О прибежище негодяев

«Мой папа очень сильный он убивал врагов а теперь бьет меня и маму»... Маленькие плакатики с этими и другими надписями появились в петербургском метро 23 февраля: якобы выведенные старательной детской рукой цветные буквы, краснолицые человечки на ножках-палочках, схематичные зеленые самолеты, образ жестокого папы в тельняшке и битой мамы — вот, пожалуй, самая сильная политическая акция последних лет. Детский как единственно верный взгляд на войну и армию. Армию, которой в XXI в. не место.

В последние годы любые антимилитаристские выступления в путинской России заканчиваются стычкой с патриотически настроенной массой, а то и — уголовными делами. Патриотизм оказался для российского народа самой доступной и самой действенной микстурой. Дешевле бормотухи.

Сэмюэл Джонсон называл патриотизм прибежищем негодяев, Лев Толстой считал патриотизм глубоко безнравственным.

Дело в том, что патриотизм всплывал на поверхность человеческой культуры во времена, когда государство и аристократия требовали от людей слепой жертвенности. В первых государствах Междуречья, Египте времен Древнего царства захватнические войны велись аристократией с привлечением свободных общинников. Однако вскоре разгул рабского закабаления почти не оставил в государствах свободных жителей — дворцовая казна скудела, отчисления в пользу содержания дворца снижались, содержать армию было не на что, а рабы не воевали. Тогда цари придумали рекрутскую систему, а вместе с ней в культуру древних людей пришел патриотизм: в Египте и Междуречье он носил религиозный характер, войны велись фактически за захват пленных и подчинение соседей, но правители заявляли, будто воюют во имя того или иного бога и местного царька, воплощения этого бога на Земле.

В Древней Греции с ее всеобщей воинской повинностью граждан цвела идеология полисного патриотизма: неэффективность экономики и сельского хозяйства рабовладельческих государств требовала от элиты постоянных войн — полисы вели друг с другом борьбу за человеческие ресурсы. И если в Спарте все население было профессиональными военными, то в других полисах захватнические войны велись при помощи набора в ополчение, что требовало наличие у солдат мощной идейной базы, ведь иначе трудно было заставить гражданина отдать свою жизнь за обогащение царя.

В эпоху ранней Римской республики в армии служила аристократия и никакого патриотизма римляне не знали, однако позже и они пришли к необходимости рекрутского набора. Вместе с рекрутами в Риме появился патриотизм, который — как это удивительно! — исчез при появлении добровольческой армии во времена Цезаря.

Вплоть до XVII в. войска в Европе были добровольными. Конечно, в Средневековье короли созывали на случай войны ополчение, однако рыцари не воевали больше 40 дней, пехота служила 90 дней, да и явка в такой армии была низкая. Чтобы вести большие войны, правители должны были платить армиям.

Так было до тех пор, пока Швеция не догадалась загнать значительную часть своего населения в рекруты и не пошла триумфально разгонять наемные армии противников. Петр I, поглядев на Швецию, тоже объявил рекрутский набор — так впервые в Новое время столкнулись в Европе две армии с промытыми патриотизмом мозгами.

Окончательная спайка армии и патриотизма произошла в послереволюционной Франции, где национальный Конвент для охраны плодов революции объявил всеобщую мобилизацию.

С тех пор и вплоть до распада СССР весь просвещенный мир воевал за любовь к родине и преданность нации. Другого более дешевого способа привлечь толпу на бойню, получить у нее разрешение на военные траты и потребовать у массы самопожертвования человечество еще не придумало. Людей заставили воевать ради чуждых им интересов государства и некой неясной родины. Причем, любили, как правило, родину свою, а воевали на чужой.

Как только у стран НАТО пропала реальная опасность столкнуться с регулярными армиями стран социалистического блока, общество западных стран наложило на идеи патриотизма запрет. Армии НАТО воюют теперь за демократию, свободу выбора, деньги — за что угодно, только не за родину. За эти ценности воевали еще американские ветераны Вьетнамской войны, воевали в Персидском заливе, в Афганистане, Ираке — никакого жертвенного патриотизма англо-саксонский мир и Старая Европа давно не знают. Даже в случае отечественной войны политикам прогрессивных стран будет не так-то просто вернуться к патриотическому дискурсу.

Западное общество переболело милитаризмом. Теперь оно не приемлет никаких идеологий, направленных на добровольное выманивание у человека из массы его жизни и здоровья. Государства пытаются сопротивляться общественному мнению, они цепляются за патриотизм, чувства гордости и героические образы: так, в США, Англии до сих пор с государственными почестями хоронят погибших на Ближнем Востоке, а ветеранов осыпают наградами, с помощью пропаганды делают их героями нации, хотя все громче в этих странах слышны голоса тех, кто называет ветеранов ближневосточных конфликтов расчетливыми профессионалами-контрактниками, воюющими за зарплату, ипотеку, место в университете. Об этом говорят и пишут открыто — общество в лице прессы, многочисленных НКО и независимых политиков сбивает с военных героическую позолоту.

В тех самых странах, которым наши патриоты силятся показать кузькину мать и в которые при случае бегут на четвереньках, граждане давно объявили бой военщине и патриотизму как политической идее.

Профессия военных в этих странах становится все менее престижной с точки зрения имиджа, поэтому власть увеличивает им вознаграждение. В США, Великобритании общественность идет дальше и теперь требует от правительства контролировать людей, получивших военный опыт. То есть, устройство бывших военных, финансовые, социальные гарантии для них, а, главное, реабилитацию. Общество не хочет иметь дело с обученными убивать людьми. И, главное, общество требует от государства решать проблему алкоголизма, агрессивности, психозов ветеранов войн. В тех же Штатах существуют десятки тысяч правительственных и неправительственных организаций, которые следят за реинтеграцией военных в общество, а работу этих организаций контролируют сотни других. Реабилитация ветеранов войны — забота не только о самих военных, но и о цивильном обществе.

Что такое ветеран войны для западного человека? Он, разумеется, не убийца, однако он тот, кто уже убивал. Это очень важно для общества. Кроме того, ветеран — это человек из группы риска по психрасстройствам, алкоголизму, домашнему насилию. Ветеран — это аудитория для патриотических лозунгов, военных парадов и милитаристских призывов. То есть, вернувшиеся с войны приносят в общество угрозу и ценности вчерашнего дня. Их жалеют, за ними ухаживают, им дают шанс излечиться от военщины и вернуться в общество, но героями страны, защитниками родины таких людей никто не считает, несмотря на попытки государства объявить обратное.

Обычному россиянину трудно поверить, что есть где-то страны, в которых военщина не пестуется, а вычищается из городов, школ, детских садов. Дети там не хотят стать военными, потому что они не играют пластиковыми автоматами, а если кто-то вдруг купит ребенку такую игрушку и выпустит с ней на улицу, вероятно, в эту семью других детей играть уже не пустят. В детских садах к малышам на утренники не приносят муляжи автоматов, сержанты не развлекают первоклашек боевыми трюками В этих странах власть не проводит военных парадов, не заводит военную технику в города, не демонстрирует гражданам зенитные установки, потому что граждане сопротивляются милитаризации, им чужд угар слепого государственного патриотизма. Эти же граждане не будут довольствоваться сказками про единство нации, гордость за страну и число ПЗРК на вооружении у армии, если зарплаты низкие, социальных гарантий нет, образование развалено...

Недавно узнала от подруги, что ее сын в школе спросил учителя о значении слова «мученик» и получил однозначный ответ: мученик — тот, кто погибает в бою за родину. А мой прошлый сосед, состоятельный человек с огромной квартирой метрах в 200 от Эрмитажа, радостно сообщил в феврале, что сын его уходит воевать на Донбасс. Сыну лет 20, увалень, ноги — как у слона. Я изумилась: как же, говорю, так, ведь не то что в первом бою убьют — первым же грузовиком вашего неваляшку задавят! Отец отвечает: зато умрет героем!

Помню, как с первых дней конфликта на Украине киевская пресса в унисон с российскими ультралибералами тянула песни о том, что все «ополчение» разбежится, как только российские матери получат первые гробы. Дескать, матушка Россия своих погибших сыновей не забудет и не простит. Но вот гробы пришли, матери простили, а отцы и вовсе горды. «Умер героем», - твердят они, утирая мужскую слезу платочком. Да и с чего им было не прощать? «Чеченские» гробы ведь простили.

Однако Киев не сдается, он прогнозирует новый поворот и по-прежнему успокаивает украинцев: погодите-погодите, как только пойдут в Россию гробы со срочниками, тогда-то все и кончится, уж этого-то Россия Путину не простит.

Да простит, еще как простит! Более того, открытая война легитимизирует их право на героизм, они смогут в голос называть себя матерями и отцами героев .

Украинцам, которые больше 20 лет прожили вне военного патриотизма, в почти демилитаризованном, фактически, обществе, трудно понять, почему погибшие на чужой войне, в чужой стране люди называются героями. Европейцы, американцы понять этого в принципе не могут — от предков, что воевали под действием патриотического угара, их отделяет не одно демилитаризованное поколение.

Этим людям сложно представить, что в Европе есть страна, где дети играют в войну, где подростки мечтают о жизни в казарме и рвутся сразиться за родину; где мамы и папы гордятся гибелью сына в негласной войне на чужой территории; где за призывы не идти войной на чужую страну могут побить, а то и посадить.

Патриотический угар — единственное, что мешает россиянам трезво взглянуть на антимилитаристов. Как только угар схлынет, толпа забудет про парады, военный дух и честь погибнуть героем. Более того, толпа начнет слушать антимилитаристов, научится считать военные расходы государства и мысленно конвертировать их в непостроенные детские сады, больницы и школы. Она потребует от государства профессиональной армии и жесткого контроля судьбы каждого военного ветерана.

А пока патриотизм не рассеется, нам придется выживать среди людей, которые, словно древние ассирийцы, ради тщеславия своего правителя отказываются от еды, благополучия и собственных жизней.