарисованные  на бумажном вкладыше. Для Анюты это игра. Это главное. Она полностью погружается в игру, придумывает свои упражнения и втягивает Ивана Степановича. Для книг – своё время, а для душевного баловства тоже своё. На одних книгах не выедешь. Можно в такие ворота въехать, что потом ни один ключ к ним не подберёшь.

   Сегодня суббота. Иван Степанович достаёт чёрную с красными полосами спортивную сумку с плечным ремнём, складывает в неё махровое полотенце, резиновую шапочку, мыльницу, мочалку... Анюта пойдёт с бабушкой в бассейн. На соревнованиях в прошлое воскресенье второе место заняла.

- Как сумела? – спросил Иван Степанович.

- Руками и ногами вовсю колотила. Чуть вода с бассейна вся не вытекла.

   Иван Степанович записал её месяц назад ещё в школу танцев. Анюта длинноногая. В мать пошла. В отца -  длинными ресницами. Вечерами устраивает танцевальные шоу. Юлой по комнате и рассыпчатый смех. Как-то раз пришёл он, чтобы посмотреть танцевальные занятия, а дети на грязном полу в какой-то каморке катаются. Забрал Анюту. Сейчас думает определить её в школу по рисованию. Бассейн для тела. Рисование для души. Она своими рисунками, на которых все фигуры высокие, длинноногие, с ресницами, достающими чуть ли не до бровей, всю комнату обвешала. Где деньги? Пенсии хватит, а не хватит, так ночным сторожем в детсаду поработаем. Должность зашибись. Ни понижений, Иван Степанович знает, как с карьерной должности скатываться, хреновое, болезненное  дело, очухиваться долго приходиться. Ни повышений, он тоже в курсе, чем выше тянешься, тем больше мозги пакостишь. А сторожем милое дело. Бери на ночь компьютер – пиши. Книжку – читай.  Вышел, вокруг детсада несколько кругов сделал. Воздух ночной свежий, а если повезёт и ночь звёздная. Тихо. Зимой снег почистил, летом метлой пошаркал. Осенью граблями сухую листву собрал. А весной сирень расцветает.

6.

   Иван Степанович не то, что боится, а всё время думает, если на него и жену сильная болезнь налетит,  на кого внучку оставить. Кому она будет нужна? Никому. Кроме детдома, при воспоминании о котором Иван Степанович чувствует, как его начинает долбить воображение об углах, бесконечных коридорах и одиночестве Анюты, которая ищет бабушку и его. Быстрее бы вырастала, но ведь время не подстегнёшь. Его нужно просто интересами заполнять. Её отца и мать скоро лишат родительских прав. По-другому нельзя. Они наколются, и друг друга могут пришибить, да ещё и на дочку сорвутся. Правильно он поступил, что подал на лишение родительских прав.  Опеку над Анютой он с женой возьмёт. Так что здоровье нужно в кулаке держать, а не на раскрытой ладони, а то скатится и хрен подберёшь. В гнилушку раз плюнуть превратиться. Где-то чуть кольнуло, охнул, лёг на диван, залежался. Через месяц бери веник и труху с дивана сметай.

   На балконе он вытягивает из шкафа ящик с картошкой и начинает перебирать. Подпорченную он складывает в целлофановый пакет,  здоровую -  в большую миску. Скучное занятие? Да нет. Любое дело скучное, если не задумываешься, зачем и ради кого делаешь. Вместе с картошкой он захватывает два вилка капусты, морковку, лук... и выходит на кухню. Пока жена спит – нужно готовить.

Она  в детском саду воспитательницей работает. Тридцать малышей в группе. А ну-ка попробуй всех одень, обуй, шкафы проверь, утихомирь, выведи на прогулку, побегай за ними, когда они в рассыпную подаются, смотри, чтоб с горки скатившись синяком не украсились, рассади за столиками, сопли утри, планы подготовь... Анюта, когда уроков мало, прибегает к ней и кружки, вилки, ложки по столам раскладывает для обеда, порой сказки мальцам читает, хотя  сама на вершок чуть выше.  Малышня зовёт её уважительно - Анюта Евгеньевна. Трудное отчество, но мальцы стараются, так как за «Евгеньевну» Анюта хвалит и показывает, как на сцене нужно стишки рассказывать. «Вы все будете артистами, - говорит она, - я вас подготовлю, но нужно много тренироваться. Согласны?». «Да, - орут мальцы, - согласны». «Теперь за стол, есть, потом спать, а после на артистов будем учиться».

   Иван Степанович моет картошку под холодной водой, вырезает глазки, снимает кожуру. Кожура завивается в стружку. Так она завивалась и тогда, когда он во время кухонных нарядов в армии её чистил. Там не кастрюлька, а кастрюляка ого-го была. Чистишь, чистишь, ё-моё, а она как бездонная. Он сердится, цедит «мать твою!», когда попадается кривая картошка, отхватывает половину, думает, что делать с другой половиной, а мусорное ведро на что.

   Возле ног крутятся пушистый рыжий кот Васька, у которого, как кажется Ивану Степановичу, хвост больше туловища, что составляет его мужскую гордость, которой он приманивает кошек, белая с чёрными бусинками в глазах Милка и благородный, оранжевого окраса, мордатый, постоянно хрюкающий мопс Пин, который так и норовит поспать возле Анюты, уткнувшись носом в её бок. Пин хоть и прожорлив, но по тучности уступает Ваське, который иногда задаёт ему трёпку. С кухонного шкафа Иван Степанович достаёт «Китикет», С холодильника банку тушёнки. Животные тоже в помощь. Пин лает – веди гулять. На прогулку Иван Степанович захватывает Анюту с  большой пустой пластмассовой бутылкой. Она любит с Пином в футбол погонять. Анюта бутылку ногами подбивает, а Пин мордой отбивает или зубами хватает и как угорелый носится. А Анюта хохочет до слёз. Ваське и Милке  - зрительское место из-под кустов шиповника. Пину – разминка. Анюте – смех, а Ивану Степановичу - воспоминания о том, как в восьмом классе он с дружками ходил за десять километров в посёлок Голубивка, чтобы с тамошними ребятам в футбол посоревноваться. Июльская жара, степь... ни колодца, ни колонки, ни речки, а им хоть бы хны: выиграть во чтобы то не стало.

7.

   На кухне появляется младший. Он проходит на балкон с чашкой кофе, закуривает. Парень мастеровой, додельный по железкам. Сантехника Ивана Степановича на нём держится, машину в сервис не гоняет, сам чинит, но добрый и характером мягкий. Упустил жену, а сейчас мечется. А что делать, бросить? Ногами уйдёшь, а душой останешься.

- Батя. Слышал последнюю  новость?

- Откуда?

- По телевизору прогнали.

- По телевизору, -  усмехается Иван Степанович. - Какую?

- Политика какого-то, забыл фамилию, убили. Что думаешь об этом?

- Ничего, - отвечает Иван Степанович.

- Раньше ты политикой интересовался, а сейчас даже телевизор не смотришь. Отстаёшь от жизни.

   Иван Степанович слышит, что говорит сын о политике - ругает, одобряет, возмущается, в пустоту бьёт, -  но не отвечает. «Сколько таких, как младший! - думает он, - дома беда, а он?». В воображении вспыхивает Катерина, но быстро гаснет. Иван Степанович  старательно режет очищенную картошку: некоторую на кубики для рыбного супа, остальные на тонкие пластинки, чтобы поджарить. Анюта любит похрустеть. В кухонных делах она обогнала  Ивана Степановича. У неё свой цветастый фартучек, своя разделочная доска. Она может даже блины печь, которые у неё почему-то выходят цельными, гладкими, а не ошмёточными и с дырками, как у деда. Единственное, в чём он превосходит Анюту на кухне, так это в чистке лука.

- Если ты не хочешь смотреть телевизор, - не отстаёт младший, - то давай я его в маленькую комнату перенесу. Комнату отдыха сделаем.

- Да переноси. Он мне и на хрен не нужен. У меня есть свой телевизор. Домашний.

- Это что ещё за телевизор?

- Домашний. Есть такая марка.

- Что-то не слышал я. И где он у тебя находится? Покажи.

- В мозгах, - Иван Степанович с сожалением смотрит на младшего. - А в нём ты, твоя жена, брат твой с женой, Анюта и Машка... И всегда последние новости. Живые, а не замусоленные и не брехливые.  Бери ножик и начинай чистить лук. А когда почистишь, - в машину и давай к жене! У меня не постоялый двор. Нечего здесь околачиваться. Домой. Там дочка Машка.

   Младший начинает обижено бурчать, но Ивану Степановичу не до его бурчания. Он мелко шинкует капусту, вырезает кочан и думает о внучке. Как она радовалась, когда ей вчера купили телефон «Samsung». Дорого? Нет, не дорого. Ерунда! Она растёт  без отца и матери. Соседи вначале охотно охали, страдальчески приговаривали: «Сирота, сиротинушка», а потом, когда Иван Степанович прошёлся по их квартирам, почему-то разохотились и охать, и приговаривать.

   Иван Степанович улыбается, когда слышит телефонный звонок своего мобильника. Ну, кто может так рано звонить? Он смотрит через балконное окно. На взгляд сырая и мрачная погода, серый, тяжёлый туман, а на душе светло. Он вчера научил Анюту, как звонить отцу, матери, ему и бабушке.

   Он заходит в туалет. Через пару минут из туалета с песенным громом вылетает ещё одна строчка, которую вспомнил Иван Степанович: «А Боб Кеннеди пустился в пляс».

- Дед в туалете поёт, баба! – кричит Анюта.